Ллювия

Никто не знал точно, с каких пор она была здесь. Она знала всю больницу наизусть: каждый коридор, каждый подвал она могла найти с закрытыми глазами. Если, конечно, ее не подводили ноги. Все уже давно привыкли к тихому скрежету колес инвалидного кресла. Иногда она появлялась незаметно: слишком тихо, подобно легкому сквозняку, а иногда врывалась яростно, словно ураган. Пациенты к ней относились по-разному. Кто-то избегал, кто-то жалел, а кто-то и избегал и жалел. С ней нечасто пытались заговорить. Бывало так, что она, не замечая никого вокруг, могла сидеть в своей инвалидной коляске часами, изучая замершими потухшими глазами свои больные ноги, или неподвижно смотря в окно, куда-то вдаль, и никто не решался подойти к ней и нарушить ее маленький мирок, ограниченный стенами. Она никогда не просила о помощи. Через несколько лет, проведенных здесь, она встала на ноги сама, хоть все доктора и твердили ей, что это невозможно. Все отделение травматологии тогда было в шоке и в ужасе от стоящей посреди коридора пациентки, которая смогла дойти до поста медсестры. Но вдруг ее ноги снова замерли, и она не могла больше сдвинуться с места, растерянно смотря то на себя, то на опешивших врачей. В тот день доктора и сестры устроили своей давней пациентке целый праздник - первый ее праздник в этой больнице - и назвали его ее новым днем рождения, потому что старый-то никто и не знал. Появившись здесь после тяжелой аварии, случившейся в очень дождливый и пасмурный день, она не смогла вспомнить ничего, даже своего имени, а спустя некоторое время стало понятно, что ее разум никогда не излечится и она никогда не вспомнит, кем была до аварии, ведь ей было тяжело вспомнить даже того, кого она видела только вчера. Пустота сопровождала ее всегда, поэтому сестры и прозвали ее Нул. Нул почти никогда не улыбалась. Она любила бродить по зданию больницы, когда везде уже выключали свет, сжимая в руках теплую безразмерную кофту, которую ей подарила когда-то пожилая санитарка. Добрая женщина как-то нашла Нул спящую в углу в одной поношенной больничной пижамке, замерзшую, но не звавшую на помощь. Такое случалось часто. Ноги Нул нередко переставали двигаться внезапно, и девушке ничего не оставалось, как укутаться в старую кофту и ждать утра. Тогда она заставляла себя встать и вернуться в палату, либо ждать медсестру, которая могла бы прикатить ей каляску или помочь встать. Не во все отделения пускали Нул. Многие выставляли ее прочь, чтобы она не мешалась, но спустя несколько лет черствые сердца врачей смягчились и ей негласно выделили собственное время, когда она могла гулять, никого не отвлекая. Время тихого часа было таким же тихим, как и сама Нул. Больше всего она любила сидеть в уголке приемного отделения. Медсестры заваривали ей крепкий чай, предлагали конфет, от которых Нул привычно отказывалась, и оставляли ее в покое, тепло улыбаясь. Она редко допивала чай до конца, поглаживая витую ручку бокала, подаренного ей на ее первый день рождения здесь. Вскоре с одинокой тумбочки он перекочевал сюда, в место, которое казалось ей самым свободным в этой закрытой, изученной вдоль и поперек больнице. Нул вглядывалась в новые лица и пыталась угадать их мысли, профессию и болезнь. Это превратилось в ежедневную и самую интересную игру, которую только можно было придумать. Признаться честно, после появления здесь Нул, в больнице стало как-то светлее. Все смотрели на Нул и верили, что встанут на ноги так же, как она, что забудут свое ужасное прошлое так же, как она... что не заболеют так же, как она. Нул ни о чем не мечтала и ни во что не верила. Она просто знала, что каждый свой день она начинает с чистого листа. Под звуки сирены Нул выглядывала в окно, и, переждав пару часов, всегда спускалась в реанимационное отделение, чтобы увидеть нового пациента. К тяжелым больным ее, конечно, не пускали, да и сама она не рвалась туда, куда не следует. Вот и в этот раз, проснувшись от тревожного перезвона, она встала с кровати и, попробовав встать на ноги, решила прогуляться в кресле. В коридорах было пустынно и темно. Медсестра устало листала книгу и, заметив