камень-ножницы-бумага.

Для Бён Бэкхёна это были вырванные годы и вырванные нервы. И еще много чего разорванного в клочья, например, страницы подросткового дневника, который он вёл, будучи еще старшеклассником. Тогда он был бесповоротно и сумасшедше влюблен в школьного раздолбая и хулигана по имени Пак Чанёль. Худенького Бэкхёна, который никогда не страдал от избытка внимания родителей и девочек из школы, не раздражало, что тот в его сторону даже не смотрел. Ни как на президента школы, ни как на друга, ни как даже на человека. Это его совсем не отталкивало и он продолжал следить за предметом своей ночной дрочки каждый день, в то время, как Чанёль был полностью поглощен «дворовыми» разборками и побоями, которые регулярно проходили за подвалом школы. А еще сочинением красивых песен, в которых пелось о птицах, но ни разу о любви. Бэкхён наблюдал за, известными среди всех учеников, драками с окна кабинета завуча, когда в конце дня приносил отчеты посещаемости, и тут же бежал с тучным мужчиной на улицу, криками разнимая сцепившихся парней и вынося наказание. Завуч громко орал, выстроив провинившихся в линейку, и его круглое лицо багровело, как переспевший помидор, а довольный президент школы стоял чуть поодаль и гордился своей работой. Гордился, что хоть как-то мог обратить на себя внимание этой подкачанной шпалы, которая изредка метала на него рассерженные взгляды. И Бэкхёну стыдно было признаться, но в тайне он хотел, чтобы Пак хоть разок так же сцепился за этими зелеными дверьми подвала и с ним. Ну чем он хуже? Так парнишка хотя бы смог почувствовать на своем теле крепкие руки, о которых он мечтает на особо скучных уроках, и ничего страшного, что после них оставались бы синяки. Конечно совсем не такие, как хотелось бы, на бедрах, например. От узловатых пальцев. Но грёзы так и остались у блондина в голове, потому что до самого выпуска так ничего приятного и не случилось. Да и на выпускном тоже. Точнее, случилось, конечно, но разве что у Чанёля, который так трахал одноклассницу в туалете кафетерия, что мама Бэкхёна краснела от исходящих звуков, сидя за общим столом, а сам Бён нервно сжимал кулаки, когда Пак всё же вразвалочку вывалился с сортира, без стеснения сопровождаемый расфуфыренной пигалицей. Ну и пошел ты нахуй, Пак Чанёль. Именно так думает Бэкхён, когда размазывает едва заметную подводку в том же самом туалете спустя полчаса «торжества». Он так вырядился на этот совместный выпускной всех старших классов, что даже у стилиста укладку сделал, не говоря уже сколько раз просил мать перешить костюм. Как идиот, надеялся, что привлечет внимание известного хулигана своим томным взглядом подчеркнутых глаз. Ебучий случай, мальчик, не льсти себе. Он запускает пятерню в перемазанные гелем волосы и лохматит их, наводя на голове беспорядок, а затем возвращается в зал и тянет к себе какую-то грудастую девочку. СоЁн, если он не ошибался. Школьный президент всё-таки, обязан знать всех по именам и быть почтительным, но совсем не должен спускать в её рот в кабинке туалета. Мама, которая сейчас с аппетитом поедает шоколадный кусочек торта, не так воспитывала своего сына. Но где-то на задворках сознания мелькает, что, возможно, он опирается рукой о тот толчок, на котором ебал свою красотку хуев Пак Чанёль. И это возбуждает. А спустя два года в рот спускают уже ему, перемазывая тонкие губы спермой. И как бы смешно это не звучало, но член-то паковский, толстый и в красивом узоре вен. Большой настолько, что Бэкхён сперва сомневается, что его аккуратненький ротик сумеет вместить хотя бы половину. Но, школьную любовь разочаровывать не хочется, поэтому он старается так, будто ему за это миллион светит. Добился, блять. Но, оказывается, не светит ему, ровным счетом, ничего. Даже благодарность. Потому что Пак удаляется вместе со звоном застегивающейся ширинки, оставляя Бэкхёна жадно глотать воздух на полу туалета недавно открывшегося клуба. Уголки губ нещадно щиплет и он с остервенением трет их, избавляя от остатков семени. Если бы он мог, то нахрен отрезал бы их, чтобы больше никогда не ощущать на искусанной кожице солёную влагу. Возможно, именно тогда Бэкхён впервые задумался о