Sukira

Юнги глупый, такой бесконечно глупый, и Чонгуку невероятно больно от этого. Чужая глупость часто выходит многим боком, приносит разочарование, боль, отчаяние, страх, утрату веры в лучшее. Чонгук никогда не хотел чувствовать что-то из этого, не хотел почувствовать всё это разом, но Юнги беспощаден, хотя вряд ли замечает это. - Мелкий, убери свои загребущие ручонки, мне жарко. В общежитии довольно холодно, по полу гуляют сквозняки, а они все только недавно вернулись с очередного шоу. На улице завывает ветер, швыряет хлопья снега в лица прохожих, щипает больно кожу, забирается за воротники и шарфы. Чонгук замёрз ужасно, несмотря на свой тёплый пуховик, и прекрасно знает, Юнги замёрз не меньше, ведь у старшего зубы отбивают «срочно - тчк - горячий - тчк - душ - тчк - а лучше - тчк - горячий - тчк - кофе». Чонгук верит, искренне верит, что его объятия согреют хёна намного лучше душа, чая, кофе, даже крепкого алкоголя и сотни пледов и одеял. Вот только в это не верит Юнги. Юнги, который отпихивает макнэ от себя, окидывает нечитаемым взглядом и удаляется в свою комнату. Чонгук бы так и стоял статуей посреди коридора, если бы не налетевший со спины Чимин, что ноет о том, как замёрз, и никто его, бедного и несчастного, не согреет. - Согрей хёна, вредный ребёнок, - бубнит Чимин и тычется холодным носом в пропахшую морозом и одеколоном шею макнэ. - Чонгук, я хотел... Чонгук жалеет, что не может испепелить прилипшего к нему Чимина, жалеет, что тормозил и медлил, ведь мог пойти за Юнги, поныть привычно и получить то, что хотел, вот только не сделал этого, а теперь поздно. Юнги стоит на пороге своей комнаты, взгляд его наполняется холодом, а после парень разворачивается и вновь скрывается в своей комнате, закрывая дверь. Чимин недовольно бубнит, когда его отпихивают в сторону, причитает о том, что макнэ его совсем не любит, но Чонгук привычно игнорирует, глаза закатывает и уходит к себе. Да, он не любит. Чимина не любит и остальных тоже. В его сердце только одно место и оно давно занято. Вот только Юнги всё это не нужно, он давал понять об этом столько раз, что Чонгук со счёта сбился. Он никогда не признавался, никогда не говорил о своих чувствах, но только слепец не заметит обожания в его глазах, бесконечной нежности, которую хочется выплеснуть только на одного, желания быть рядом при любых обстоятельствах, быть опорой и поддержкой, быть другом, братом и ещё, ещё ближе, чем дозволено. Чонгук хотел бы обнимать, хотел бы держать за руку и приносить кофе в тёмную студию, в которой Мин в последнее время живёт, хотел бы иметь право подхватить хёна на руки и утащить в постель, потому что «хватит работать, твоя голова скоро взорвётся» и «я не могу уснуть без тебя». Хотя всё это немного чересчур, набегает волнами сладких мечтаний. Чонгук готов радоваться и меньшему. Например, тому, что Юнги не прогоняет его постоянно, не смотрит с безразличием, как и на всех остальных, не отталкивает, когда Чонгук делает первые шаги. Эти шаги, они всегда первые, всегда полны сомнений, затаённого страха быть отвергнутым, отчаяния, приправленного горьким привкусом разочарования. - Чонгукки, ты чего такой притихший? Тэхён смотрит взволнованно, помешивая ложкой чай, отчего та негромко позвякивает об ободок кружки. Чонгук наливает себе кофе, забирается на стул, подбирая под себя ноги, и тычется старшему лбом в плечо. Негромкий смешок и пальцы, привычно перебирающие волосы. Рядом с Тэхёном всегда тепло и уютно, спокойно и безмятежно. От Тэхёна пахнет пряным одеколоном, холодной улицей, мандаринами и мятным чаем, который он неторопливо пьёт, чтобы согреться, и Чонгук глубоко вдыхает, наполняя этим запахом лёгкие до отказа, и шумно выдыхает, растирая глаза. - Юнги-хён снова тебя оттолкнул? Ты ведь знаешь, он не любитель тактильностей, - говорит негромко Тэхён, и Чонгук вскидывает на него взгляд. В глазах старшего лучится понимание. Тэхён улыбается и щёлкает макнэ по носу, посмеивается, когда младший