тихую фигурку, замершую у поста, ободряюще подмигнула Нул. Девушка кивнула и скрылась в грузовом лифте. Последнее, к чему привыкаешь в больницах, это узкие коридоры отделений. Тогда стены перестают давить, и теснота становится обычной, привычной. Нул давно переступила этот порог. Здесь было шумно. Здесь всегда шумно. В реанимации самые усталые врачи и самые тяжелые больные. Здесь Нул и встретила ее. Женщину, которая была здесь не потому, что болела, а потому, что... а почему? Нул на секунду замерла невдалеке, рассматривая красивую, хорошо одетую женщину. Ее потекшая тушь и слезы на лице и руках нисколько не портили ее внешность. Рядом с ней стоял хмурого вида мужчина. Под его скулами залегли черные тени, волосы были потрепаны, а руки, которыми он поддерживал за плечи женщину, дрожали. Нул часто видела здесь таких людей. Вдруг мужчина отпустил жену и подошел к палате, устремляя внутрь взгляд полный боли. "Как же ему, наверное, плохо, раз он даже не может заплакать", - подумалось Нул. Он небрежно что-то сказал женщине и устремился вглубь отделения. Нул сжала колеса своего кресла. Она всегда смотрела на пациентов, зная, что завтра она все забудет. Но сейчас... сейчас ей было страшно. Она видела плачущую женщину, и пустое ее сердце сжималось. Нул, задумавшись так сильно, не заметила даже, как женщина перестала плакать и во все глаза смотрела на нее, замершую посреди коридора. Казалось, они смотрели друг на друга целую вечность, пока женщина не моргнула, всхлипнув. - Ты лечишься здесь? - хрипло спросила она, попытавшись улыбнуться. Вышло это криво, поэтому она надрывно вздохнула, промокнув слезы платком. Нул кивнула в ответ. - И долго? Нул снова кивнула. Она в упор рассматривала незнакомое лицо. Спросить? Или не стоит? Она давно не спрашивала у людей такие простые вещи, как "что случилось?", "чем вы болеете?", "вам больно?". Нул не спрашивала, потому что их слова уйдут в пустоту. - У тебя что-то с голосом? - женщина заинтересованно подняла аккуратные брови на отрицательный кивок Нул, - Тогда почему ты не разговариваешь со мной? Я тебе неприятна? Сердце Нул тревожно забилось, и она глубоко вздохнула. - Нет. Получилось тихо и хрипло, и в горле сразу сильно запершило. - Как тебя зовут? - Нул. - Нул? Странное имя. Ты не русская? Девушка растерянно пожала плечами. Откуда же она знала, русская она, или иностранка? - Понятно, - женщина устало улыбнулась. - А меня можешь звать Катериной. Имя эхом раздалось по коридору. Или Нул это только показалось? Ее щеки загорелись огнем, и девушка приложила к ним холодные ладони. - Почему вы здесь? - быстро спросила она. Женщина замешкалась. Она бросила короткий взгляд на приоткрытую дверь палаты и перевела его обратно на Нул. - Видишь ли... я здесь из-за любви. Нул удивленно моргнула. Все знают о любви, но она мало что помнила об этом чувстве. Помнило ее сердце. В нем разливалось тепло только при упоминании этого слова, и как любовь могла привести эту женщину сюда, почему заставило плакать, Нул не понимала так же, как не понимала, что может в любви быть хорошего. - Вы влюблены? - осторожно спросила Нул. - Да, - Катерина откинула голову, прислонившись к стене. - Влюблена в нее с самого ее рождения. Нул окончательно растерялась. В голове было столько мыслей, что она никак не могла верно сформулировать другой вопрос. Точнее, множество вопросов. Собираясь с мыслями, девушка закусила губу, но Катерина продолжила сама. - Она родилась маленькой, слабой. Врачи говорили, что Сонечка может не выжить, но они ошиблись. Конечно, было тяжело, Соня часто болела, но все обошлось. Мы даже начали думать, что она выздоровела, - женщина подошла к палате и шире открыла дверь. - Смотри. Это моя дочь. Нул медленно подъехала к палате. Почему-то руки слегка онемели и плохо ее слушались, а когда она увидела худую девочку с множеством приборов вокруг, она вдруг забыла, как дышать. Впервые в ее голове пролетела мысль, которую она раньше даже не допускала. "Хочу забыть!" Нул поежилась. В палате было прохладно, босые ноги сразу замерзли. А ведь раньше Нул не обращала внимания на такие пустяки. И теперь ей стало еще