***
Пока он дошёл до дома, успело стемнеть. В окнах горел свет — значит, мать уже вернулась с работы. Магомет иногда отпускал её пораньше и сам садился торговать водкой и сигаретами в свой «овощной» ларёк. Наверное, она опять к нему приставала, вот он её и выпроводил. Стараясь не брякнуть щеколдой, Коля прокрался в сени и прислушался к звукам из комнаты. Одна, нет? На десять голосов орал телевизор, пахло подсолнечным маслом и жареной картошкой. Коля зашёл в комнату и остановился на пороге. Груз, покоящийся у него за пазухой, вдруг показался слишком тяжёлым. — Дверь закрой, балбес! Мать скребла вилкой чугунную сковороду, стараясь перевернуть картошку и не рассыпать её по плите. Пахло газом — опять где-то травит. Коля положил руки на живот. Под курткой слабо шевельнулось, и это шевеление заставило Колю улыбнуться: ― Мам, я в лесу нашёл… Снова шевельнулось! Отогрелся, ожил! — Что?! Опять по лесу шлялся? Сколько раз я тебе говорила: в лесу хлеба нет! Хочешь помочь матери — иди рыбу ловить! — она зачерпнула соли из майонезной баночки и швырнула её на картошку. — Когда тебя уже в армию заберут? — Так весной же призыв, — ответил Коля. — Смотри, что я нашёл. Он осторожно достал полиэтиленовый пакет и положил на стол, застеленный старой изрезанной клеёнкой. — Опята, что ли? Давай сюда! — Нет, не опята. Это… это… «Это Тантум Верде Форте!» — заорал телевизор. Мать посмотрела в пакет и отшатнулась: — Что за падаль ты притащил? — Он живой! Мам, можно его оставить? Ну пожалуйста! Я его вылечу, и это будет красивая собака. Как колли! Или как хаски! — Хераски! У тебя глаза повылазили? Ты не видишь, что это кусок мертвечины? — она потыкала в него вилкой. — За что мне это, господи? Отнеси его обратно сейчас же! — Нет! — Да! Она схватила пакет и метнулась на улицу. — Мам, ну пожалуйста, не надо! Он пронёсся по сеням, выскочил через заднюю дверь во двор, перепрыгнул кормушку для кур и нагнал мать за туалетом, около выгребной ямы. Она вытряхнула лесного зверя прямо в густую зловонную жижу, где плавали картофельные очистки и луковая шелуха. Он громко шлёпнулся о поверхность и начал медленно тонуть. Коля бросился к яме, но мать его перехватила: — Коленька, ты почему у меня такой дебил? Почему ты ведёшь себя как умственно отсталый? Ты же не дурак, у тебя в аттестате ни одной тройки, — она ловила его взгляд, загораживая обзор на яму. — Зачем ты по лесу шляешься целыми днями? Зачем подбираешь всякую дрянь? Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не ходил в лес? — А куда мне ещё ходить? — С дядей Костей на рыбалку! Он позавчера поймал двадцать килограмм рыбы — и всю продал! Умножь-ка двадцать килограмм на сто рублей! Или в леспромхоз иди — там всех берут, кто не пьёт. Или в училище. Выучись на сварщика, девушку себе найди. Только отцепись ты от этого леса! — Я за грибами ходил… Мать уронила руки и посмотрела на него странным взглядом: — Ещё один грибник без грибов… — На её лице вдруг отразился ужас: — Ах ты ж, чёрт! Картошка! И правда, из открытых сеней несло горелым. Мать убежала в дом, а Коля кинулся к выгребной яме. Света не хватало, горел только фонарь на курятнике, но помойная гладь казалась нетронутой, словно не валялся тут минуту назад лёгкий пушной зверёк. Коля метнулся к сараю, разворошил в темноте угол с инструментами и вытащил ржавые грабли. Когда бежал обратно к яме, послышался голос матери: — Ты где застрял? Иди есть! — Сейчас! Он упал на колени и погрузил грабли в гнилую жижу. Воняло так, что слезились глаза. Манжета