морщится, строя гримасу, и вновь треплет по и без того взъерошенным волосам. - Не переживай так. Хён с самого начала был той ещё колючкой, ценящей личное пространство, тишину, покой и одиночество. А ты такой шумный ребёнок, Чонгукки, так чего удивляешься? К тому же, думаю, Юнги-хён просто переживает из-за того, что происходит. Твоя привязанность к нему всех нас волнует на самом деле, просто никто не знает, как подступиться, ты ведь сразу шипы выпустишь. Думаю, тебе стоит просто с ним поговорить, и всё наладится. «Не наладится», - думает Чонгук. Как всё может наладиться, если ему и шанса не дают? Как всё может наладиться, если в решающий момент каждый раз появляется кто-то и мешает? То липнущий Чимин, то Хосок, которому нужна помощь в работе, то Сокджин со своей заботой, то Намджун со своими обязанностями. Один Тэхён никогда не лезет, никогда не мешается под ногами, искренне желая, чтобы младший перестал уже мучиться от неопределённости, только это не очень-то помогает, ведь всегда есть кто-то другой или что-то другое. - Ты чего не спишь? За окном давно ночь, но в свете ярких фонарей можно увидеть, как ветер гоняет по воздуху хлопья снега. Настоящая метель, завораживающая своей красотой, и Чонгук сам не заметил, как погряз в мыслях, засмотревшись на вид из окна гостиной, как спина начала ныть от статичной позы, к тому же не самой удобной, как быстро пролетело время. Наверное, ему не раз Сокджин и Хосок приказывали отправляться спать, а он даже не услышал. Но оно и к лучшему, ведь Юнги касается плеча, привлекая к себе внимание, и смотрит непривычно тепло. У него в руках кружка с кофе и плед, накинутый на плечи, волочится по полу. - Хён... Пожалуй, поддаваться чувствам не стоило, но уже поздно что-то менять. Юнги неловко падает прямо на Чонгука, вскрикивая от неожиданности, когда его хватают и дёргают за руку, кружка катится по полу, разливая содержимое, и хорошо, что нет никакого ковра. Впрочем, даже если бы и был, Чонгуку в любом случае было бы плевать, на всё плевать. Единственное, что имеет значение, это происходящее в этот момент. Единственный, кто имеет значение, это удивлённый и немного разозлённый чужим поведением Юнги, что пытается вырваться из крепкой хватки, да только не получается. - Чонгук, отпусти. Какого чёр... - Нет. Нет, я тебя не отпущу. Жаркий шёпот, пропитанный отчаянием, куда-то в шею, и руки, что прижимают ближе к себе, обнимают за плечи и пояс, фиксируя и не давая дёрнуться в сторону. Сбитое в попытках выбраться и удержать дыхание, дрожь по телу, лишившемуся тёплого пледа, что валяется в стороне бесформенным комом. Юнги притихает, понимая, что ему не выбраться, и неловко приподнимается, заглядывая в чужие глаза. У Чонгука страх на дне зрачков и маска отчаяния на лице. Он не выдерживает зрительного контакта, подаётся вперёд, неловко прижимаясь губами к щеке, а после туда же тычется носом, бубнит что-то неразборчивое, жмётся ближе, будто боится, что Юнги туманом в его руках растворится. - Мне холодно. Юнги не растворяется, нет. Наверное, даже если бы умел, не сбежал бы вот так, поджав хвост. А может быть просто не захотел бы сбегать. В любом случае, это неважно, ведь всё, что должно было случиться, уже случилось, и Чонгук смотрит взволнованно и как-то робко из-под ресниц, тянет ближе к себе и заглядывает в глаза. - Но я ведь тёплый? Я согрею тебя. - Да, ты тёплый. Но ты ребёнок, Чонгук. - Я не ребёнок, хён, я уже совершеннолетний и давно вырос. - Телом да, но не тем, что внутри тебя. - Хён... - Чего ты хочешь от меня? Увиваешься следом, смотришь с обожанием, с моста прыгнешь, если прикажу. Все видят, Чонгук, все осуждают меня и считают своим долгом прочитать нотации, будто я во всём виноват. Но я не виноват, я этого не хотел и поощрять это не собираюсь. Даже если бы поступил так, в итоге тебе было бы больно. - Куда уж больнее. «И мне, наверное, тоже» так и осталось недосказанным. Юнги соврёт, если скажет, что ничего внутри не ёкнуло при