Спасибо.

Чонгук появился в его жизни неожиданно, как гром на голову. Они встретились в сомнительной компании, когда оба чувствовали себя не в своей тарелке. Мальчишка это заметил. А после всё кардинально поменялось. Юнги не любил людей, они не были ему нужны, но мальчишка думал по-другому. Он просто ворвался в его жизнь абсолютно бесцеремонно, нарушая приевшуюся тошнотворную идиллию, резко вытянул из чёртовой зоны комфорта. Он нашёл в кирпичной стене несуществующую дверь и распахнул её, впуская порывы ледяного ветра. Вот так просто, словно делал это постоянно. Это выводило Юнги ещё сильнее. Да каким же грехом он заслужил такое внимание? Почему он не мог спокойно продолжать разлагаться перед своим вечно зашторенным окном? Что же это за подарок такой, словно кто-то решил подшутить? Мин Юнги отчаянно не мог понять. Он тонул в собственном болоте, засыпанный гарью, задыхающийся табачным дымом и сам того не замечая. Чонгук не кидал ему грубый спасательный круг, не топил, он нырнул прямо туда, во всё накопившееся дерьмо. Он не протягивал руку помощи, он просто тащил его на берег. Чонгук просто всегда был рядом. После колледжа он всегда приходил, чтобы заварить чай. А каждую субботу вытаскивал гулять или иногда, под особо мрачным взглядом, оставался у него дома и включал очередной ужастик. Юнги никогда не пугался неожиданно появляющихся зомби или маньяков с топорами, да бензопилами, он наблюдал за притихшим Чонгуком. Тот часто вздрагивал, но храбро держался перед хёном. Юнги даже не заметил, когда начал смотреть за ним с интересом. Он не заметил, как впервые улыбнулся за долгое, очень долгое время. Лицо младшего тогда было измазано мороженым, а когда он заметил первую улыбку хёна, чуть не уронил только купленное лакомство на асфальт, но так и стоял несколько минут как громом поражённый. Он не заметил, как впервые проспал больше четырёх часов, и всё из-за Чонгука – он так сладко сопел хёну в шею. Паршивец прямо в джинсах залез под его одеяло, но почему-то старшему было всё равно. Юнги снился его запах. Аромат ментолового шампуня и крепкого кофе так приелись, что пропитали не только кожу старшего, но и, казалось бы, всю его захудалую квартиру. Не хозяйственное мыло – шампунь, и не алкоголь, а терпкий горький кофе. Он лишь помнил момент, когда снова начал писать музыку. Тогда Юнги вновь почувствовал себя живым, человеком, заслуживающим кого-то вроде Чонгука. Слова выливались на бумагу огромным потоком, потому что плотину прорвало. Их было так много, что он яростно чиркал бумагу, пытаясь сдержать себя, подобрать правильные и единственные. Их было так много, но они в кои-то веки были настоящими. Это был абсолютно бессвязный поток слов и не то что рифму, даже предложения составить не удавалось. Где-то к ночи или даже к утру следующего дня, он закончил. Чонгук не смел заходить, понимал: помешает - угробит всё, поэтому сидел под дверью студии, обхватив колени руками, успешно проигнорировав, стоявший напротив, диван. Когда Юнги распахнул дверь, то встретился своим удивлённым взглядом с недавно задремавшим Гуком. -Хён, ты… закончил? -Да. Старший выглядел ужасно уставшим и непривычно изнурённым, но если приглядеться, а Чонгук умел это делать, то можно было заметить, какой он счастливый и довольный. Гук мягко улыбнулся, заглядывая прямо в глаза и чуть склонив голову. -Покажешь? -Да. Юнги не был уверен, что должен показать, не уверен, что это правильно, а потом он наконец осознал. Осознал, что именно Чонгук вина всему. Гук просто обязан был увидеть первым, иначе всё бы просто потеряло смысл. Младший осторожно проскользнул, молча взял самые менее исчирканные листы и вопросительно посмотрел на хёна, тот лишь кивнул в ответ и уставился на свои кеды, не представляя реакции. А вдруг его осмеют? А вдруг... Но вопросы сами отпали, когда совсем притихший Чонгук плюхнулся на табуретку. Юнги почти испуганно взглянул на парня и застыл вовсе. Младший выглядел настолько ошарашенным, что описать его в тот момент было невозможно. Губа Чонгука едва заметно задрожала, а по щеке скатилась тоскливая слеза, за ней ещё одна, разбавляя её одиночество. Мальчишка плакал впервые на глазах у хёна, через какое-то время он шмыгнул носом, ещё раз и ещё, потом и вовсе зажмурился и, согнувшись, спрятал лицо в коленях. Юнги неуверенно протянул руку к его голове, желая что-то спросить, но не смог произнести и слова. -Юнги-хён. Юнги-хён, боже, это так прекрасно. Мне, мне очень нравится. Очень-очень нравится. Голос Гука запинался, а сам он постоянно всхлипывал. Юнги так и не смог ничего сказать, только коснулся пальцами волос младшего и начал неловко поглаживать по голове. Мальчишка схватился пальцами за джинсы хёна, притянул к себе и порывисто обнял, утыкаясь головой в живот Юнги. Дальше он мог лишь тихо шептать, но его услышали. -Ты ведь Шуга, да? Юнги продолжал молчать. -Чёрт, ты и правда гений. Гук снова посмотрел парню прямо в глаза. И Юнги сам поразился, какими красивыми могут быть блестящие, заплаканные глаза мальчишки. В ту ночь Чонгук снова сопел в шею хёна, снова прямо в джинсах лёг в его кровать, только Юнги почему-то не спал. Часов до пяти он аккуратно перебирал волосы парня. Когда его ресницы затрепыхались, Юнги мгновенно закрыл глаза. -Я знаю, что ты не спишь. -Прости. Хён виновато убрал руку и лёг на спину. -За что? Чонгук удивлённо взглянул в глаза старшего и сел в позу лотоса, не прерывая зрительный контакт. -Тогда, пожалуй, спасибо. Гук понимающе улыбнулся. Да, так было правильнее. Он стал подарком, спасением, для увядавшего хёна. Юнги наконец-то понял, наконец-то был благодарен, а не виноват. Теперь он достоин любви, пусть даже какого-то надоедливого мальчишки. В следующий раз, когда Юнги создавал аранжировку песни, Чонгук сидел рядом, и когда записывал её, тоже. Чонгук всегда был рядом, ещё с момента их неожиданной встречи. И в мир музыки Шуга открывал дверь с поддержкой за своей спиной.