куртки намокла и холодила запястье. По краям ямы хрустел ледок — Коля стоял как на битом стекле. Ну, где же он? Не мог же он утонуть в самом деле? — Ты идёшь? — донеслось через двор. — Считаю до трёх! Раз! Он бросил грабли и побежал к дому. Влетел на кухню и сел на своё место около печки. Куртку снимать не стал, чтобы потом не тратить время на одевание. Мать подозрительно на него глянула и уронила на стол сковородку с подгоревшей картошкой: — Слушай сюда. Когда тебе исполнится восемнадцать — можешь валить на все четыре стороны: в армию, если тебя возьмут, или замуж, если какая-нибудь дура согласится. — Коля фыркнул на «замуж», мать повысила голос: — Или даже в лес, если тебе так хочется! Но пока ты живёшь в моём доме, ты будешь делать то, что я говорю. Понял? — Понял. ― Никакого шлянья по лесу, никакой падали в доме, никаких пряток с матерью. Завтра утром идёшь к дяде Косте и просишь взять тебя на рыбалку. Будешь приносить деньги. А вечером будешь готовить еду, — она достала из холодильника двухлитровую бутылку из-под кока-колы и налила в стакан мутного самогона. — А с меня хватит. Я устала. Когда она говорила таким голосом, лучше с ней было не спорить. В прошлый раз… Коля не хотел вспоминать, что было в прошлый раз. Он боялся, что никогда её больше не увидит. — Мам, я всё сделаю. Ты только не пей, ладно?***
Картошка горчила и застревала в горле. В ноздрях стоял запах выгребной ямы. Он не должен утонуть, он лёгкий и расслабленный, а дерьмо плотное. После ужина мать ушла в комнату, отделённую от кухни ситцевой занавеской, и легла на диван. По телевизору показывали, как толстый усатый жених выбирает себе невесту. Из трёх раскрашенных женщин Коле не понравилась ни одна. — Мам, я помою посуду на улице? — Иди. Заодно свинью покорми. Коля выбежал во двор. Грабли брать не стал, всё равно ими не нащупать маленькое тело. Засучил рукав до плеча и нырнул рукой в холодную тягучую жижу. Между пальцев скользило что-то отвратительное, глаза резало от смрада, но он шарил и шарил в глубине ямы, пока не заметил среди объедков торчащую лапку. Он сморгнул слёзы и присмотрелся. Точно! Вон и нос наружу торчит. Зверьку хватило сил уцепиться за край, но вылезти он не смог. Бедняга! Борется за жизнь изо всех сил. Коля взял его за лапку и аккуратно подвёл руку под тело. Боясь повредить кости, он бережно вытащил зверя. Тот выглядел как заскорузлая грязная тряпка, скрученная в узел. — Сейчас, потерпи немного… Он положил зверя в эмалированный таз, где они с матерью мыли посуду, и принёс из дому ведро тёплой воды. Тонкой струйкой перелил в тазик. Вода на холоде тут же начала парить. Если мать выглянет в окно и увидит, как он ползает на карачках вокруг тазика с падалью, она его убьёт. Возьмёт сковородку с пригарками и убьёт. Куда можно отнести зверя? Домой нельзя, даже в сени нельзя: мать постоянно выходит покурить. Правда, она курит на уличном крыльце, а не во дворе, но сени по-любому отпадают. В курятник тоже не стоит: Петька не любит чужаков, может заклевать. Не дай бог в глаз попадёт. В свинарнике опасно. Свинья старая и неповоротливая, но с голодухи бегает по сараю и визжит во всё горло. Как сейчас. Надо же ей корма насыпать! Остаётся дровяник. Он примыкает к дому, там суше и теплее, чем в других сараях. И там есть свет. Коля откинул самодельный крючок и зашёл в тесную пристройку: уютно пахнет сухими дровами, сквозь щели можно выглянуть во двор. Самое подходящее место для лесного зверя. В дальнем углу валялись большие чурки, которые