том, что Пак Чанёль плохой парень. Нет, не такой, как описывают пятнадцатилетки своим подружкам: курильщик, разъезжающий на мотоцикле и имеющий популярность у сотни представительниц противоположного пола, но всё же плюшевый мишка внутри. Возможно, он действительно плохой человек, такой же, как тот, что бросил его сестру с грудным ребёнком и съебался к любовнице. А всё потому, что Чанёль его даже не узнал. Да, конечно, прошло два года, но он же был президентом школы, в которой пять лет проучился Пак. Даже исключив этот факт, они кучу раз пересекались лицом к лицу на школьных мероприятиях, потому что Бэкхён играл на фортепьяно, а предмет его воздыхания – на гитаре. В конце концов, это ведь он постоянно сдавал его с потрохами завучу и ловил на себе грозные, но такие желанные взгляды! Неужели Бён настолько незаметная серая мышка? Или его лицо слишком среднестатистическое? Нет, быть не может. За ним увивались многие девушки, и в университете он был действительно популярен именно из-за выделяющейся цветочной внешности. Пак Чанёль был просто пьян, поэтому и случилось всё это недопонимание, последствием которому сейчас являются грязные на коленках джинсы и пыльные ладони, которыми Бён помогает себе встать с пола. Они встречаются еще через год и Бэкхёну кажется, что судьба хохочет ему в лицо, потому что после того, как его «возлюбленный» бросил парнишку в грязном туалете, тот еще долго собирал себя по частям. Бён видит его в автосалоне, куда приходит покупать свою первую машину, которую родители решают подарить ему на предстоящее 22-летие. Чанёль оббил рукава татуировками и Бэкхён замечает это даже раньше, чем лишенный искренности машинальный поклон и прописанный в правилах консультанта вопрос «я могу чем-то помочь?» Можешь, конечно. Например, съебаться с жизни одного незаметного тебе Бён Бэкхёна, потому что он устал не иметь возможности выбросить тебя из головы на протяжении семи лет. Он всё-таки помогает ему выбрать новенький Ниссан, а затем снять с себя одежду на его заднем сидении, под какой-то попсовенький сингл Рианны. Это Пак настоял, чтобы снаружи не было слышно томных вздохов. Происходит совсем не так, как представлял себе Бэкхён за школьной партой, хотя синяки всё же остаются, правда вместо бёдер они оказываются на горле. И как он завтра покажется в университете? Чанёль снова хочет удалиться, после того, как выбрасывает через запотевшее стекло презерватив, прямиком на аккуратно подстриженный газон парка на окраине города. Но Бэкхён в этот раз всё же останавливает его, протягивая подрагивающую от оргазма руку: - Меня зовут Бён Бэкхён. А в глазах-угольках надежда на то, что в океанах напротив мелькнет удивление или хоть проблеск того, что тот узнал, кого только что поимел на сидении, обтянутом кожей. Но ничего такого не происходит и Бэкхён уже готов поверить, что это какой-то розыгрыш. Потому что, ну, невозможно так. Невозможно. - Пак Чанёль. – Басит тот и с недоверием косится на протянутую тонкую ладонь, но всё же пожимает. Бэкхён заталкивает свою гордость поглубже и признается в том, что секс с Чанёлем был шикарен, а он любит знатно потрахаться, поэтому, несмотря на лёгкое сопротивление со стороны Пака, всё же обменивается с ним номерами и просит позвонить тогда, когда тому будет слишком одиноко. Бён обещает себе постараться выдавить из этих «отношений» всё что только сможет, хотя и чувствует себя сейчас, как последняя шлюха. Какая разница, он и так отброс в обществе, где моральные устои и религия по пунктикам «убивают» геев. А школьная любовь всё еще не отпускает. После сего момента близости Бэкхён не уверен, что сможет обойтись без курса реабилитации у психиатра, если этот татуированный монстр снова молча съебется. Они пересекаются еще два раза и всегда по инициативе Бёна, который так и не вынул свою потрепавшуюся гордость с заднего прохода. На прямо поставленный вопрос Чанёль честно говорит ему, что не скучал, но ебет отменно, и в эти минуты Бэкхён думает, что тот врёт. Что всё равно он плюшевый мишка из рассказов 16-летней девчонки. А где-то в левом полушарии бешено колотится «Какая же ты тряпка!», но он отмахивается и раздвигает ноги шире. Бён стекает жижей