Две случайные встречи и одна - нет

День для Чуи изначально начался прескверно. И, к его большому сожалению, о возможных неудачах в течение следующих двадцати четырех часов не просигналило ничто. Даже собственная интуиция, обыкновенно такая чуткая, такая внимательная к мельчайшим деталям, при каждой перспективе падения вопящая о том, что стоило бы притормозить, в этот чертов день молчала, как рыба в антикварно оформленном, большом аквариуме на стене. Его Чуя встречал глазами каждое гребаное утро, выползая из спальни в сторону ванной комнаты. Встречал и каждый раз заходился в приступе безудержного раздражения, а ведь цель-то у этой штуковины была совершенно противоположная! Именно эта гигантская, наполненная водой, пузырьками и разноцветными водорослями банка, по совету чертова шарлатана-психолога, чьи занятия Чуя посещал, чтобы научиться контролировать вспышки гнева, должна была этому как-то поспособствовать. И помочь приобрести хоть какое-то внутреннее равновесие. Пока что эта массивная конструкция не способствовала ничему, кроме как опустошению кошелька Чуи. Хотя, надо признаться, не то чтобы несколько мешков корма и вызов людей для очистки зазеленевшего стекла каким-то образом его обеднили. Может быть, Чуя с самого детства мечтал о подобной хламине, но… Не сложилось. Как не сложилось и со многим другим, на что его матушка, весьма самостоятельная и властная женщина, имела специфический порой, но в любом случае непреклонный взгляд. А сидеть в своей комнате без завтрака и недельной дозы сладостей только-только вступившему в подростковый возраст Чуе было уж совсем грустно. Так и приходилось быть хорошим мальчиком и о своих недовольствах слишком сильно не отсвечивать. До сих пор, к сожалению. День Чуи начался с сожженного подчистую кофе — он даже и не понял толком, как умудрился позабыть об оставленном на плите чайничке, как вообще сумел отвлечься на какие-то там новостные сводки, на новую ведущую с такими убедительными, полными искреннего, ангельского беспокойства глазами… Ох уж эти глаза, да-да, стопроцентно во всем были виноваты именно они! Как и чуина нетерпимость, доставшаяся от сгинувшего неизвестно где отца, как и тяга ко всему греховному, отвратительному и растлевающему, свят-свят-свят, это он тоже, судя по всему, взял от мистического, но вероятно существующего родителя! Ну, а что вообще было поделать, если в своем уже достаточно сознательном возрасте Чуе настолько не везло с личной жизнью? Тут даже и какой-нибудь святой задумался бы о том, чтобы покинуть небесный пост и наведаться к хорошенькой монашке для индивидуальной молитвы на всю длинную и холодную ночь в пустой маленькой келье… Гигантская золотая рыба, отожравшаяся за свою жизнь в пустующем аквариуме, громко и, как показалось Чуе, издевательски булькнула над неудачей нерадивого хозяина. И, расправив длинные желтовато-оранжевые плавники, поплыла дальше, поближе к телевизору да к недавно вычищенному псевдо-каменному замку, в который когда-то была способна забраться целиком через крошечное окошко в мощеной стене. Ключевым словом здесь, конечно же, было это самое «когда-то». Чуя почувствовал, как медленно начинает закипать. Почти так же сильно, как этот забытый чертов чайник, подаренный еще матушкой на новоселье! Не больше года, ага. Не займет много времени, ага. Наверняка эти чертовы консультанты зоомагазина вручили ему настоящего монстра, способного пережить даже самого Чую! А потом еще три месяца праздновали такую удачную сделку — продажу рыбины, сожравшей всех других конкурентов. Ну, а как объяснить еще было то, что в аквариуме в день прихода Чуи она плавала совершенно одна? — Ну погоди, — ласково обратился Чуя к толстухе за аквариумным стеклом, прихлебывая отвратительную, вяжущую горечью бурду. — Сдохнешь — как пить дать зажарю. Хоть раз в жизни сэкономлю на свежей рыбе. Пусть боится, чешуйчатая сволочь. Потому что Чуя, выращенный хорошим и послушным мальчиком, свои обещания привык держать! Испорченный кофе, правда, не слишком помог взбодриться. И добрых полдня Чуя провел в гостиной перед телевизором, лениво щелкая каналы в каком-то странном, рассеянном ощущении, что он забыл что-то безумно важное. Наверное, именно так ощущает себя человек, по глупой случайности выпустивший из памяти, что на завтра назначен конец света. А он все еще не доклеил обои в долгожданной, новенькой квартире. Лишь когда лежащий на журнальном столике мобильный тревожно и зловеще завибрировал, Чуя почувствовал, что паленым здесь пахнет не только его кофе. — Милый мой, — с угрожающей нежностью произнесли на той стороне. — Скажи мне, что ты помнишь, какой сегодня день? Чуя сглотнул. Медленно огляделся по сторонам, не сразу догадавшись отнять от уха мобильник и взглянуть на верхнюю часть светящегося дисплея. И на напоминание, крупными буквами всплывшее аккурат над временем и датой. — Разумеется, — стараясь говорить как можно убедительнее и легче, выдавил из себя Чуя. — Разумеется, я помню, матушка! Но тут же понял, что слажал. Висящая на том конце Кое лишь насмешливо хмыкнула на его жалкие потуги более-менее оправдаться. Потому что, на самом-то деле, шанса сделать это у Чуи не было с самого начала. Встреча с представителями медицинской корпорации «Порт Медикал» была запланирована еще месяц назад. Почему месяц — потому что Чуя опять же слажал, напился аккурат в день перед важными телефонными переговорами. А когда очухался, с горечью осознал, что его в который раз обогнали американцы! Вот ведь мудаки! И что им вообще не сидится у себя дома? В любом случае, забыть тот проигрыш было очень и очень сложно. Потому что, потеряв возможность завязать партнерские узы с «Порт Медикал», у Чуи больше не оставалось никаких сильных союзников. Что автоматически ставило под удар и его фирму, и его доход, и его репутацию, и… да что там, всю его жизнь, которую он так старательно и скрупулезно строил, кирпичик за кирпичиком… Едва представив, как в его офис заявится эта явно крашеная сволочь с белозубой улыбкой и целым чемоданом, доверху набитым шуршащими долларами, на которые можно бы купить и три средненькие фирмы, Чуя едва не взвыл. Благо, что его отрезвило присутствие Кое — важного помощника, сопартнера… да и просто крайне заботящейся о его благосостоянии матери! — Меня не интересует, где ты и в каком состоянии. Меня не интересует, сколько времени у тебя займет дорога. Но в указанный срок ты обязан быть здесь. — Все так же до мурашек нежно сообщила ему та. И, видимо, немного поразмыслив, добавила: — Такси советую не брать. Власти перекрыли всю центральную часть города. Проще… да, ножками. Ты ведь еще не забыл, как пользоваться метро? Чуя едва сдержался от мучительного стона. Подобная перспектива его не радовала совсем. Ни капельки. Ни даже капельки виски, от которого сейчас внезапно он очень даже бы и не отказался! — Вот и чудненько, — прищелкнула языком Кое. — Рассчитываю на твою ответственность. Босс. И не желая выслушивать какие-либо возражения, попросту отключилась, не дав Чуе возможности даже… А хотя, что он вообще был способен возразить родной матери? Он и в десять лет сделать этого не мог. Неудивительно, что сейчас все осталось по-прежнему. Другое дело, что игры, в которые Чуя был привычен играть в далеком детстве, с возрастом стали только серьезнее. Испустив тягостный и обреченный вздох, Чуя растворил гардеробную, осмотрелся, выбрал один из не слишком броских своей дороговизной костюмов. Принялся поспешно облачаться, но от торопливости все движения стали по-стариковски неловкими, тогда как силы Чуе девать было некуда. Прийти пешком. Может, еще и бегом прибежать? Чуя зло продел в брюки ремень крокодиловой кожи, расправил невидимые складки на бедрах. Если бы даже он и постарался, то, увы, ему никогда не стать призером марафонских забегов. К огромному сожалению, ноги у Чуи были лишены длины — там, где некоторые делали шаг, от него требовалось два, а то и три за раз! Виноват в том был, наверное, папашка. Ну, а кто еще? Ведь у матушки ноги длинные. Да и ростом она повыше самого Чуи. Может, чертов отец правда был гномом или лепреконом, как утверждали одноклассники Чуи во время учебы во Франции, где дети, к сожалению, ничем особым от японского хулиганья не отличались. Тогда-то Чуя, такой сильный, показал им, какой бывает нечисть. Лупил до тех пор, пока не ссадил кожу на костяшках до ярко-алых, саднящих ран. Но роста Чуе это не прибавило! Если бы только он мог набирать его, как чертова рыба в аквариуме свой вес. Тогда бы он домчался до нужного места, словно ветер, это бесспорно. Ну, и порно как-никак в жизни бы случалось чуть чаще, чем на экране! Ведь даже будь ты хорош собой, обеспечен, интересен, но если девушки, что приходятся тебе по вкусу, постоянно оказываются выше на голову, а то и на две, то рано или поздно это начнет вызывать определенного рода неловкость. На последней вечеринке, значительной, полной настоящей элиты, Чуе пришлось воспользоваться услугами конторы, занимающейся эскортом. Кажется, он с полсотни раз описывал им свои пожелания: рост девушки как можно ниже, желательно, на несколько дюймов ниже него! Это ведь было совсем не сложно, японки в большинстве своем так низки! Но контора, наверное, желая подшутить, предоставила ему даже не сотрудницу. Свела с клиенткой, которой тоже, как видно, не с кем было идти. Высокой, Чуя едва ли достигал ее плеч даже в шляпе, с тонкой, такой тонкой талией, но тяжелой грудью, на уровне которой и оказались глаза Чуи. Мягкие губы кривились под полумаской на венецианский манер. А дразнящий запах цветов с пряными нотами сладкого перца, и дорогой туалет, и жемчужные шпильки в высокой прическе — все говорило о том, что девушка ничуть не ниже по социальному статусу, чем сам Чуя. Но самое смешное, что вместе с ней Чуя смотрелся выгодно — в обращенных на их странную пару взглядах Чуя не находил и тени насмешки. Только зависть. А теперь — стоило вспомнить, как трепетно он смыкал свои руки вокруг ее стана, как голова начинала слегка кружиться. Можно было попытаться закрутить серьезный роман. Но переволнованному Чуе лишь скрутило все нутро, когда девушка, с напускной игривостью, с перчинкой в голосе, такой же, как в ее духах, сказала, что не прочь поцеловать Чую. Если тот встанет на что-нибудь. Ведь нагнуться она не может — узкое платье на груди точно треснет! У Чуи тут же пересохло в горле, и сухо, зло, защипали глаза, хорошо еще не налившись слезами. И то, как осторожно, бережно он водил подушечками по теплому, плотно облегающему ее тело шелку, показалось вдруг смешным. Ну да, ему лишь подставлять табуретку, никак иначе. Вот и теперь Чуя подставляет ее. И какого черта он только так полки высоко повесил, словно не для себя! Либо считая, что вытянется вслед за рыбой? Или же — это недавно нахалтурил сборщик мебели, вроде именно эти две полки для шляп вешал чужой. А хозяйственный Чуя, который тоже на многое был способен собственными руками в быту, думал все больше о том, как насмешливо и влажно блестели в миндалевидных прорезях маски лукавые глаза, темные, как швейцарский шоколад. Кажется, матушка Кое и тогда выручила его. Сказала, что близка к смерти, и попросила Чую немедленно купить кое-что в аптеке. А оказавшаяся рядом спутница хорошо расслышала, что. И красный, как переспелый помидор, Чуя, который, признавая, что здоровье матушки, конечно, куда важнее, чем его обретение полезных связей и вечер с красивой женщиной, убрался восвояси. И это когда он уже почти был готов ответить, изнемогая от бессильного бешенства, что все же готов встать на стульчик и будь что будет! Матушке же помимо тампонов нужен был аспирин, и не было в мире силы, что способна была прояснить для Чуи, что мешало ей сделать заказ через сеть или курьерскую службу! И вот теперь, если он не поспеет, вообще немного шансов, что медицинская корпорация примет заботу о бесценном здоровье маменьки на себя. А не Чуя до старости будет отвлекаться от своей личной жизни, ради радения над ним. Несколько верхних пуговиц с сорочки разлетелись в стороны, будто пули. Неловко взмахнув рукой, Чуя стряхнул на пол мобильник, по рассеянности оставленный на гладильной доске, и, даже еще не обутый, серьезно затоптал его. Стекло, которое, как обещали Чуе при покупке, могло выдержать без изъянов проезжающий по нему танк, пошло трещинами. Через них на нагнувшегося к испорченной