Нимфетка

Теплые слезы катятся по щекам. Руки дрожат. Невыносимо стыдно, страшно смотреть в глаза окружающим, видеть направленные в твою сторону брезгливые осуждающие взгляды. Бедная мамочка все уже знает, наверное. Проклятая директриса, зачем нужно было звонить маме на работу. У мамочки слабое сердце, она точно не вынесет позора дочери. Неужели снова приедет скорая? Худенькая девочка-подросток тревожно прислушивалась, с угрюмым безразличием наблюдая за группой курящих за углом школьников. В кабинете биологии не было никого, кроме нее. Одноклассники бесились в коридоре, обменивались свежими сплетнями. Девчонки хвастались билетами на концерт группы «Комбинация», агрессивным макияжем, новыми шмотками. Мальчишки, открыв рот, слушали десятиклассника Димку Потапова, который, умудренный жизненным опытом, рассказывал любопытной мелкоте, что такое стриптиз. Учителя тоже не спешили заходить в душные классы. До нее никому не было дела. Девочка-подросток натянуто улыбнулась. Она хотела только помочь. Жизнь за пределами школы — ее личное дело. Зачем тревожить маму? Нежная девичья ладонь решительно сжала в руке пузырек с корвалолом. Только бы никто не увидел. В коробочке из-под лекарства находилась инструкция, указание дозы. Кому к черту нужна эта доза? Нужно выпить весь пузырек. Нужно успеть. Заброшенная школа — странное место. Мы с подругами, вроде взрослые люди, а все-таки, как дети, обожаем все таинственное. В этом здании жил когда-то помещик со своей семьей, подавшийся в лихие революционные годы за границу. Бывшая помещичья усадьба с приходом к власти большевиков превратилась в общеобразовательную школу со спортивным уклоном. В старом учебном заведении выпустилось несколько абсолютно непохожих друг на друга поколений. Некоторые из выпускников стали героями Великой Отечественной войны. Школа жила, ее ученики выигрывали соревнования, дрались, влюблялись, верили в светлое коммунистическое будущее. Заброшенное учебное заведение родилось вместе с СССР и умерло с ним же, став мрачным призраком ушедшей советской эпохи. — Девчонки, — яркий луч электрического фонаря навязчиво уставился в наши с Катькой лица. — А вдруг здесь призраки водятся. Прикиньте, вот мы ходим-бродим, бац, и встретим жителя потустороннего мира. — Ага, — скептически фыркнула Катька. — Да твоего визга все призраки испугаются. Вообще, не свети в глаза. Я улыбнулась. Мне было интересно находиться здесь, на школьном крылечке, смотреть в угрюмые окна с местами разбитыми стеклами, прогнившими деревянными рамами, рассматривать цепляющиеся за кирпичи растения, стремящиеся проникнуть в ветхое здание. — Надо бы телефон достать, — продолжала неугомонная Машка. — Мало ли, вдруг удастся заснять что-то этакое, паранормальное. Может нас еще по телику покажут? — Мечтай-мечтай, — усмехнулась Катька. — Все равно твои истории про всяких там духов с призраками хрень собачья. — Между прочим, совсем не хрень, а почти доказанный научный факт. Кажется, придется вмешаться. Прекрасно зная своих подруг, могу с точной уверенностью заявить: дебаты по поводу существования всяких там русалок, барабашек, приведений могут продолжаться бесконечно. — Девчонки, может хватит уже. Обещали же нормально погулять. Шутливо ссорящаяся парочка тяжело вздохнула. Такие споры давно переросли в некоторое подобие игры. Я толкнула плечом дверь, та была открыта. Ворья здесь давно не боялись. Зачем воровать, если все давно переворованно? Внутри школа выглядела гораздо печальнее, чем снаружи. На стенах виднелись трещины, под ногами хрустела штукатурка, от сладковатого запаха пыли становилось дурно. Катька ворчала, говоря, что никогда больше не попрется гулять по этим развалинам, годящимся лишь для приюта бомжей. Экзальтированная Машка восторженно трещала о чем-то мистическом. Мне не хотелось говорить, хотелось слушать пугающую тишину бывшей усадьбы, хотя бы на минуту представить, что здесь когда-то кипела жизнь. Захотелось вдруг пройтись по старой с облезшей краской лестнице, подняться на этаж выше, чтобы побыть в тишине, тем более у подруг вновь возникла активная дискуссия. Вряд ли они заметят мое отсутствие. На крайний случай, всегда можно созвониться. Второй этаж встретил меня угрюмой тишиной. Я подошла к пыльному подоконнику. Из грязного окна открывался вид на школьную площадку, футбольный стадион. Здесь в теплое время года проходила физкультура. Ребятишки играли в лапту, радовались теплу и скорым летним каникулам. «Может, стоит войти в какой-нибудь кабинет?», — мелькнула шальная мысль у меня в голове. — Может, — ответила я сама себе и прошла внутрь. Мельком заметила табличку. Кабинет биологии. Мой самый «любимый» предмет. С тоской наблюдаю старые школьные парты, забытый потрепанный учебник на учительском столе, портрет Ельцина над доской. Ну надо же, целый исторический момент. — Привет, — неожиданно прозвучало за моей спиной. Неизвестно откуда взявшаяся девочка мило улыбалась. Странная какая-то. Начес на голове, ангоровый свитерок, непонятные джинсы. Варенки что ли. Они сейчас разве остались? — Ты кто? — невольно спросила я. Не знаю почему, но меня почему-то испугала эта странная девчонка. — Алиса, — моя собеседница протянула мне руку. Рукопожатия не получилось. Пальцы словно прошли сквозь туман. Стало как-то жутко. — А, Алиса, значит. Приятно-приятно. Дверь как назло осталась далеко. Прогулка нравилась мне все меньше и меньше, в голову лезли всякие глупые вопросы. Кто такая Алиса? Как она здесь оказалась? — Здесь живу, — девочка тяжело вздохнула. — Давно живу, с 92 года. Мне нельзя на улицу. — Почему здесь? — вырвалось у меня. Все-таки любопытство — вторая натура человечества. А жалко, что тут не на чем посидеть. Везде пыль и грязь, придется потом долго брюки отстирывать. — Маме прекратили платить зарплату, — Алиса вздохнула еще тяжелее, чем в прошлый раз. — Она у меня одна, сердечница, денег на операцию не хватало. Я только помочь хотела, денег найти, поэтому стала путаной. — Ну, а дальше? Школьница-нимфетка отвернулась. — Все обнаружилось, — в голосе собеседницы явственно слышалась боль. — Директриса позвонила к маме на работу. Мне было бы невыносимо стыдно смотреть в глаза моей мамочки, поэтому пришлось пить корвалол. Дочь-самоубийца, наверное, лучше дочери-путаны. Алиса всхлипнула, а меня вдруг словно парализовало. Захотелось подойти, обнять эту несчастную малолетнюю девчонку с покалеченной судьбой, только вот ноги почему-то не слушались. Мои размышления прервал голос Машки. — Танюх, ну вот где ты бродишь? Мы с Катькой главное везде ее ищем, а она тут сидит, и даже не предупредила. Вот найдем без тебя научную сенсацию, тогда узнаешь. Я усмехнулась. Рассказать ей что ли про свою паранормальную сенсацию, успевшую к тому моменту поспешно ретироваться? Нет, пожалуй, не стану. Это будет слишком подло. Ведь мы не имеем права копаться в чужой боли. Мы не имеем права осуждать.