по собственным накрахмаленным простыням, потому что Пак никогда не зовёт к себе, и краем носа улавливает запах сигаретного дыма, просачивающийся через щелку приоткрытого балкона. «Его» парень-мечта курит, стряхивая пепел в летнюю ночь, и совсем не стесняется того, что стоит там обнаженный и с четвертого этажа его немалое достоинство могут прекрасно увидеть прохожие. Хотя они и редкое явление в тихом райончике Бёна в третьем часу ночи. Он бы сейчас вышел к нему и обнял со спины, утыкаясь губами между лопаток, на которых красуется мастерски набитый зубр, но это запрещенный прием для ночного развлечения без имени. Тот так ни разу и не слышит его с сухих губ. Пак уходит, громко хлопнув дверью, а Бэкхён плачет навзрыд, искусывая кутикулы аристократических пальцев до крови. Потому что снова ни слова. Им просто пользуются, как дыркой. Нет, стоп, почему пользуются? Он сам звонит и зовёт Чанёля, делая елейный голосок и говоря, что он очень возбужден. Бэкхён чувствует себя дёшево. А потом Бён исчезает из его жизни, потому что ему почти 23 и так дальше продолжаться не может. Хотя, термин «исчезнуть» в данном случае не совсем уместен, для Пака он, похоже, никогда и не существовал. Он красит свою шевелюру в цвет крыла ворона и переезжает за город, в небольшой коттедж, на первом этаже которого живет молодая семейная пара. Он хочет сделать всё красиво, как в тех дорамах, которые часто крутят по вечерам на кабельном канале, уехать, провалиться в бездну и заставить думать о себе. Но по ночам честно признается, что Чанёль искать не будет, потому что телефон молчит даже спустя два месяца. А Бэкхён ведь так хотел гордо сбросить вызов. Через день он, конечно же, набрал бы его сам, соврав о том, что был слишком занят, а потом вовсе забыл перезвонить, но факт того, что хоть на время заигнорил бы эту бесчувственную груду мышц, греет слабенькое от переживаний сердечко. Однако, никто не выламывает дверь в его спальню, не взбирается по дереву в окно комнаты (а ведь он специально выбрал такую, с яблоней внизу) и не вычисляет по айпи, как в красивых любовных историях. Наступает зима и в универ становится добираться практически невозможно. Бэкхёну приходится затолкнуть свои выебоны вперемешку с ванильными мечтами в ту же задницу (хоть что-то там побывало за полгода) и вернуться в Сеул, потому что отчисление ему нужно меньше всего. Его жизнь и так проходит по всем статьям лузера. Он со слезами на подведенных глазах прощается с семейной парой, к которой успел привязаться за время проживания в этом тихом посёлке, и желает им поскорее обзавестись детьми. Тогда он приедет их проведать и привезет малышу подарок. А женщина с теплой улыбкой треплет его по перепаленным краской волосам и просит поскорее найти девушку, потому что Бэкхён выглядит слишком одиноким. Он кивает в ответ и думает, что лучше бы вместо грудастой блондинки, эталона половины мужчин, он каждый день просыпался с чёрствым, но от этого не менее любимым, Чанёлем. Пускай это длится совсем недолго, Бэку хватит недели. За это время он точно успеет изучить пальцами каждую татуировку на его теле, а их там точно не меньше двадцати. Бэкхён играет сам с собой в "камень-ножницы-бумага" и проигрывает, поэтому с чересчур фальшивым сожалением и возмущением плетется в салон, где тогда встретился с Паком. Он не решается заглянуть внутрь и останавливается на варианте использовать детский прием внезапной встречи, по типу «Ой, боже, я уже и забыл, что ты тут работаешь, мимо в библиотеку проходил. Как дела?» Но «тщательно продуманный план» с треском проваливается, потому что когда знакомый силуэт, спустя три часа, появляется в стеклянных раздвижных дверях, Бён понимает, что больше никогда никого так сильно не полюбит, и от этого по впалой щеке бежит слеза. Он быстро стирает её и делает шаг навстречу. Наверное, уже тысячный за всё их знакомство. Но он ни разу не получил такого же в ответ. Хотя бы полушажочка. И, вот вроде, Пак стоит на месте, но у Бэкхёна чувство, что каждый раз он всё дальше и дальше, сколько бы Бён к нему не бежал. - Здравствуй. Пак смотрит на него со скучающим видом и кивает в ответ. Этот кивок, как хлыст для усыпанного гематомами