вещице Чую смотрела улыбающаяся матушка. И ее яркие, будто свежеочищенная морковь, волосы казались перевитыми проволокой или — прикрытыми невзрачной вязанной сетью. Чуя снова вздохнул. Удачно, ничего не скажешь! Оставалось лишь уповать, что аппарат исправен. У Чуи были и другие, но основные, самые важные контакты и его органайзер были тут. И тут был ее, ее телефон! Оставшийся в единственном экземпляре после того, как кто-то из правительственных крыс, кажется, по имени Анго, прикрыл агентство, что свело их, обнаружив там слишком высокие цены не только на эскорт, но и на проституцию. У зеркала Чуя взъерошил свои волосы, такие же яркие, как на фотографии матушки. В его-то возрасте пора бы хранить в гаджетах фотки подруг, очаровательных женщин, просто глянцевых красоток, на которых неплохо было передернуть вечер-другой. Вот фото одной он бы поставил. Той, с вечеринки, головокружительно пахнущей перцем и такой же жгущей. Ее тихий смех над тем, как Чуя привязан к маменьке, до сих пор бил по нервам стыдливой болью. Нужно было тогда с силой потянуть ее на себя. И пусть бы платье лопалось, пусть бы Чуя прямо лицом уткнулся в ее тяжелые, мягкие груди, как утыкался несколько раз, пока они танцевали, якобы случайно, но что приходилось тогда терпеть! Какие усилия предпринимать, чтобы подавить возбуждение, нараставшее с каждым вдохом чужого тепла. Тогда бы наверняка защелкали сразу сотни камер. Это стало бы и позором, и привлечением внимания одновременно, ну и что. Зато тогда Чуя, наверное, чувствовал бы себя более удовлетворенным, а не покидал поспешно подъезд, не считал ворон, постоянно сожалея о неиспользованных возможностях. А если бы платье и не устояло, если бы и пришло в негодность — он равнозначно целовал бы ее. Целовал глубоко и жарко, чтобы раз и навсегда пожалела о поддевках. Чтобы поняла, что в настоящем мужчине главное вовсе не рост! Мимо прокатили две школьницы на велосипедах. Тоже рослые, они переглянулись и обменялись парой слов, поглядывая на Чую. Которому хоть воруй у них! На велосипеде и-то скорее докатишь, чем на метро. Тоска о роскошном автомобиле на парковке царапнула изнутри. Завспоминав зловредную девицу, Чуя так и не прихватил с собой второго телефона. А разбитый наотрез отказался подсоединяться к сети, чтобы Чуя лично мог проверить информацию о закрытии дороги. И тут пришлось положиться на мамочку! Пропустив велосипедисток, дождавшись правильного сигнала светофора, Чуя через шоссе кинулся в направлении станции метро. Так старался, что мышцы вздыбливались, каменели, и брюки крепко врезались в бедра. И только преодолев несколько уличных пролетов, Чуя вкупе со всеми своими несчастьями почему-то утратил уверенность в том, что, уходя, вообще запер дверь! Как тут теперь не горевать о том, что тебя могут ограбить? Злоумышленники унесут и коллекции шляп и марочных вин, и любимого питомца, уже годного на несколько сетов суши, и свежую индейку из холодильника, и носки французского хлопка, такие белые, такие нежные, и огромный плед натуральной шерсти, украшенный ручной вышивкой льва, и цитрусовый шампунь, присланный приятелем из Марокко. И портрет матушки, в парадном кимоно, под алым зонтиком, который повесили в спальню ее трудами, пока Чуя был в командировке. Портрет со сладкой, ласковой улыбкой. Кажется, именно уважение к его дарительнице сделало для Чуи невозможным самоублажение в спальне. И при этом мешало избавиться от него. Ладно, так и быть, портрет пусть берут! Чуя на миг остановился, сложился пополам, прижал раскрытые ладони к коленям. Что с ним такое? Что в голове крутится? Пора бы уже сделать усилие, переключиться, настроиться на важное, а не впускать в мысли всякую ерунду. С этой установкой Чуя сделал несколько очень глубоких вздохов. И продолжил путь, не сказать, чтобы собраннее, но уже веселее. А для собственного развлечения он размышлял — способна ли вообще одежда разорваться на теле от чрезмерного натяжения. Но несмотря на то, что квартиру он покупал с обещанной шаговой доступностью к метрополитену, за дорогу Чуя так устал, что темные точки завились перед глазами. Иногда казалось, что это перед ними маячит та самая сочная, большая грудь, встретиться с которой, да и с ее обладательницей тоже, Чуя бы не отказался. Но, к сожалению, приходилось заниматься совсем другим. С другой стороны — можно ведь при полнейшей неисправности мобильника добраться до ближайшего ремонтного салона, извлечь из карты памяти всю информацию, фотографии, номера телефонов и тогда… новая встреча окажется гораздо ближе, чем Чуя ее себе представлял, со всей своей врожденной скромностью. За следующим поворотом начался настоящий ад. Люди толпились на тротуарах, застывали на светофорах и на каждом перекрестке, двигались бесперебойно и медленно, словно стая пингвинов, топчущих к ближайшему краю льдины. И Чуя, как бы не было печально это признавать, тоже стал частью этого безмозглого стада, однако, совершенно невиновного в том, что именно сегодня городскому правительству вздумалось освободить городской центр от наземного транспорта. Освежить воздух, ха. И кого только они собирались убедить этой чушью? Не Чую явно. И не всю эту кучу народа, которая теперь, степенно раздражаясь от потерянного зазря времени, брела в сторону подземки, чтобы там — наконец уже разъехаться по разным концам города. И никогда, никогда больше не вспоминать об этой ужасной давке, запахе пота, едких одеколонов, пирожков из ближайшего ларька… О, Чуя бы не отказался сейчас ласточкой прыгнуть в фонтан напротив. Или с какого-нибудь моста прямо в реку и вплавь. И свежее, и быстрее. Наверное. В любом случае, каждая мысль казалась ужасно соблазнительной ровно до того момента, пока толпа не донесла Чую до приветливо распахнутых дверей метрополитена. Здесь людской поток делился на несколько помельче, размывался, давая возможность найти себе хоть какой-нибудь кусочек свободного пространства. И минутку на отдышаться. Боги, как же все-таки хорошо, что он обзавелся квартирой на развязке нескольких веток. Живи Чуя где-то на окраинах, откуда дорога лишь одна — в центр или из него — навряд ли бы он вообще пережил этот день. Тогда-то его матушке явно пришлось