The name

- Я хочу правду! - Бэрбоун кричит, и его крик ощутим, он летит навстречу, прямо в лицо Грейвса, черным вихрем, осиным роем, осколками ярости. Мистер Грейвс улыбается, так несвойственно ему и хищно. Это самое (несуществующее) лицо плавится, искрами исчезающего маскарада разбегаются привычные черты, являя кого-то нового. Голос тоже меняется. Напротив белых-белых глаз Криденса - белые-белые волосы. Непривычное выражение - ухмылка, злая радость. Это так неожиданно, что уже схватившая чужую руку призрачная черная плеть рассыпается в воздухе, пачкая белый манжет липкой сажей. - Я сделал это, потому что и ты показал, кто же ты такой на самом деле, - замечает не-Грейвс. Или более настоящий Грейвс, чем был до этого: Криденс не уверен, что здесь настоящее. Он уверен, что знал настоящего, но еще он думает, что настоящий, очевидно, вовсе не знал его. В отличие от этого, нового. - Теперь ты видишь, что ты - часть волшебного мира. Идем со мной, - волшебник раскрывает объятия, знакомым движением касается взмокшей кожи. Это заставляет сравнивать, заставляет понять, где закончился "прежний Грейвс". Он закончился там же, где появилось тепло. Где появилось что-то волшебное, не связанное с сухими допросами и неуклюжими попытками сближения. Новый Грейвс не был неуклюж в этом; он знал, чего хотел, и сообщал об этом прямо, и давал понять это ясно. - Кроме тебя, этой правды еще никто не знает, - доверительно шепчут незнакомые губы. Незнакомые руки знакомо оглаживают линию челюсти перед поцелуем. Лицо другое, но разница слишком незначительна, потому что каждое движение - то же самое. Когда маски оказываются сброшенными, Геллерт долгое время думает: рамки установлены, и преступать их никто не будет, ни он сам, ни тем более Криденс. Тот странно всхлипывает, видя, как знакомые черты опять сменяются чем-то совершенно иным: черное становится белым, привычное - незнакомым. Его это до сих пор шокирует больше, чем что бы то ни было. Яркие губы, искусанные так, что кожа слезает клочьями, поджимаются в тонкую линию, и руки девать юноше некуда. Странное зрелище, которое должно бы вызвать сочувствие, если только забыть, что перед тобой, по большей части, и не человек вовсе. - Мистер Грейвс, вы..? - Геллерт почти беззащитно вскидывает голову и разводит руками. У него пересыхает в горле от того, сколько тоскливой борьбы он видит в чужих глазах. - Ты знаешь, когда он исчез, - напоминает Гриндевальд, и Бэрбоун едва ли не вскрикивает, балансируя на грани воплощения в жутчайшее и опаснейшее существо. Все еще балансируя: черный дым тонкими струйками приподнимает волосы на висках, тянется к невозмутимо ужинающему волшебнику. - Ты знаешь, что для него был только информатором, - Геллерт сидит за столом в доме, хозяин которого мертв - разорван на мелкие кусочки, сидит так, как это сделал бы Грейвс, если бы был все еще жив. Но Грейвса не существует: даже Криденс понимает это. Его не существует уже очень давно. - Ты знаешь, что был ему не нужен, - маг произносит это одновременно и с удовольствием, и с сожалением, - В отличие от меня. - Кто вы? - только и может выдавить юнец после долгой, ужасно долгой паузы; Гриндевальд успевает нарочито неспешно наколоть на вилку мясо, отправить в рот и разжевать, запить поддельным виски и поперхнуться (магловский быт смешон, будто детская игра, будто чаепитие в кукольном домике). - Можешь звать меня Гриндевальдом, - небрежно, но достаточно властно бросает мужчина, промокая губы салфеткой. Криденс смотрит во все глаза, будто бы пытаясь различить, где заканчиваются манеры одного волшебника и начинаются привычки другого. Бэрбоун быстро учится. Он долгое время думает: Криденс даже тишину трактует правильно, в молчаливом изгибе вечно усмехающегося рта находя отголоски приказов, в мимолетном движении рук видя для себя знаки. Впрочем, по-настоящему приказывать и не требуется: достаточно указывать направление. Криденс куда сообразительнее и удобнее, чем обыденная магия. Геллерт ощущает себя так, словно приручил вулкан. Совершенную силу, бесподобно опасную стихию. Он оглаживает высокие скулы и острый подбородок (скоро мальчишка подрастёт достаточно, чтобы начать бриться, но сейчас кожа не тронута лезвием и оттого поразительно мягкая), словно запускает пальцы в пышущую жаром лаву. Геллерт морщится и шипит на грани боли, когда рука проваливается в чёрные клочья, на которые разваливается плоть Криденса. Он взмахивает рукой, и обскур одним движением слизывает часть здания МАКУСА с лица земли. К горлу подкатывает комок, восторг и пьянящее всесилие наполняют Гриндевальда, и от этого чувства, если признаться, самую малость подкашиваются ноги. Он дирижирует своим идеальным оружием ещё несколько секунд, устраняя первую линию обороны, и бодрым шагом проходит в развороченные двери. Темные клочья за спиной собираются воедино; Криденса трясёт. Он обхватывает себя руками, сжимает свои плечи, комкая рукава пиджака. Кажется, будто Бэрбоун задыхается: будто он в шоке от своих же действий. - М-мистер... Гр.. Гр... - Геллерт оборачивается, поджимает губы и вздергивает подбородок. Он знает, что каждая секунда на счету, но потерянный вид мальчишки (он ни черта не ребёнок, и ты это знаешь, он - опаснейшая тварь!) заставляет остановиться и развести руки, приглашая в объятия. Криденс, конечно же, дергается вперёд, едва не падая. Трется щекой об одежду, принадлежавшую некогда Аврору Персивалю Грейвсу. Геллерт проходится ладонью по коротко остриженным волосам на затылке убийственно опасного создания. Зарывается в чёрные пряди, пахнущие бетоном и кровью, носом. Под хлопки чужих аппараций тёмный маг шепчет Криденсу (оружию!) - Можешь звать меня Грейвсом.