Наказание

      За окном зимний вечер. Снег медленно и плавно летит мягкими хлопьями. Кристально чистый, белый. Такой очень любит Райто. Потому что не было ничего романтичнее и прекраснее луны, звезд, и снежинки на ладони, которая не тает. Аято вновь говорит привычное «Великий я позволяет себе», и кладёт ноги прямо на колени Райто, не испытывая никакого стыда и чувства угрызения. Оба парня знают, что за этим следует диванная стычка, но сегодня младший решил, что наказать братишку таким образом будет недостаточно. Спихивает ноги, поднимается, и привычно улыбается длинными губами, улавливая носом приятный аромат, которым пах Аято. Он не мог понять, как описать его, но когда старший проходил мимо — кайф. Сегодня он не только накажет этого эгоистичного мальчишку, но и насладится этим дурманом по горло. Сакамаки смотрит в зелёные глаза брата сегодня не так, как обычно и Аято это, несомненно, замечает. Проводит языком по зубам, и с ухмылкой приглаживает вечно растрепанные волосы, довольный своей маленькой победой. И Райто это не нравится. Вампир спокойно перекидывает через плечо братца, ведь для такого как он его вес — сущие пустяки. Старший пораженно охает, цепляясь руками за края пиджака, и пока, кажется, не собирается вертеться и протестовать, ведь интересно. Очень интересно.       Приглушенный свет торшера из красной ткани — этого было достаточно, а больше и не нужно. Младший садится на двухспальную кровать. Тут же рядом, неуклюже сползает с него Аято утыкаясь носом в мягкое одеяло. Райто невольно издаёт смешок, а затем уже ясно даёт знать, что шутки и заскоки Сакамаки-старшего не будут сходить ему с рук звонким шлепком по заднице. Братец тут же переворачивается на спину, ошеломлённо глядя на парня. Ведь тот никогда не позволял себе такое вытворять, и если бы сделал, то точно не с мужчиной. В голову тут же закрались неприличные мысли. — Скажи, Аято, есть ли предел твоей самовлюбленности? — Сакамаки не теряет ни секунды, уже нависая на ошеломленным вампиром, и держит его за запястья над головой, прижимая к кровати весом. Смотрит так насмешливо, наблюдая за реакцией, которую добивался. Испуг. Этот ничтожный кровосос никогда не показывал своего страха. Целует у уха. Старший вздрагивает, и хочет выбраться, но сегодня поблажек не будет. — Прекрати этот цирк. — Мне хватало твоего зоопарка. Поэтому сейчас будет цирк. Пусть и без зрителей… — Райто обводит языком ухо юноши, отчего тот стиснул зубы и зажмурился. — Нравится, Аято-кун? Братец молчит, отворачивая голову. Смотрит куда-то вдаль, в окно, словно младшего здесь нет. Но Райто ничуть не огорчен — шея полностью в его власти. И он вонзает крепкие клыки в приятно пахнущую кожу старшего. Поцелуй вампира — укус в шею. Проявление нежных и трепетных чувств, которые они могут передать таким способом. Ведь поцелуи такие… людские. Совсем обычно и ничуть не заманчиво. Но когда под тобой вздрагивает холодное тело, дыхание становится отрывистым, и партнер чувствует вампирскую, совсем другую по вкусу кровь во рту… Это настоящий кайф. Аято часто-часто моргает, не до конца понимая, что происходит, и быстро дышит маленькими вздохами через рот. Бледные губы приоткрыты настолько развратно, что Сакамаки сносит голову. Но всё-таки, если он и мог издеваться над его телом сколько угодно, то кровь у него сама по себе не появится. И это так расстраивает. — Райто… — Волнующий тон словно отдается эхом в висках того, к кому обратились. «Райто-Райто-Райто. Слушал бы не переставая.» — Что ты хочешь сказать мне?.. Брат не отвечает, лишь прикрывает глаза, словно давая добро на его действия. Но потом внезапно резко вырывает руки из «оков». И вместо того чтобы врезать ему хорошенько, или просто уйти, юноша резко переворачивает Сакамаки на спину, нависая почти так же, как буквально минуту назад над ним. Распаляет такое. И он целует Райто. Но нет в поцелуе никакой любви, просто хочется. Просто желание коснуться чужих губ. Руки скользят по чужому телу, а младшему не нравится, и он грубо хватает чужие руки. — Давай не будем играть в эти игры. Ведь великий я никогда не будет снизу, даже если это просто игра. Неужели Аято не понимает, что его брат не задумал игру, а хотел проучить его? Глупо. Великости его нет, он просто любит себя невероятно, и даже в такие моменты ломает шаблоны и планы. Холодные ладони под тканью рубашки, и «Великого» резко толкают в грудь, отчего тот убирает руки, отодвинувшись. Райто никогда не позволит этому мерзкому гаду так поступать с ним. Это только он достоин нахального поведения и позора. И сейчас он наконец поставит его на место, и даст понять, кто здесь будет главным. …Губы целуют разгоряченную кожу, ногти впиваются в плечи, а во всей комнате словно невероятно жарко, хотя самый жар сейчас между двух тел. Дополняют это тихие вздохи, стоны, и умоляющее на всю комнату: «Прошу, прекрати!..» — Почему не нравится, великий Аято? — С издёвкой тянет около уха Райто, опаляя своим дыханием. Целует около уха, и кусает за мочку.

***

      Тихо. Так тихо, что бесит. Младший сидит на краю, опираясь локтями о бедра, и положив подбородок на сцепленные руки. Он просто раздумывает о ситуации. Правильно ли? Стоило разве того? Или ужасен оказался лишь способ наказания? Да видимо поздно уже думать. До Аято наконец дошло, и он поздно понял, что пора спасать свою шкуру. Райто ведь не слабак, да и к тому же милые девицы и места с особыми и редкими предметами помогли ему здорово. Глупые студентки с радостью давали ему одолжить разные игрушки и подсказывали, где можно купить, к примеру, наручники, которые такой как он не сможет сломать.       Сам Аято лежал в это время на кровати, завернувшись в одеяло. Он действительно начал чувствовать боль, но лучше ему прыгать с двадцатиэтажного дома двадцать четыре часа в сутки, чем испытать тот позор и непривычные болевые ощущения в заднице, да и вообще во всем теле. Чёрт, боль падения с высоты ничего в сравнении с этим. Вот она, особенность. Не идеальны вампиры, и если ранить их нельзя осиновым колом, то вполне можно изнасилованием. Почему-то больше не хочется называть себя великим. Хочется просто лежать сутками не шевелясь, даже когда пройдёт боль, ведь память у него хорошая, и уж тем более забыть такое слишком сложно.       Его тело, словно извиняясь, отмыли руки братца. Он не сопротивлялся. Понимал, что сам виноват в том что настолько довел родню, что аж Райто решился на такой шаг. Никто из Сакамаки не переходил ту черту, ведь кем бы ты ни был, и кто не был бы твой сосед, так поступать нельзя. Ему было даже не противно, когда те пальцы, которые побывали во всех местах, сейчас так ласково гладили его кожу, на которой остались следы когтей. Засосы, царапины, полосы — эти руки были совсем другие. Он вообще ничего не чувствовал, кроме жгучего стыда. Надо же, как меняются порой вампиры.