Его Салли

Она умерла. В доме ничего не изменилось: все так же стоят на тумбочке оставленные ею духи, а на стуле повис небесно-голубой фартук. Это невыносимо. Смотреть на эти вещи, зная, что она больше никогда не возьмет их в руки, идти по улице с осознанием того, что за порогом тебя дожидается только глухая тишина и выпивка в холодильнике. Но еще невыносимее приходить к сыну в больницу, смотреть в его глаза и так и не подобрать слов в утешение. Ведь, господи-боже, как дать надежду другому, если сам уже ни во что не веришь? Да как можно сказать мальчику, что все будет хорошо, когда его мать лежит в холодильной камере, а его теперешнее лицо вызывает отвращение даже у собственного отца?! Хочется вздернуться, но нельзя. Потому что страшно, потому что еще не состоялись похороны и кто-то должен позаботиться о Салли. Если тот останется один, то совсем пропадет. Мужчина неловко завязывает отросшие волосы сына в хвостики: будет совсем плохо, если они попадут ему на и так медленно заживающие раны. Он делает два, совсем как маленькой девочки: Салли слаб и постоянно лежит — с одним будет неудобно. — Знаешь, пап, мне нравятся хвостики. — Да… был бы ты девочкой, то мог бы носить их постоянно. — Разве есть такое правило, что хвостики носят только девчонки? Нет, конечно же, нет. Тогда Салли говорит, что с этого дня всегда будет их завязывать. Это странно и очень на него не похоже. Мужчина только кивает и смотрит на пропитанные кровью бинты, скрывающие этот ужас — его лицо, на измученные, потускневшие глаза ребенка и понимает, что у него не хватит духу привести сына в пустой дом, отпустить в школу на растерзание ублюдкам, которые понятия не имеют, что им пришлось пережить. Он сдается и напивается в тот же вечер, устав после непрекращающихся ночных кошмаров. Он приводит Салли в пустой дом, а через несколько дней лично отвозит в школу. И его жизнь медленно летит ко всем чертям. Лекарство от боли не прячется на дне бутылки, и мужчина не знает, как избавиться от отчаяния, стереть страшные воспоминания из головы и найти в себе силы двигаться дальше. Он не узнает себя, свою жизнь и своего Салли (тот в последнее время практически не разговаривает, и взгляд его становится тяжелым и холодным). Иногда ему кажется, что Салли теперь вовсе не его сын. Протез, рваные джинсы и пирсинг — все это настолько чужое, непривычное, что становится немного страшно. Как теперь с ним заговорить? Ненавидит ли он его за слабость? Смирился ли со смертью матери? Когда он спрашивает его о школе, то слышит привычный ответ: «Все в порядке, пап». В это верится с трудом, но желание малодушно поверить в ложь пересиливает. Желание опустошить очередной стакан и хотя бы на час выпасть из невыносимой реальности медленно затмевает все остальное. …две недели спустя ему звонят из школы. Из сбивчивого рассказа учителя удается разобрать только «оскорбления», «собрались после школы», «драка», «взрослые случайно…». Этого хватает, чтобы сбежать с работы и помчаться к Салли, проклиная себя за то, что, в общем-то, уже немного поздно. Он сам не понимает, что привело его в такой ужас, но варианты того, что могли сделать с сыном, причиняют почти физическую боль. Что бы сказала она, если бы узнала об этом? Почему это вообще произошло? Разве он не любит Салли? Любит. Любит — думает он, обнимая растрепанного сына, у которого темнеет огромный синяк на плече и сбиты костяшки пальцев. Пирсинг, протез и рваные джинсы — все это вдруг становится таким глупым и пустым — ведь это Салли, его Салли! — и мужчина крепче прижимает мальчика к себе, едва сдерживая слезы.

***

Они покидают Нью-Джерси при первой же возможности. Фишер-старший не уверен в том, что в новом штате все будет иначе, но теперь чувствует в себе силы, чтобы бороться. Если не за себя, то хотя бы за сына. Вечереет, и солнце лениво опускается за горизонт, напоследок щедро согревая мир последними лучами. Салли сидит рядом и щурит глаза, рассматривая быстро проносящийся за стеклом пейзаж. В автобусе шумно: мерно гудит двигатель и лишь иногда откуда-то доносятся обрывки разговоров людей. — Я знаю, что ты любил Джерси… Но, наверное, стоит дать новому месту хотя бы один шанс. Салли оборачивается и кивает в ответ. У него невыносимо тоскливый взгляд, но прежде чем отец успевает расстроиться, юноша мягко добавляет: — Думаю, ты прав, пап.