Братья

Ичиго десять, когда отец приводит к ним в дом молодую женщину с мальчиком лет восьми. Женщину зовут Савада Нана, а мальчика – Савада Тсунаеши. «Теперь они будут жить с нами. Теперь они – тоже семья» Тсунаеши нескладный, неуверенный, неуклюжий… Список слов, начинающихся на «не», можно продолжать бесконечно. А еще Ичиго не любит ни Тсунаеши, ни Саваду Нану. Потому что она не мама, а Тсуна – не брат. В двенадцать Ичиго равнодушен и к Саваде Нане, и к Тсунаеши. Злости или чего-то похожего нет. Ведь ни Нана, ни Тсуна не виноваты в том, что его матери больше нет. Хотя ходящий хвостом кареглазый мальчишка вызывает раздражение. В четырнадцать Ичиго готов убить любого, кто оскорбит Саваду Нану. Савада Тсунаеши же и сам прекрасно справляется со своими обидчиками. Впрочем, это не означает, что Ичиго проигнорирует нападение на своего младшего братика. Нападать на Карин и Юдзу Куросаки даже не пытаются. Тсуна и Ичиго никогда не сговариваются, а просто идут и бьют, из-за чего посмевшим обидеть близняшек прилетает двойная доза. Ичиго пятнадцать, когда его мир рушится. *** Тсуне восемь, когда мама знакомится с Куросаки Ишшином. Ему немного страшно, а еще любопытно. Но страх все-таки сильнее, поэтому хмурый рыжеволосый мальчик на два года старше вызывает именно испуг. В десять старший братик вызывает восхищение. И несмотря на хмурые и вечно недовольные взгляды Ичиго, Тсуна все равно таскается за Куросаки, как собачка на привязи. Потому что Ичиго добрый, просто почему-то не помнит, как надо улыбаться. В двенадцать Савада бьет с далеко не детской силой очередного придурка, решившего через него отомстить Ичи-нии. Куросаки чуть заметно приподнимает уголки губ в намеке на улыбку. Младшие сестренки причитают во весь голос, смазывая сбитые костяшки мазью, но все равно улыбаются. Тсуне тринадцать, когда его мир рушится. *** Простая поездка с классом на пять дней. Всего. Пять. Гребаных. Дней. Когда Ичиго возвращается, дома очень тихо. Не слышно голосов сестер, Тсунаеши не выбегает встречать с радостным воплем о том, как он соскучился. На кухне не звенит посуда, не слышно негромкой песни Наны-сан. «Нана? Кто это? Очередной дух, да?» «Тсунаеши? О ком ты, Ичи-нии?» Такое ощущение, что их никогда не было в Каракуре. Не существовало. Все вопросы вызывают лишь недоумение. «Ичиго, тебе не пять лет, чтобы придумывать такие сказки» Наверное, впервые со смерти матери Ичиго испытывает не просто страх – а первобытный ужас. Никто ничего не помнит. В школе нет ни малейшего упоминания о таком ученике, как Савада Тсунаеши. Его школьные друзья удивлены тем, что Ичиго их откуда-то знает. Мастер совсем не волнуется, что один из его самых талантливых учеников не приходит в додзе. В доме нет ни единой вещи, которая говорила бы о том, что здесь когда-то жило еще два человека. Собственная комната кажется неожиданно пустой. Засыпать без привычного легкого дыхания под боком просто невозможно. Кажется, что это все приснилось. Или что он сошел с ума. Много вариантов, на самом деле. Вот только одна-единственная фотография перечеркивает все догадки. Невысокий, кареглазый шатен тепло улыбается с куска картонки. Ичиго пятнадцать. Ему все равно, почему все забыли. Он просто хочет уничтожить тех, кто лишил его счастья. *** «Ах, Тсу-кун, какая у тебя хорошая фантазия!» «Никчемный Тсуна, что ты городишь?» Тсунаеши ничего не понимает. Он смутно помнит этот город, почти не знает здешних людей, но почему-то они знают и его, и маму. Почему-то все они уверены, что последние пять лет он прожил в Намимори. Они знают, как его зовут, рассказывают какие-то истории – для них наверняка забавные – но Тсунаеши не помнит ничего из этого. Почему-то все зовут его Никчемным, а учителя, как зомбированные, ставят оценку ниже десяти баллов, хотя все задания решены верно, а в Каракуре он входил в десятку лучших учеников, обойдя в этом Ичиго. Все уверены в том, что он слабак – и даже уверенные удары, нередко ломающие кости, почему-то не избавляют его от этого клейма. Из всех слухов правдива лишь неуклюжесть, да и та не столь сильна, как ее описывают. Господи, да он может станцевать балет на подвешенном канате, а его все равно назовут неумехой Савадой. Они видят только то, что хотят. В Намимори тяжело дышать, а синие отблески, то и дело вспыхивающие на улицах, дурманят голову. Он мог бы решить, что сошел с ума. Единственная связь с реальностью – с тем, что все это не выверты его сознания – фенечка на запястье. Четыре пряди, сплетенные