бы раскошеливаться на парадный кладбищенский памятник с гордой надписью «Героически пал в воскресном час пике». И ничего, что это будет лишь частично правдой — содержимое погребальных слов практически всегда приукрашено, дабы оставить в памяти близких лишь самое лучшее об ушедшем. Такие мысли не добавили Чуи энтузиазма. Но это было явно лучше другой едкой правды: «Здесь лежит Накахара Чуя: гном, сын и девственник». Главное, чтобы потом, спустя кучу времени, к чуиной святыне не стали водить экскурсии. Поминая, правда, не его самого, но богатое чувство юмора и щедрую руку дражайшей матушки, пережившей всех и вся. Что-то Чуе подсказывало, что так оно все в итоге и случится. Дрожащей рукой приложив к контроллеру свежий, только что приобретенный билетик, Чуя поспешил вниз, к шумящей машине эскалатора, гудящей впереди будто какое-то грузное мифическое чудовище, в глотке которого с каждой секундой исчезало все больше народу. Плывущие вниз ступени дрожали под ногой, и Чуя нервно сглотнул, невольно припоминая, отчего он, уже такой взрослый, состоявшийся человек, до сих пор испытывал что-то наподобие страха при каждом спуске под землю, глубоко и далеко от привычного, теплого света поверхности. Возможно, всему виной были излишне реалистичные ужастики, на которые Чуя крепко подсел, будучи еще подростком. И парочка из них — как раз была про метро, обманчиво безопасное, но готовое в любой, самый ответственный момент, обратиться множеству людей могилой. — Гребаная паранойя, — буркнул себе под нос Чуя и, неожиданно воспряв от звуков собственного голоса, вцепился рукой покрепче в плывущий рядом поручень. Черта с два он будет возвращаться домой той же дорогой! Лучше доплатить за издержку и вырубиться от усталости в такси, нежели испытывать еще раз это мерзко сосущее под ложечкой ощущение паники. Благо, что эскалатор закончился раньше, чем Чуя надумал двинуться обратно вверх. Да, точно. Несомненная удача, как еще это было назвать? Запоздало пригладив растрепавшиеся волосы, Чуя двинулся дальше, наконец выбираясь непосредственно на саму платформу. И едва не преминул желанием как следует приложиться лбом о ближайший высокий столб, придерживающий красиво оббитый мрамором свод. Видимо, матушка Кое каким-то образом забыла упомянуть, что из-за наплыва людей руководство метрополитена увеличило паузы между прибытиями и отбытиями поездов. Что, соответственно, совсем не поспособствовало скорости отправки составов. А только увеличило количество проблем, в которые Чуя, столь невинно спешащий по своим мирским делам, умудрился за этот день вляпаться. Божечка на небесах, дай Чуе сил хотя бы втиснуться в ближайший вагон! И забери все остальное, что этот нерадивый сын умудрился выпросить у тебя за свою короткую, но безответственную жизнь! Услышь и забери — или не жить Чуе вовсе, спокойно и счастливо, где-то в стороне теплых Багамских остров и ласкового голубого прибоя! Сквозь рев приближающегося состава Чуя почти что услышал шум накатывающихся на песчаный берег волн. И, рассеянно улыбаясь, вежливо оттеснил от открывающихся дверей какую-то воинственную, не по годам активную старушку. Пожилая фурия, правда, в стороне не осталась — мстительно прошлась тяжелой тростью прямо Чуе по ногам. И тот, пусть даже того не желая, полностью потеряв равновесие, буквально влетел в вагон, из которого уже хлынул поток разгоряченных, обозлившихся людей. Чую мотало среди них словно шар в лотерейной таре. Больно упирались в бока чьи-то локти, руки, плечи — упрямые, пробирающиеся вперед даже ценой чужой боли и неудобства. Удивительно, как они не вынесли Чую с собой обратно на платформу, как ему вообще удалось остаться внутри и, более того, очутиться в самом дальнем, лишенном сидений уголке. В таком наверняка было крайне неплохо ездить в подобные не слишком комфортные дни, но знаний об этом у Чуи не было совершенно. Зато — было смущение. Смущение от того, что благодаря кому-то чересчур широкому, пихнувшему Чую в спину в самый неподходящий момент, он с размаха впечатался в стоящего впереди. И если бы в спину, если бы в чей-то бок! Потому что безразличная к утренним мольбам карма наконец-то ответила Чуе своей благосклонностью — и все-таки одарила его возможностью нырнуть лицом в чей-то пышный бюст. И ведь отличный же бюст, надо сказать! Кто-то немедля притиснулся сзади, вжимая нос Чуи между двух огромных, похожих на мячики сисек. Чуя с трудом затянулся воздухом, чувствуя, как от его острой нехватки, легкие готовы порваться на лоскуты. Загоревшаяся кожа мгновенно покрылась испариной. Тут было настолько жарко, что не осталось никаких сил терпеть это, сохраняя достоинство. Был, конечно, шанс, что девица сейчас заверещит на весь вагон, завопит, что Чуя — извращенец, да и просто оторвет его достоинство напрочь. То самое, что теперь от такой провокационной близости почти мгновенно налилось кровью, отяжелело, вжимаясь в чужую ногу. Но девушка почему-то молчала. Лишь грудь ее колыхалась слегка по лицу Чуи в такт тряске поезда и неистовым толчкам сердца. Головокружение нарастало. Чуя безуспешно попытался втянуть воздух ртом, словно так его в организм могло просочиться за раз много больше. При этом — попытался податься назад, всю свою силу вкладывая в этот маневр. Но вместо этого — фактически прихватил одну из подвернувшихся грудей губами. Кажется, через несколько слоев тонкой ткани ему попался именно сосок. Он ощутил чужую дрожь, и руки вдруг улеглись ему на плечи. Не для того, чтобы оттолкнуть, к удивлению Чуи, вовсе нет! Его обняли, черт возьми, обняли! И девушка вновь попалась высокая. И, кажется, от нее пахло чем-то похожим, совсем как в тот раз… Может, это его судьба? Вот сейчас, неси он впереди себя стульчик, может, успел бы вспрыгнуть на него и коснуться губами губ — наверняка, таких же нежных, как пальцы, что на миг пробежались у ушей Чуи, быстро и так приятно. Чуя прикрыл рот, вновь подался назад что есть силы, расчищая им обоим немного места. На этот раз приободренный, воодушевившийся, он будто стал много сильнее, и задуманное удалось с легкостью. Но, к удивлению Чуи, стоило лишь этому произойти, как незнакомка взялась за его плечи. Крепко и уверенно, не