страшнее. Она резко развернулась и исчезла в полутьме коридора, торопясь поскорее все забыть. Нул долго смотрела в потолок сестринской. Когда ей было слишком одиноко, она всегда приходила сюда, и иногда ей разрешали спать здесь. Только сейчас она задумалась о том, почему она помнит об этом. Почему она помнит про игру в приемном отделении, почему помнит про то, что каждый день все забывает. В ту ночь Нул так и не смогла уснуть. Утро встретило ее приветливо. Она села на краешек диванчика, проверяя свои воспоминания. Может быть, прошло слишком мало времени, и мысль о новом визите к постели худой девочки не покидала ее из-за этого. Не дождавшись завтрака, Нул спустилась в реанимацию, накинув старые тапочки. Протянув руку к ручке двери, Нул вдруг застыла. Почему так страшно? Потому что она еще не забыла? Потому что в ее пустоту стало прорываться что-то, чего она не хотела? Нул привыкла к своей пустоте. Можно сказать, что с годами она полюбила ее. Помнить страшно. Она отпустила ручку. Ей не нужно открывать дверь. Если она это сделает... что-то обязательно произойдет. Нул сделала твердый шаг назад. А потом еще один, но уже не такой уверенный, и снова застыла на месте. - Если хочешь зайти, тебя никто не прогонит. - Катерина выглядела спокойной. Она улыбалась, забирая волосы в тугой хвост. - Оказывается, ты можешь ходить. - Совсем недолго. - Хочешь есть, Нул? Девушка вздрогнула от звучания своего имени. Отрицательно покачав головой, она присела на краешек скамейки в коридоре, и Катерина села рядом. Обе молчали и думали о чем-то своем. Нул посмотрела на Катерину. Здесь бывало много людей, которые ухаживали за больными родственниками, но никто никогда не обращал на Нул внимания и уж тем более не предлагал с ними перекусить. Нул была чем-то вроде местной достопримечательности: все знали, глазели, но не трогали. - Почему вы здесь? - вдруг спросила девушка, ловя удивленный женский взгляд. - Потому что здесь моя дочь, - тихо сказала Катерина, неловко улыбнувшись. - Разве вчера я уже не ответила на твой вопрос? Нул покачала головой. Она моргнула, нахмурив брови. - Почему вы здесь? Женщина совсем растерялась, разведя руки. - Потому что моя дочь больна? - почти спросила она, но Нул лишь вздохнула. - Почему вы здесь? Девушка в упор смотрела на Катерину, которая хмуро выдерживала испытующий взгляд. Тяжелое молчание сгущалось, будто грозовые тучи. Солнце перестало бросать одинокие лучи в окно коридора, и, словно барабанная дробь, посыпались капли дождя. Нул перевела взгляд и посмотрела в окно, а за ней последовала и Катерина. - Потому что я люблю свою дочь, - наконец сказала женщина, улыбаясь. - Ты ведь это хотела услышать? Нул едва заметно кивнула, закрывая глаза. Ей хотелось выйти сейчас на улицу, подставить лицо под прохладные капли дождя и стоять так целую вечность. Почему она любила дождь? Ей казалось, что он может смыть все, что угодно. Даже воспоминания. - Почему вы ее любите? Женщина рассмеялась, и Нул обиженно посмотрела на нее. - Ты такая странная, - Катерина погладила затаившую дыхание Нул по голове. - Для любви не нужно причин. Люди созданы для любви. - Но разве все они любят, и все любимы? Женщина задумчиво провела по длинным черным волосам ладонью. - Не все, конечно, - Катерина достала из сумки широкую расческу и принялась аккуратно расчесывать волосы Нул. - Все достойны любви, только не всем дано ее познать. Это то же самое, что делить все на добро и зло. Нет добрых и злых. Есть люди, которых любят, и которым не хватило любви. Есть люди, которые любят, и которые не умеют любить. Но все они люди. Просто люди, которым нужна любовь. Нул вздрагивала от ласковых прикосновений. Она никогда не чувствовала, как ее волос касается чужая рука, и никак не могла привыкнуть к новым ощущениям, но это однозначно не было чем-то неприятным. - А я? – прошептала Нул. – Я достойна любви? - Конечно. Катерина гладила тусклые тонкие волосы, думая о том, как бы они выглядели, будь им оказан должный уход. Кончики безбожно секлись, да и ужасно топорщились, будто их обладательница вышла из какого-нибудь первосортного фильма ужасов. Да и не