чужого сердца. - Как твои дела? – голос Бэкхёна грозит сорваться, но он с силой сжимает свои кулаки, отчего ноготки впиваются в тыльную сторону ладони, оставляя после себя следы-полумесяцы. Боль отвлекает и парень откашливается. - Всё в порядке. Ты что-то хотел? - Нет, я просто… - Тогда я пойду. – Пак поправляет лямку кожаного рюкзака на спине и разворачивается на пятках, направляясь к метро. А Бэкхён в голове взламывает базу Пентагона, может хоть там есть формула того, как задержать вечно убегающего Чанёля. - Если…если ты не будешь со мной встречаться, я пойду к гадалке и приворожу тебя! – он громко кричит вслед уходящему Паку и чувствует, как перехватывает дыхание, когда тот всё-таки останавливается и разворачивается к брюнету лицом. Только сейчас ему доходит смысл собственных слов, и он готов провалиться сквозь землю, потому что в его сторону поворачивает голову не один проходящий мимо человек. А самый нужный из всех смотрит нечитабельным взглядом и Бэку кажется, что он уже готов упасть на колени и молить прощения за эту позорную сцену. Но в ответ слышится громкий хриплый смех и Бён широко распахивает глаза в удивлении, он слышит его впервые за все семь лет. Чанёль всегда ходил серьезный и сосредоточенный, на его лице никогда не мелькала тень улыбки, а сейчас он стоит последи оживленной улицы и хохочет, подняв голову к небу. И, признаться, это лучшая картина, которую видел Бён за всю свою короткую жизнь. - Приворожи. – Слышится издалека и Пак снова разворачивается на пятках, продолжая свой путь к метро. А Бэкхён так и остается стоять на месте, пока не начинает идти дождь вперемешку со снегом. - Вот и приворожу, что думаешь, не приворожу? Будешь еще тут пороги мои сутками оббивать, а я дверь не открою и найду себе другого, мудак конченный! – причитает сам себе Бэкхён, надевая голубую атласную пижаму и забираясь под теплое ватное одеяло. Утром он намерен позвонить по объявлению в интернете, которое гласит о даре могущественной ведьмы по восьмому поколению, и прибегнуть к крайним мерам, потому что так вести себя с ним нельзя. Не один он должен страдать. Но звонят ему и он с удивлением пялится на дисплей, где высвечивается незнакомый номер. Кто может так поздно звонить и почему сердце заходится в сбитом ритме, будто у него аритмия? - Алло. - Здравствуйте. Вас беспокоят из Итэвонского отделения скорой помощи. К сожалению, я не знаю как Вас зовут, но Ваш номер был единственный в телефонной книжке некого Пак Чанёля. Вы знакомы с ним? - Да, я… - Бэкхён не понимает, почему горло сдавливают рыдания, и он размазывает солёные слезы по щекам. - Назовите своё имя. - Бён Бэкхён. Что-то случилось? - Мне очень жаль, но Ваш знакомый умер. Приношу свои соболезнования. - Что? – глупо переспрашивает Бэкхён и чувствует, как тело немеет. - Вы знали, что у него был рак головного мозга? - Что? – «странный сон какой-то», думает Бён. - Нет. - Мне очень жаль. Его привезли сегодня в 20:14 и после тяжелой операции его организм не сумел справиться. Вы приедете, чтобы забрать вещи? Бэкхён молчит и пытается понять, когда успел уснуть. А еще о том, что определенно расскажет об этом сне Паку, когда в очередной раз выступит в качестве какого-никакого траха на ночь. А сейчас пора просыпаться, потому что голова начинает кружиться и это худшее его сновидение. Он больно щиплет себя за плечо, но ничего не происходит. Тогда он повторяет эту процедуру на бедре и даже щеке, но в трубке продолжает звучать мужской голос. - Алло! Мистер Бён, Вы меня слышите. Вы приедете забрать его вещи? Пальцы леденеют, и Бэк сбрасывает вызов, босиком покидая квартиру в одной голубой пижаме. На самом деле, он не помнит, как добирается до Итэвонского отделения скорой помощи, но точно знает, что в голове было абсолютно пусто, никакой тревоги или истерики, будто он едет на первую пару, а не заламывает пальцы на грязном сидении такси по пути в больницу. На светлом ресепшене все удивленно пялятся на него, а медсестра предлагает принести тапочки, но Бэкхён мертвецки бледными губами повторяет «Пак Чанёль» и та заглядывает журнал. - Соболезную. – Её глаза тухнут, и она больше ничего не говорит, указывая рукой на длинный