позволяя отпрянуть на достаточное расстояние, чтобы поднывающий, требующий ласки член Чуи, перестал касаться ее собой. Чуя округлил глаза. Смерть больше не угрожала ему. Возможно, даже смерть девственником больше не угрожала ему. Только — от удивления. А стоило поднять лицо, как он увидел знакомую усмешку. И лучистые шоколадные глаза насмешливо смотрели на него сверху. — Как?.. — буркнул Чуя, пытаясь сглотнуть набухающий в горле ком. — Очень плохо, — сказала она, словно жалуясь. — Пошла недавно на свидание вслепую, а парень оказался идиотом. Даже имени моего не спросил. Может, отомстить ему? Она приподняла изящную бровь, а Чуя выдохнул, глядя ей снизу прямо в глаза, серьезно, долго, словно неотесанной толпы вовсе не существовало вокруг. А потом — натянул губы в усталой улыбке и слегка кивнул. Глаза снова на сухую щипало без слез, и странные чувства обдали собой, словно ледяная вода. Хотелось завыть, испариться, до того резко веселое приключение, слегка возбуждающее, щекочущее нервы, мгновенно трансформировалось в приступ мучительной стеснительности. А она глядела, как неживая, не моргая. Улыбка застыла на ее губах, в ямочках щек, будто приклеенная. Во внезапной дрожи освещения Чуя не мог не признать — красива, чертовка. И только что обозвала его идиотом. А сама-то не лучше, если подставила сиськи! Может, привыкла к такому? Странная злоба залила существо Чуи. Не преуменьшая собой его возбуждения, даже напротив, усиливая его. Раз девица в общем-то доступна, так что бы не… Чуя сделал толчок бедрами вперед, короткий, не слишком-то сильный, на пробу. Затем еще один, еще, имитируя движения во время секса. Член его готов был вот-вот разорвать штаны, те больно давили, о, много больнее, чем недавно чьи-то острые каблуки на ноги. Но теперь — в этом давлении было и что-то заводящее, стимулирующее. Девушка все не возмущалась, не гнала, больше не дерзила. Значит, идиотка она. Или не идиотка, ведь Чуя не так уж плох, напротив… Все благоговение перед ней осыпалось, как осенняя листва в парке у дома. Чуя сделал еще толчок и усмехнулся. Вряд ли по-доброму, но куда ему, теперь-то он настоящий извращенец из метро! Ее до этого расслабленные пальцы подрагивали теперь на его плечах. А краска к удивлению Чуи залила ее лицо, скулы, даже уши. — Полегче… — вдруг попросила она. Совсем слабо. И тут Чуя заметил, что и дыхание ее изменилось, стало более глубоким. Вот тогда Чую словно вторично окатили ледяной водой. Что-то в груди екнуло, и он замер. Застыл, не понимая, куда себя девать. Лишь ощущая непроизвольное, будто слегка били током, подергивание члена в штанах. — Прости, — выдавил Чуя, будто заново лишаясь дыхания. — Прощу? — она не обещала, переспросила, словно неуверенная в себе. А потом прибавила, что между этими станциями сотовой связи нет. И сама усмехнулась. Почти издевательски, но Чуя не успел затаить на это обиды. Ее руки скользнули по его спине, по лопаткам, по пояснице, легли на задницу и притянули едва не кончившего в штаны Чую к себе еще ближе. Кто-то мог смотреть на них, любой из тех, кто рядом, мог понимать, что сейчас происходит. Мог возмутиться, пожаловаться на наглое нарушение приличий, заклеймить за это. А маме, маме-то как бы было стыдно за Чую! За взмокшего от пота, совсем забывшего все хорошее, чему его учили, Чую, что сейчас принялся не спеша потираться бедрами о чужие ноги. На этот раз неспешно, в такт движений рук, недвусмысленно разминающих его задницу. Но Чуя, почему-то балдея от того, что кто-то видит, как высокая, симпатичная девушка позволяет себе послать приличия к чертям и шалит с ним в общественном месте, заводился все сильнее и сильнее. Стой мамочка Кое сейчас прямо напротив, Чуя бы уже и сам не отлепился от этой девушки. А сотовой связи у Чуи и без того нет сейчас, так и что с того? Может, тяга к экстриму у него от треклятого папаши? Может, тот нырял высоким бабам под юбки, а те благосклонно то принимали? Ох, Чуе дико хотелось сейчас поступить точно так же, задрать чужую юбку и… Он скользнул руками по чужим бокам, прихватил ягодицы девушки, ответно погладил. — Простишь, — хрипловато, но твердо уверил Чуя, стараясь движениями своих рук показать, что, пожелай он, им было бы очень, очень хорошо. — Ладно! — почти простонала она в ответ, и от этих звуков яички Чуи подобрались, наполняясь еще сильнее. И в этот самый момент погас свет. Вагон загудел, словно улей. Кто-то всполошился, слепящие вспышки фонарей на мобильниках ослепили пьяного от дикого возбуждения Чую. Было больновато, неимоверное душно, просто до слабости, казалось, колени вот-вот подогнуться. Нужно бы хоть немного остыть, малость, самую капельку. И Чуя нашел в себе силы чуть отодвинуться, совсем немного. Он глубоко вздохнул, мечтая по-скорому довести себя до разрядки, и весь встрепенулся, не понимая, почему мечта его вдруг сбывается, когда обе руки его все еще по-собственнически лежат на чужих ягодицах? Его погладили уверенно, с небольшим нажимом — туда-сюда по всей длине ширинки, спустились на брючину, прижимающую член. Чуя кусал губы, закатывая глаза, и вспышки то там, то тут, и гул других пассажиров, все исчезло, перестало существовать, хотя продолжало болтаться где-то рядом, невдалеке от головы Чуи, легкой теперь, как заполненный гелием воздушный шарик. Ловкие и тонкие пальцы прощупывали головку его члена, быстро, ласково потирали ее сквозь одежду, не обделяя вниманием и ствол. Иногда они сжимались полукружием кулачка, и в такие моменты Чуя впивался своими пальцами в мягкие, податливые ягодицы под руками. Вероятно, жестковато, но ей это нравилось. Кажется, ее вообще заводило публичное место. И чужое, все учащающееся дыхание отдавалось теперь у Чуи в ушах, оттеснив на стопятый план все остальные звуки. Поездка тянулась, как наполненная карамелью конфетка со школьного фестиваля, где такие шалости с девчонками были для благовоспитанного Чуи лишь мечтами. Сейчас же — он прогнулся в талии и нарочно ткнулся в пышную грудь, нарочно прихватил, метя в один из сосков. Не смог прицельно накрыть его ртом, повторил безуспешную попытку, теперь жадно тиская руками податливую задницу, в том же ритме, как пальцами тискали его член — все смелее и смелее. И спустя несколько мгновений ему все-таки повезло — Чуя сумел, нашарил сосок и тут же влажно впился в него, пуская слюну в чужую блузу. А затем весь перетрясся, как припадочный, кажется, больно сжав зубами, мгновенно ощутив, как тело рядом застыло и тоже все мелко задрожало от напряжения. Руки девушки грузно опали вниз, она даже ссутулилась немного. А Чуя сделал шаг от нее, пытаясь уложить в голове, что только что кончил прямо в штаны. В этот миг вновь загорелся свет. Пронзительный, до того яркий, что ставшие чувствительными глаза мгновенно заслезились. Люди вокруг заворчали, зашевелились, загудели в такт вновь завибрировавшему в движении вагону, проходясь по бокам, плечам и спине беспорядочными движениями рук. Но Чуя, все еще часто, судорожно дышавший, чувствовал себя настолько запутанно и странно, будто только-только вообще обрел способность видеть. Видеть — и разглядеть, как следует, с достаточно отдаленного комфортного ракурса. Рассмотреть так, чтобы больше не оставалось никаких вопросов и недоразумений, странных сомнений, что, быть может, они оба просто ошиблись. Просто поддались подсознательным желаниям, приняв одно за другое, чужого — за знакомого и так… Она распрямилась, наконец твердо встав на ослабевшие, казавшиеся ужасно длинными из-за покроя юбки и высоких каблуков ноги. Одной рукой легко разгладила крошечные складочки на темной плотной ткани, оправила воротник офисно-белой блузы. Скользнула длинными, такими цепкими — о, ягодицы Чуи до сих пор ныли от столь сильной хватки! — пальцами в растрепавшиеся волосы, убирая упавшие на глаза пряди длинной челки. И вновь взглянула на Чую, озорно и остро, с каким-то странным, немного пугающим огоньком. Однако, больше он почему-то ее совсем не боялся. Наверное, потому что понимал — она никому об этом не расскажет. Как и он сам — да и есть ли вообще толк жаловаться на случайного знакомого? Случайного ли? Раз судьба свела их вот так уже во второй раз. Быть может, именно сейчас Чуе и стоит проявить настойчивость. Забыть о неприличии, о дискомфорте, снова шагнуть к ней, спросить об имени, о свободном времени, пригласить, не сейчас, завтра, когда-нибудь вообще, на чашечку кофе. Или даже к себе домой — как понять на каком сейчас они вообще уровне близости? Да, наверное, так и стоило бы сделать. И Чуя уже почти нашел нужные слова. Уже даже сделал шаг навстречу — не вынужденный из-за чьего-то давления сзади, но полностью осмысленный, совершенно добровольный. Почти. Потому что в окошках вагона, в которых доселе проплывала одна лишь только туннельная чернота, вдруг показалась платформа следующей станции, с глухим хлопком раскрылись тугие дверцы. И Чую, непонятно почему замешкавшегося, а не притиснувшегося к какой-нибудь стене или иной более-менее твердой поверхности, заспешившие как можно скорее оказаться на свободе люди буквально вынесли наружу. Легко, словно он был совсем ничего не весящим манекеном, предназначенным для демонстрации одежды за стеклом витрины, не более. Зайти обратно Чуе не удалось. Он попросту не успел — не оказался достаточно расторопным, чтобы вклиниться в следующую людскую волну, а так и остался стоять, растерянно наблюдая, как проплывают мимо ровные, одинаковые ряды вагонов. Кажется, в окне того, откуда он только что вышел, было ее лицо. Что-то настойчиво пытавшееся сказать Чуе напоследок — или это тоже придумала излишне романтичная, излишне богатая фантазия… — Мамочка, а почему… — Не обращай внимание, — шикнула проходящая мимо женщина любопытной малявке, бесстыдно таращившейся прямо на впавшего в прострацию Чую. — Мальчик просто пролил на себя воду. А ведь мама говорила тебе, говорила же — нельзя пить на ходу! Нельзя! Ты же будешь слушаться маму? Дальнейшего разговора Чуя попросту не услышал. Да и не стал бы слушать, даже имея на то возможность — он только-только осознал, что стоит посреди уже начавшей пустеть платформы с огромным, весьма красноречивым пятном на светлых брюках. Такое сложно было не заметить, сложно было опустить из виду, да и к тому же… Одни только мысли о том, что среди всей этой толпы может оказаться хоть кто-то, кого Чуя знает лично по работе или знакомствам, заставили содрогнуться. Стоило бы поспешить — в офисе наверняка остался запасной комплект одежды, специально для непогоды и прочих непредвиденных обстоятельств. Тогда-то Чуе не придется больше позориться и, подозрительно оттягивая вниз самые края рубашки, чтобы как можно лучше скрыть под ними пятно, изо всех сил напрягая ноги, шагать в сторону нужного уличного пролета. Да, очень жаль, что ему не удалось проехать еще одну остановку. Но Чую сейчас это ни капельки не заботило. Лишь одна тревожная мысль, точно белка в колесе, кружила в его опустевшей, перегревшейся голове. Он снова, уже второй вот раз, так и не успел спросить ее имени. *** Чуе, на удивление, хватило не так уж много времени, чтобы добраться до офисного здания — его очень сильно подогнал дождь, сначала мелко подкапывавший, а затем и превратившийся в самый ливень. Зонта, конечно же, Чуя из дома не захватил, потому промок неприятно сильно, но даже в этом минусе было свое неоспоримое достоинство. Теперь-то мокрые штаны не выглядели так уж подозрительно. Даже охрана, восседавшая сразу после застекленных дверей, не обратила на Чую никакого внимания, хотя и должна была остановить для проверки пропуска. Видимо, матушка Кое успела накапать на мозги даже им, хотя ее тоже можно было понять — судя по часам, висящим над лифтовой кабиной, опаздывал Чуя уже на добрые двадцать минут. И этот промах, к сожалению, подвешивал возможное добротное сотрудничество с «Порт Медикал» на опасно хлипкий крючок. Чуя слышал о немало сорвавшихся сделках и из-за меньших ошибок. А потому — жал кнопку вызова лифта как проклятый, успокоившись лишь в миг, когда двери сомкнулись за его спиной и кабина плавно поплыла вверх на нужный этаж. — Неужто! — воскликнула Кое, уже явно заранее бдительными лицами оповещенная о прибытии Чуи, и потому — поджидающая его прямо на мягком диванчике у стойки секретаря. — Я уже думала, что придется высылать группу водолазов на твои поиски! Боже, нет, дорогой, прости, но сегодня