виде дрогнувших губ и метнувшегося в сторону взгляда. Чонгук действительно ребёнок, что строит из себя взрослого, и Юнги не хочет сломать его, не хочет втягивать в это грязное болото, из которого безболезненного выхода не бывает, порой не бывает выхода вообще. Юнги хочет, чтобы мальчишка продолжал баловаться, шутить, смеяться, сходить с ума с остальными и драться за приставку и мороженое. Юнги хочет, чтобы тот свет, что наполнял Чонгука изнутри, никогда не угас, а если и так, то в том не было бы его вины. Вот только у судьбы, видимо, свои планы, и Чонгук жмётся к нему в поисках тепла и успокоения, в поисках утешения и «всё будет хорошо». «Хорошо» не будет, Юнги уверен, но ломается, сталкиваясь вновь с чужим взглядом, выдыхает обречённо и тычется лбом в плечо. - Чего ты от меня хочешь, Чонгук? Чего? У Чонгука на самом деле составлен целый список, что сделать и куда сходить с хёном. Огромный список, почти что бесконечный, но все пункты разом из головы вылетают, и Чонгук просит о том, чего всегда хотел, почти с самого начала, когда начал осознавать, что его чувства по отношению к старшему меняются. - Просто не отталкивай меня, хён. Позволь быть рядом, не закрывай больше дверь перед моим лицом. Я ведь не так много прошу, верно? - Верно... Ответ эхом и робкая, несмелая улыбка на чужих губах. Чонгук всё ещё не верит, что теперь всё будет иначе, а Юнги усмехается и мысленно проклинает себя за слабость. Вот и первый шаг навстречу, опрометчивый и глупый. Да, этот шаг сделает Чонгука счастливым, и Юнги знает, завтра утром тот будет сиять тысячью солнц, несмотря на красные от недосыпа глаза и синяки под ними. Юнги знает, Чонгук снова будет шумным зайцем, носящимся по общежитию и сметающим всё и всех на своём пути, снова будет дурачиться с Хосоком и задирать Чимина, снова будет с пеной у рта спорить с Тэхёном из-за фильмов и игр, попутно получая за нецензурщину подзатыльники от Намджуна и Сокджина. Чего Юнги не знает, так это того, что будет дальше. Что будет, когда Чонгуку станет недостаточно? Что будет, когда объятий со спины и «мне правда можно пойти с тобой в студию?» станет мало? Что Юнги будет делать, когда однажды ночью Чонгук проберётся в его комнату с жалобным «не могу уснуть», что будет делать, когда притворится крепко спящим, а Чонгук робко поцелует его, тут же отворачиваясь и пряча пылающее лицо в подушке? Не «если». Когда. «Пожалуй, стоит решать проблемы по мере их поступления», - решает Юнги и поднимается, осматривая бардак, что они навели. - Не забудь убрать кружку и вымыть пол. - Но это твой кофе! - Но это из-за тебя я уронил кружку. Чонгук дует губы совершенно по-детски и тут же широко улыбается, когда Юнги, не сдержав душевного порыва, треплет его по волосам, зарываясь пальцами в мягкие каштановые пряди. Мин уходит, слушая чужой недовольный бубнёж и улыбаясь своим мыслям. Вот только когда спустя пару часов он просыпается от присутствия чужого ёрзающего тела в своей постели, становится не до смеха. - Я не могу уснуть, - жалобный голос за спиной и крепкие объятия. - Ты обещал больше не прогонять меня, хён. И Юнги не прогоняет. Не прогоняет, но до последнего не может уснуть, боясь того, что может случиться. Но ничего так и не происходит, ведь Чонгук уснул сразу, как только пригрелся на новом месте, и под утро Мин забывается неспокойным сном. Он ещё нескоро узнает о том, что первое, что сделал Чонгук, когда проснулся, это широко улыбнулся и осторожно коснулся губами чужой горячей щеки в лёгком поцелуе. Юнги не знает, что своим первым шагом навстречу подарил Чонгуку надежду, разжёг в нём заново огонь веры. Зато очень скоро Юнги узнает о том, что младший умеет быть действительно настойчивым и изворотливым, если чего хочет. Чего-то или кого-то. В ближайшем будущем Юнги узнает о том, что в грязном болоте взрослой жизни можно тонуть с комфортом, если со спины крепко обнимают чужие тёплые руки, а родной голос нашёптывает на ухо «Юнги-хён самый лучший для меня».

|∞|