когда-то мамой – Юдзу, Карин, Ичиго и он сам. На самом деле не важно, почему никто ничего не помнит. Нужно просто найти старшего брата, и все снова будет хорошо. *** Девчонка-синигами вносит в жизнь немного красок. Разумеется, она не заменяет ему Тсуну, нет. Но рядом с ней происходит хоть что-то интересное. Ему кажется, что впервые со дня исчезновения брата мир снова начал свой ход. Рукия не спит рядом, под боком – но едва слышное дыхание в комнате все равно успокаивает. Уничтожать пустых, на самом деле, весело и ничуть не сложно. Однако он не показывает то, что может – способен – на гораздо большее. Зачем? Ему и так неплохо. Спасти Рукию, отправиться в Хуэко Мундо за Орихимэ, сражаться с синигами и арранкарами – все это совсем не сложно. В конце концов, неужели синигами и правда думали, что Ичиго ничего о себе не знает? Когда рядом с тобой Тсуна – невозможно чего-то не знать. Финальная Гетсуга оказывается спасительной. Наконец-то ему не надо спасать мир, бежать куда-то сломя голову, уничтожать пустых. Обо всем позаботятся вместо него. Ведь он «потерял» свои силы синигами. А сам Ичиго может наконец-то начать поиски брата. И ему никто не помешает. И слава богу. *** Тсуне плевать, на самом деле, что о нем думают окружающие. Однако все меняет приезд репетитора. Интуиция даже не шепчет – орет благим матом: «Не высовывайся. Не показывай, что помнишь. Иначе и в правду забудешь». Теперь неуклюжесть не напускная – сдерживать свои рефлексы невероятно трудно, ломать свои движения почти больно. Короткие вскрики и заикание прекрасно помогают вовремя прикусить язык и не сболтнуть лишнего. Тсуна по-настоящему отрывается, когда пули выбивают его в гипер-режим. Можно с чистой совестью показать свое Я, не боясь, что тебя раскроют. Все спишут на влияние Пламени. Взрывы, дурдом, вопли и шум – дом полон хаоса, это даже весело, Ичиго бы оценил – однако спать по-прежнему невозможно. Тсунаеши не доверяет Реборну. Однако тихое дыхание в комнате все же успокаивает. Дино Каваллоне чем-то напоминает Ичиго. Он чистый, такой же надежный, ему можно верить. Насчет того, чтобы доверять, речи пока не идет. Однако с языка все равно соскальзывает привычное «нии», и Каваллоне ярко улыбается, вполне себе искренне. Ичиго редко улыбается. Странно, но встреча с Рокудо Мукуро многое проясняет – и ему действительно жаль туманника. Среди всего театра притворства и абсурда он один кажется островком благоразумия и спокойствия, как бы смешно это ни звучало. Приезд отца и объявленный Конфликт Колец его ничуть не волнуют. Однако волнение есть. Просто Тсуна чувствует – Ичиго совсем близко. Этого более чем достаточно. *** И Иноэ, и Чад, и Исида считают, что он впал в депрессию. Панамочник и отец – тоже. Сестры сочувственно смотрят в спину, не рискуя смотреть в глаза. Хорошо, что не смотрят – вместо скуки, пустоты и тоски там бушует настоящее пламя. Копаться в собственном подсознании невероятно трудно. По капелькам собирать воспоминания, снова и снова дотошно разбирать рассказы Наны-сан и Тсуны, пытаясь определить их старое место жительство. Из-за подобных самокопаний иногда он выпадает из реальности на несколько минут, а то и часов. Это и служит самым ярким подтверждением его «депрессии». Через три месяца Ичиго знает всего одно слово. Намимори. Но именно это слово вызывает в нем настоящее ликование. Теперь добраться до Тсуны будет гораздо проще. Осталось только придумать причину уехать из Каракуры. *** Гиперинтуиция тихо звенит встревоженным колокольчиком, все громче и громче с каждым днем, пока однажды это не превращается в бой курантов. «Сегодня. Сейчас. Он уже близко». Тсуна едва досиживает до конца уроков и сбегает прямо из-под носа Реборна и Хранителей. Интуиция приводит его в старый парк. И даже зная, кого он сейчас увидит, Тсуна все равно задерживает дыхание. Карие глаза смотрят устало, но ликующе. И лишь где-то на дне плещется неуверенность и страх. Вдруг забыл? Вдруг не помнит? - Ичиго-нии… - на губах появляется теплая улыбка. Настоящая, немного судорожная, с подрагивающими губами. Искренне-счастливая. - Тсуна. – в одном слове выплеснулось облегчение и радость. Младший брат найден, с ним все в порядке. - Нам надо многое друг другу рассказать, да? – неловко смеется Савада, слушая подсказки интуиции. - Думаю, да. – Ичиго согласно кивает, уже подзабытым жестом взъерошивая волосы Тсуне. Им действительно надо о многом поговорить. Но сначала они разберутся с памятью. Они уже давно семья. Другой им не надо.