никаких объятий. Не хочу испортить макияж. Чуя удивленно приподнял брови, но привычно вскинувшиеся руки — опустил. Раз уж матушка того желает, то так и быть, Чуя перебьется. Хотя, конечно же, это выглядело очень даже подозрительно. Настолько, что Чуя рискнул высказать свои подозрения, только оказавшись в своем кабинете и облегченно выдохнув от найденного в безднах шкафа запасного костюма — боги, храни его забывчивость как раз для таких черных дней! — А что… ты успешно развлекла наших гостей, пока меня не было? — Более чем, — мгновенно отозвалась матушка, но с меньшим энтузиазмом, а даже как-то… смущенно? Да неужели? Комичность ситуации развеселила Чую еще больше. Позвольте, еще никогда в жизни ему не приходилось расспрашивать собственную мать, мявшуюся так мило, словно только вошедшую в пору любви девочку-подростка. — Этот господин Мори настолько хороший собеседник? — пытливо поинтересовался Чуя, затягивая уже на новых чистых брюках дорогой ремень. И ничего, что в закромах не было припасено белья, уже так Чуя чувствовал себя живым и чистоплотным! Матушка Кое за его спиной лишь застенчиво кашлянула. — Хорош. Образован. Богат. Вдовец. Воспитывает дочку. — Елейно льющимся голосом перечислила она с такой интонацией, будто за время отсутствия Чуи уже не раз успела представить себя в роли будущей госпожи Мори. Интересно, а сам-то их гость догадывался о подобном несомненно счастливом будущем? — В общем, полностью в твоем вкусе, — подвел итог Чуя. И замер, растерянно барабаня пальцами по плотной ткани пиджака. — Отчего же ты сейчас не с ним? Кое всплеснула руками. Больше показательно, чем обиженно на самом деле. Но на дне ее ярких глаз притаилась поистине женская обида. — Боюсь приесться, разумеется. Нет ничего страшнее для женщины, чем это! Я оставила с ними Кеку, пусть отвлекутся на кофе. С ними? — А, что, с господином Мори кто-то еще? — встревоженно переспросил Чуя. Он и не предполагал, что с главой «Порт Медикал» пребудет кто-то еще. Обычно тот предпочитал решать все дела самостоятельно, не полагаясь ни на советы своих помощников, ни на мнение совета директоров. Если только… — Боже, — с мукой умирающего простонал он, — прошу, только не говори мне… — Нас порадовала своим визитом сама госпожа Дазай, — кисло объявила Кое и тут же немного нервно запустила пальцы в пряди идеально уложенной прически. — Все, как нам и описывали. Она — сущий дьявол. Чуя нервно сомкнул губы, прикусил, болезненно, но вместе с тем отрезвляюще. В самом деле, подготавливаясь к переговорам, он не раз слышал об этой Дазай Осаму, настоящем гении под рукой Мори Огая. Женщине, что вела абсолютно все финансовые дела гигантской медицинской корпорации «Порт Медикал» и с удивительной легкостью содравшей с проклятых русских, пытавшихся пробраться на их лекарственный рынок, больше десятка компенсационных миллиардов. За что — до сих пор оставалось загадкой и для Чуи, и для тех самых русских. Но влезать повторно в то, что так тщательно курировала «японская стерва», им ни за что не хотелось. И если теперь она и в самом деле сидит в офисе Чуи, дожидаясь его прихода, чтобы… Ох черт! — В наших интересах удовлетворить ее запросы, ведь так? — как можно спокойнее и ровнее поинтересовался Чуя. — Более чем. Не так страшен Мори, как эта чертова Дазай. Боюсь, от ее довольства и в самом деле будет зависеть наше будущее. Поэтому… — Кое медленно поднялась со своего места, подошла, всего в пару шагов оказавшись рядом, и тщательно пригладила неопрятно стоявший воротник рубашки, — будь с ней поласковей, хорошо? Чуя сумел лишь криво улыбнуться. Учтивый стук в дверь прервал задушевный разговор, впрочем, уже подошедший к завершению. Как видно, страхи о приедливости оказались напрасными, матушка с ними перетянула, совсем как пояс платья на и так отличной талии. Теперь же, заслышав неожиданные звуки, матушка дернулась так, что потеряла дыхание, иначе почему бы скулы ее покраснели? Чуя вытянулся стрункой, готовый ко всему: производить впечатление, сыпать популярными шутками, улыбаться, попробовать доказать, что он вполне себе способен к плодотворным переговорам. Но к двери не проследовал, и в заминке стук повторился. — Войдите! — звучно, но слегка сбивчиво отозвалась матушка, после чего головка хорошенькой, но немного растерянной секретарши Кеки просунулась в дверь. — Госпожа Кое, — почти пропищала она и тут же была отодвинута в сторону, будто ненужная вещь. Как ценитель элитных запахов, Чуя с наслаждением втянул в себя воздух, мигом наполнившийся чем-то едва уловимо освежающим, словно они вдруг оказались в морском порту. — Прошу прощения за беспокойство, — сказал вошедший следом Мори Огай, озаряя лицо широкой улыбкой, — но без вас, госпожа Кое, солнце померкло, дожди печали залили все дороги моего сердца, да и… Контракт же еще не подписан! А ваше доверенное лицо давно уже в здании, как нам сказали. Глаза у него блестели от удовольствия. Видимо, следил он за всеми и вся, даже не собираясь скрывать этого, и кто бы мог возразить, что при этом осторожный Мори не в своем праве? У него было все, чего Чуе еще только предстояло для себя в жизни добиться. И скромный с виду его костюм выглядел гораздо дороже всего гардероба Чуи. В начищенных до блеска ботинках, несмотря на грязную погоду, наверняка можно было увидеть свое отражение. Люди такого сорта, многим превосходящие, настолько сильные, что мгновенно вызывали желание идти за собой, Чуе за всю карьеру пока что не попадались. Ясно теперь, почему матушка так от него тащится! Но вот с тем, что он не так уж опасен, Чуя был не совсем согласен. Наверняка если его разозлить, подобный Мори с легкостью сотрет тебя в порошок и развеет по ветру. Даже сейчас от него шла необычная аура, подавляющая, глубоко воздействующая на сознание неким странным образом. И, несмотря на потоки лести, он сразу внушал большое уважение. Помня об этикете, Чуя вежливо поклонился, низко сгибаясь в поясе. Хорошо, что чертов Мори не ворвался сюда, когда он переодевался! Веселенькое зрелище пропустил чертов плут, что уже масляно впился умными глазками в порозовевшее от удовольствия лицо матушки. — Чувствуйте себя как дома, — напевно произнесла