ни он, ни мать не могли разрубить. Коля выбрал самую ровную и чистую. Кряхтя от натуги, закатил её за штабель дров, чтобы от двери не было видно, и поставил на срез. Притащил с улицы тазик со зверем, закрыл дверь и включил свет. Сорокаваттная лампочка высветила шершавые торцы брёвен, оборванные нити паутины, свисающие с потолка, и топор, загнанный в старую изрубленную колоду. Наконец-то можно разглядеть найдёныша. Он оказался крупнее, чем Коле представлялось, и занимал весь таз — свернулся там калачиком, поджав лапы и неудобно вывернув голову. Его длинная шерсть колыхалась, как водоросли в стоячей воде. Что случилось с несчастным животным? Коля приподнял костистую голову и отвёл мокрые пряди, пытаясь рассмотреть морду. Кто это такой вообще? Обнажился плоский нос с тонко вырезанными ноздрями и хищный рот, полный зубов. Крутые надбровные дуги нависали над закрытыми глазами, между век поблёскивали белки. Нос и губы перечёркивала глубокая рана, из которой сочилась кровь. На холоде она подсохла, а в тёплой воде ранки открылись и закровоточили. Похоже, на зверька кто-то напал и расцарапал ему морду. Ничего, это быстро заживёт. Не из-за этого же он потерял сознание? Неторопливо перебирая пальцами, Коля ощупал плечи. Крепкие, но подвижные, они легко ходили под кожей и мускулами, напоминая скорее плечи кота, чем собаки. Заострённая грудь выглядела невредимой, позвоночник тоже на ощупь был целым. Только дойдя до задних лап, Коля обнаружил травму. Левая лапа безвольно вытянулась и упала на борт тазика, когда Коля её приподнял. Подобрать обратно зверь её не смог. Коля осмотрел сантиметр за сантиметром и на берцовой кости нашёл пулевые отверстия: узкое входное и рваное, развороченное выходное. В него стреляли! Ох, а он таскал зверя за лапы, когда укладывал в пакет! А вдруг там перелом? Он нашёл подходящее бревно, в два приёма выстрогал дощечку и скотчем примотал к лапе. Придётся выстригать шерсть, чтобы снять шину, но лучше так, чем никак. Животное молодое, лапа должна срастись. Вода подостыла, но ещё не стала слишком холодной. Коля намылил зверя хозяйственным мылом, распутывая пальцами колтуны и аккуратно промывая ранки. Нос чуть дёрнулся, когда мыло попало на царапину. Щиплется, наверное. Коля поспешил умыть морду чистой водой. По бокам головы под шерстью обнаружились круглые хрящеватые ушки. Почти как человеческие, только миниатюрные. Коля на секунду завис, прежде чем мыть между задними лапами. Какая глупость, это ведь животное! Он взял мыло и начал тереть живот, пах и под хвостом. Зверь должен быть чистым везде. Неправильно будет, если отмыть от дерьма лишь голову, лапы и спину. Нет ничего стрёмного в том, чтобы обработать покалеченному зверю задницу и… Коля затаил дыхание. Под кожей, покрытой нежным подшёрстком, упруго перекатывались яички, а в ладонь ему лёг пенис. Под хвостом виднелся крошечный розовый вход. Бред какой-то. Грубым движением Коля намылил длинный бархатный хвост и принялся ополаскивать зверя. Нет ничего стрёмного. А член встал потому, что он давно не дрочил. Бывает. Обернув зверя курткой, Коля прижал его к груди и сел на чурку. Чьё это сердце так стучит? Из свёртка торчали нос и деревянная нога. Нога? Коля уставился на неё: нет, это не мягкие кошачьи подушечки, но и не когтистая собачья лапа. И уж точно не копыто. Эта длиннопалая мохнатая конечность больше всего напоминала его собственную ступню. Назвать её лапой не поворачивался язык. — Коля! Ах ты ж грёбаный ты нахер! Почему свинья орёт? Мать