только волосы, но и сама Нул выглядела больной. Жутковатая худоба, потрепанная больничная одежда, бледная кожа и почти белые губы только придавали Нул болезненности, и если бы не темные, почти черные глаза, она бы была белым пятном, призраком этой больницы. С того дня Нул перестала быть нулем. Серые будни превратились из томительного ожидания в светлые весенние деньки. Закончилась зима. Пустота Нул стала наполняться разными мелкими событиями, о которых она помнила, хоть и плохо. Катерина безжалостно отрезала ее волосы. Нул не сопротивлялась. Без них стало даже удобнее. Женщина приходила в палату Нул каждый день и каждый день приносила что-нибудь с собой. Пустую тумбочку заполнили разные флакончики для ухода за волосами, кожей, наборы для маникюра. Катерина не упускала ни одного случая накормить Нул чем-нибудь вкусненьким. Поначалу девушка отказывалась. Она почти не чувствовала вкуса еды, но со временем это чувство к ней вернулось, и она с трепетом ожидала нового дня, чтобы попробовать что-нибудь новое. Нул больше не бродила по больнице по ночам. Она возвращалась в свою палату после ужина и мирно засыпала, а утром скрывалась из виду в реанимации, в палате интенсивной терапии, где принималась помогать медсестрам менять капельницы и проверять работу аппаратов. Соня быстро, насколько это возможно, шла на поправку. Она была еще очень слаба, постоянно спала, но теперь ее жизни ничего не угрожало. Просыпаясь, она всегда видела рядом с собою или Нул, которая охотно слушала неугомонную пациентку, или маму. За неделю Нул расцвела. Болезненная худоба сошла на нет, спали синяки под глазами, а губы налились цветом. Она перестала замыкаться в себе, начала свободнее разговаривать, и даже ее память заметно улучшилась. А еще девушка стала намного реже пользоваться инвалидным креслом. Нул быстро и крепко подружилась с Соней, которая в скором времени уже могла встать с постели. Но, как известно, нежданный удар всегда подкрадывается незаметно. Софья выздоравливала, а значит ее должны были скоро выписать. Причин, чтобы вернуться сюда, у этой семьи больше не было. Нул совсем забыла о том, что эти люди не живут здесь, как она. Ее сердце пропустило удар, когда палата Сони оказалась пуста и стерильно чиста. Слова медсестры словно выбили землю из-под ее ног: Соню выписали. Нул понимала, что должна порадоваться за маленькую подругу, но пустота палаты сильно давила на плечи, и девушка обессилено спустилась на пустую койку. Нул огляделась. Неужели это происходит снова? Звуки вдруг исчезли, и звенящая тишина сжала голову в тиски. Стало пусто. Мысли растворились. Нул чувствовала, как ее воспоминания становятся тусклыми, будто остатки хорошего, но нереального сна. «Пожалуйста, не забыть.» И Нул вернулась. Привычная, тихая, пугающая она снова опустилась в кресло и замолчала. И как бы ни пытались медсестры ее разговорить или накормить, девушка ни на что не откликалась. Она полностью погрузилась в себя, прокручивая в голове воспоминания. Она не хотела забывать. Пусть все они исчезли из ее мира, Нул боялась снова стать нулем. И однажды Нул исчезла. Исчезла точно так же, как и появилась здесь: внезапно, в хмурый и очень дождливый день, оставив все вещи на своих местах. Поначалу никто из персонала даже не заметил этого, даже когда Нул пропустила завтрак. И тогда порог больницы переступила Катерина. Весь этот месяц Нул не давала ей покоя. Что-то было в ней такое, что заставляло прийти, обнять, защитить… спасти. И тогда Катерина решилась забрать Нул. И пусть она такая странная, дефектная, больная, она заслуживала любви. Одиночество погубит блеск в ее черных глазах, сотрет застенчивую улыбку с лица. Катерина не хотела этого допустить, просто не могла. Нул медленно шла по улице, не разбирая дороги. Ее воспоминания утекали сквозь пальцы точно так же, как и вода, которую она судорожно пыталась удержать в ладонях. Ее платье, которое принесла Катерина, промокло насквозь, стало тяжелым, но Нул не обратила на него никакого внимания. Вода струилась по коротким волосам, шее, когда Нул подставляла лицо дождю. Девушка подняла руку, играя с каплями. «Что я забыла?»