коридор справа. Он шлепает босыми ногами по холодному отполированному полу, а люминесцентные лампы раздражают глаза. - Молодой человек, Вы куда? – его за локоть останавливает доктор в синей униформе и стягивает с лица тканевую маску, оглядывая Бэка с ног до головы. - Пак Чанёль. – в который раз за последние минуты хрипит Бён и осматривает глубокие морщины вокруг глаз врача. - Ах да, подождите здесь. – Мужчина успокаивающе хлопает Бэка по плечу и скрывается в кабинете напротив, возвращаясь с небольшой коробочкой. – Вот возьмите. Тут всего лишь кожаная куртка, кошелек и телефон, больше ничего при нем не было, а остальная одежда в непотребном виде, пришлось делать срочную операцию. Тело в скором времени перевезут в морг, свяжитесь с его близкими, если у Вас есть контакты. Я еще раз приношу свои соболезнования. Доктор какое-то время ждет хоть какой-то реакции от парня, но тот только смотрит сквозь него и до побеления пальцев сжимает пластиковую коробку, поэтому мужчина вздыхает и удаляется в операционную. Бэкхён тоже хотел бы удалиться. Из этого коридора, из этого города, из этой жизни. Потому что, кажется, это не сон. И он ошибался, страдать будет только он. Бэк опускается на металлическое сидение и клацает крышкой коробки, опуская ее рядом и касаясь пальцами лежащей сверху кожаной куртки. Кажется, она всё еще теплая от чужих широких плеч и юноша цепляет её дрожащей рукой, утыкаясь носом в воротник. К сожалению, сейчас он не может разобрать запах вещи, потому что абсолютно все чувства отказали, будто по щелчку, после звонка в уютной постели. Но он уверен, что она пахнет терпким парфюмом, который он не раз улавливал на коже Чанёля. Бэк натягивает её на себя и вспоминает, что неоднократно мечтал после страстной ночи расхаживать в одежде Пака по квартире и ждать, пока тот проснется, чтобы принести ароматный кофе в постель. Подростковые мечты, которые закончились босыми ступнями в холле больницы. Он заходит в журнал вызовов и действительно не обнаруживает ни одного, помимо того, который сделал доктор ровно полчаса назад. Абоненту «Президент». Бэкхён неверящим взглядом пялится на дисплей побитого китайского смартфона и происходит второй, тот самый заветный, щелчок, потому что чувства обрушиваются на него в одночасье, как снежная лавина. Их становится слишком много и Бён захлебывается в их глубине, роняя телефон и закрывая рот руками. Он помнил. Он помнил его. Почему же тогда? Бёна разрывает изнутри и он кричит, потому что вместе с чувствами в полной мере приходит осознание, что Чанёль мертв. Его больше нет, и Бэк больше никогда не сможет услышать его смех или увидеть татуировку зубра на спине. Он колотит кулаками по металлическому сидению и сбивает пальцы в кровь, пока медсестры не оттаскивают его в сторону и вызывают врача, потому что утешающими фразами истерику успокоить не удаётся. Бэкхёна мажет по больничной койке от лошадиной дозы успокоительного и он только сейчас вспоминает все детали редких встреч с Паком. Было ведь слишком очевидно, что Чанёль не в порядке. Его частые и сильные отдышки после секса, дрожащие руки, которыми он обхватывал балконные перила во время перекура, цвет лица свежей побелки, когда он второпях одевался и покидал чужую комнату. А еще мелкие капельки пота на его висках и пересохшие губы сегодня, когда он не захотел разговаривать с Бэком. Возможно, если бы Бён не был так сильно зациклен на своих чувствах, он бы заметил чужие? Которые разительно отличались от его собственных, но были не менее сильными. Нет, невозможно, потому что Бэкхён эгоист, которому хотелось сказки в то время, как Чанёль жил в кошмаре. Это он навязывался, звонил и преследовал «школьную любовь», тогда как тот просто не хотел делать никому больно своей смертью и оставался одиночкой. Разве Бэк не поступил бы так же, если бы знал, что скоро умрет? Пока он не знает ответа на этот вопрос, но очень скоро найдет его, он уверен. Бэкхён думает, что лучше бы сейчас он лежал в морге, хотя ощущение влажной подушки под щекой и глухой боли, разрывающей каждый сосуд расслабленного от препаратов тела, ничем не лучше. Жизнь Бёна закончилась ровно через полчаса после последнего вздоха Пака.