протопала по деревянному трапу, ведущему от сеней к свинарнику. Коля затаился и склонился над зверем, прикрывая его собой. — Ты где?! Выходи или хуже будет! — Мам, я тут, я дрова складываю! — отозвался Коля. Всё равно мать увидит свет сквозь щели. — Сейчас покормлю свинью, не беспокойся. Она застонала и ушла в дом. Коля уложил зверя на чурку, поудобнее устроив сломанную ногу, и накрыл его курткой. Шерсть мокрая, не дай бог заболеет. Взял таз с вонючей водой, в которой плескались мелкие камешки, и выглянул на улицу: двор чист, путь свободен. Хорошо, что мать не заметила сковородку, валяющуюся на земле, иначе верещала бы до утра. Он споро отчистил сковороду, помыл тарелки и вилки, проверил курей и насыпал свинье комбикорма. Она так жадно набросилась на еду, словно голодала целую неделю. Коля присел перед кормушкой и взял палочку комбикорма. Похожа на обычную кукурузную палочку, только серого цвета и не такая лёгкая. Пахнет какой-то крупой и жиром. Маслянистая. Коля куснул палочку — на вкус как ячменная каша, заправленная прогорклым маслом. Не ужасно. Он взял несколько штук и отнёс в дровяник. Положил у морды. Рядом на полу поставил миску с чистой водой. Если зверь очнётся, то захочет пить и есть. Надо об этом позаботиться. Мать наверняка злится, что его долго нет. Но покидать зверя не хотелось. Коля сел около чурки и погладил худую спинку под курткой. Подышал на холодный нос. Как оставить его одного? Вдруг он проснётся и испугается? — Коля!!! — послышалось из-за стены. Он подскочил, выключил свет и запер сарай на крючок.***
Его кровать стояла за шкафом в дальнем конце комнаты — широкая, с высокими стальными спинками, на которых сверкали шишечки. Её купил прадедушка Николай, когда перед войной построил дом и привёл в него молодую беременную жену. Полированный шкаф, резной буфет и кухонный стол купила в своё время бабушка, а мать купила раскладной диван-книжку, телевизор и холодильник «Атлант». Сейчас эта разномастная мебель загромождала единственную комнату, превращая её в неуютный склад. Хорошо, что мать занавесила «кухню», а шкафом отгородила «детскую». У Коли было укромное местечко. Он пробрался в свой угол тихонько, стараясь не смотреть на мать, прикрытую одеялом только до пояса. Выше на ней был красный лифчик с чёрными кружевами. Она выключила телевизор и переписывалась с кем-то по телефону. Булькали уведомления об отправленных сообщениях. Уведомлений о принятых не было. Укрывшись за шкафом, Коля снял джинсы, свитер и скользнул под одеяло. Пуховая перина осела под ним, как рыхлый сугроб. Она тоже от прадедушки осталась, но он её не купил, а привёз с фронта в сорок пятом году вместе с трофейным «парабеллумом» и ковром, на котором оленёнок пил воду из ручья, не замечая, что за ним наблюдает дикий клыкастый зверь. Ковёр до сих пор висел над кроватью. Послышалось пиликанье входящего сообщения, и мать тут же набрала номер. Она говорила тихо, но гневно, Коля слышал каждое её слово. — Ты обещал приехать! Ты меня обманул! Мага, ты же знаешь, я без тебя не могу… Приезжай, Мага, я схожу с ума… Скотина Магомет! Мог бы приехать, если обещал. Лучше полночи слушать, как они трахаются, чем её рыдания в подушку. Он съёжился, зажмурился и накрылся одеялом с головой. Успел подумать, что точно в такой же позе лежит в дровянике его лесная находка, и провалился в сон. Ночью он несколько раз просыпался, слышал, как плачет и стонет мать, переворачивался на другой бок и засыпал снова. Во сне он бегал по весеннему лесу и был счастлив.