«Я знаю этот заливистый смех. Мокро, но почему-то так тепло. Я бегу, прикрывая голову курткой, и слышу быстрые шлепки ног. Рядом кто-то есть. Не могу разглядеть ее лицо, слишком сильный дождь. - Кто последний до светофора, тот бяка, - азартно произнесла она. Нет, слишком скользко! Стой! Но я не успеваю ничего сказать. Маленькая фигурка резво бросается вперед. Справа загораются фары, появившиеся из ниоткуда. Машина летит прямо на нее. Я кричу ее имя и не слышу своего голоса.

Я отпускаю куртку. Я бросаюсь за ней. Я толкаю ее. Я вижу перепуганного насмерть водителя и… Я не чувствую ног. Вижу, как она приподнимается. Она жива. Я так счастлива… На грудь давит что-то… Я закрываю глаза и проваливаюсь во тьму.»

Нул сутуло замерла у одиноко мигающего светофора. Дождь застил глаза. Она, будто во сне, видела маленькую фигурку, перебегающую переход. Сбоку раздался визг тормозов. Нул сделала шаг вперед. Автомобиль летел прямо на ее видение. Как же звучит ее немое имя? Как же?.. Еще один шаг. - Стой, - шептала Нул, но видение не слышало ее. Еще один шаг. Все вдруг замерло для Нул. Она протянула руку к ускользающему образу. Кто же она, чей звонкий смех так грел сердце?

« - Сестренка, ты не взяла зонтик? Я растерянно пожала плечами. Сегодня было так солнечно, кто мог подумать, что дождь польет, как из ведра? - Блин, придется прятаться за новой сумкой. Юль, вот кто из нас взрослый? Ты должна была подумать обо мне! Я усмехнулась и потрепала девчонку по голове. - Ладно, ладно, теперь всегда буду таскать с собою зонтик, - пообещала я, накидывая сверху куртку.»

Свет фар больно ударил в глаза, когда Нул вдруг повернулась, чтобы посмотреть в лицо водителю. Отчаянно завопил клаксон. Что-то треснуло в голове, будто появилась какая-то брешь, и вдруг со звоном разбилась давно построенная стена. Нул судорожно вздохнула так, что легкие закололо, вытянула вперед руку, пытаясь спасти сестренку хоть во второй, хоть в третий раз, и неважно, что пострадает сейчас – ее ноги, голова или сердце. - София! - Ее крик разрезал пучину дождя, как острый, только что наточенный клинок, и пустота разбилась вдребезги, не выдержав такого натиска. В памяти всплыло родное лицо. Она почти чувствовала улыбку своей маленькой сестры, теплые руки матери. Как же она могла это все так легко забыть? Силуэт впереди так и замер прямо перед приближающимся автомобилем, и Нул хотела сделать последний, решающий шаг, как вдруг… - Не смей еще раз меня бросить! Знакомый, продрогший от холода голос заставил Нул остановиться и обернуться. Маленькая пациентка, так внезапно выписавшаяся из больницы, стояла прямо за ее спиной. По ее щекам текли то ли слезы, то ли струи дождя. - Не смей, слышишь? Ноги Нул задрожали, и она осела на мокрый асфальт. За ее спиной пролетел автомобиль. Соня сразу ее узнала. И хоть Нул была нелюдимой и сильно отличалась от ее жизнерадостной сестры, девочка не могла ее не узнать, ведь они навсегда связаны. Соня стерла воду с лица и всхлипнула, сжав кулачки. Никто не знал, как тяжело ей пришлось. Она звала сестру, пока водитель забирал девушку, опасливо озираясь на маленькую Соню. Она пыталась бежать за машиной, пока не споткнулась и снова не упала. Она неустанно повторяла имя сестры, пока ее не нашли посреди дороги, замерзшую, охрипшую, промокшую насквозь. И теперь она стояла под этим холодным дождем, смотря, как ее сестра снова на том же жутком перекрестке пытается броситься под машину. Соня вцепилась белыми от холода пальцами в край своей футболки и то ли радостно, то ли отчаянно, но изо всех сил, точно так же, когда бежала за тем злосчастным автомобилем, прокричала: - Юлия!