та, поднимая вверх ладони. Чуя распрямился под дробный и частый стук за завешенными жалюзи окнами, лихорадочно думая о том, что с дуры Кеки сталось оставить госпожу Дазай одну. Ту самую, которой Чуя должен был заняться лично — и неизвестно, как сильно разозлит ее данное обстоятельство. Ту самую, одно существование которой упало на Чуе наковальней, какую в глупых мультиках из Штатов, что иногда крутили по местному каналу, пока Чуя был мал, хитрющий страус постоянно ронял на голову койоту, безуспешно пытающемуся поймать его. Интересно, насколько громко и беззастенчиво они с Кое вели свои сокровенные беседы? Интересно, а что, если тут, в комнате, есть прослушка, и господин Мори Огай и госпожа Дазай узнали впоследствии все, что о них говорили! Какого черта вообще настолько странно себя вести — соваться, куда не просят, словно тут все уже принадлежит им? Чего на самом деле они от Чуи хотят, только ли равноправного сотрудничества. Может, их мысли совсем лишены выгоды для Чуи? Нужно было хотя бы говорить потише! Хотя, с другой стороны, насчет своей видности Мори наверняка не обидится. Вон как сейчас смотрит на матушку, словно та — некий деликатес. Да нет, быть не может, они же не специальные агенты из фильмов. Они же, они… Она… Чуя припомнил какую-то найденную в сети фотографию, где Мори с Дазай были засняты рядом. И, кажется, на том снимке были и шоколадные глаза, и завитые волосы. И даже насмешливые губы с того снимка теперь Чуе были весьма хорошо знакомы! И, тем более, руки. Руки, которыми… Чуя ощутил, что сам вот-вот зальется краской, если того уже не произошло. А затем — внутренне вздрогнул, услышав громкий голос: — Мы заждались, — пожаловалась Дазай Осаму, боком протискиваясь в приоткрытую дверь мимо слившейся со стеной Кеки. Ее кудри были взбиты выше, чем в метро, и выглядела она, несмотря на все произошедшее там, в отличие от Чуи, просто блестяще, словно какая-то кинозвезда. — Меня еще и все бросили! Кофе отвратный, бокалы для него — неудобные. А в зале совещаний, к тому же, из кондиционера тянет ужасный сквозняк. Она зябко поводила плечами, глядя при этом на Чую и обращаясь в своей жалобе только к нему одному, словно бы он тут, несмотря на наличие матушки Кое, старший. Зал совещаний был у них идеальным — с удобным овальным столом, с отличной температурой, Чуя сам проверял ее много раз! И теперь был бы готов доказать всем, что сказанное — клевета, но госпожа Дазай продолжала ежиться, словно бы и здесь ей было ужасно холодно. И от этого ее большие груди, такие упругие, колыхались, совсем как у беззащитной школьницы. Чуя еще прекрасно помнил их призывный аромат и тугую мягкость. А потому — с невольным смущением подумал, что медицинский эксперт наверняка нашел бы на тонкой, обтягивающей их ткани частички чуиной слюны. И отпечатки пальцев на… — Господин Чуя, — тоскливо протянула госпожа Дазай, — ну как же так можно было… Последнее относилось неизвестно к чему. Точнее, Чуе был ясен смысл этих слов. Но, к его облегчению, то совсем не означало, что госпожа Дазай так уж сама стремится афишировать их небольшую шалость и вконец испортить репутацию Чуи. Она все еще была его гостьей. Человеком, сделать приятное которому, чтобы убедить быть на своей стороне, до сих пор оставался шанс. Осаму скромно опустила длинные ресницы, но в ее глазах снова горел огонек, совсем как еще недавно в таком тесном вагоне метро. — Прошу простить нас, — с притворным раскаянием проговорил Чуя, пытаясь подражать ее вкрадчивому тону. А затем скинул со своих плеч только что надетый пиджак, приблизился, привстал на носки и ловко, впервые за этот сумбурный день делая что-то ладно и быстро, набросил ей его на плечи. Руки скользнули по ее плечам, и на один единственный миг Чуе показалось, что тело ее напряглось от неожиданности. — Я все исправлю, — убеждающе добавил он. — Все улажу. Все проверю лично для такого дорогого визитера. Для таких дорогих визитеров… Под одобрительным взглядом Мори он, собрав всю свою природную смелость, взял Дазай Осаму под локоток, с изрядной долей наглости, без просьбы на разрешение вторгнуться в ее личное пространство. Так, словно та уже была его девушкой, с которой оговорено панибратство прямо на глазах у начальства. Чуя понимал, что дерзок, даже груб, но, как ни странно, ни Осаму, ни Мори ничего не возразили. Словно именно подобным образом Чуя и должен был себя повести. — Ну что ж, пусть молодежь все подписывает, — произнес Мори. Тоже мягко, тоже вкрадчиво. — Они хорошо ладят, да и дело-то уже решено. А мы с вами можем отпраздновать, выпить вина… Под согласие матушки, произнесенное в ответ, Чуя вывел Осаму за дверь, прижимаясь к ней боком. Кека из коридора куда-то испарилась. Впечатлительная бедняжка наверняка рыдает теперь в укромном углу, вспоминая, как гостья отозвалась о ее кофе, со странным злорадством подумалось Чуе. Ну что же, не всем девушкам быть сильными, как госпожа Дазай, от чьего чувствительного щипка за задницу Чую тут же подкинуло на месте. — Так сделай, чтобы дорогой гостье было хорошо, — сказала она при этом, и Чуя вмиг ощутил себя тем самым простодушным койотом, пойманным в смертельную, безвыходную ловушку умной, такой беззащитной с первого вида птицей. Но это почему-то вызвало у него удовольствие. — Всенепременно, — с усмешкой ответил он, с завороженностью глядя, как она демонстративно стыдливо стягивает вокруг массивной груди его пиджак. Как застегивает тонкими, ловкими пальцами блестящую пуговку прямо посередине, так соблазнительно, что Чую это, казалось бы, такое обыкновенное, совершенное ради удобства действие повергло в возбужденную дрожь. Все в отношении этой Дазай Осаму было странным. Но страннее всего — она сама, играющая с Чуей, будто кошка с мышкой, но так, что бедный зверек до самого последнего момента не осознавал, чьим правилам следовал. Быть настолько ведомым Чуе не нравилось. Как и не нравилось чувствовать себя посмешищем, терпеть подколки, шутки и многое, многое другое, упрямо бьющее прямо по самооценке. И нет, конечно же, за прошедшее время он успел обзавестись достаточно твердой кожей, чтобы сносить все эти удары безболезненно. Не расстраиваться по пустякам. Не тосковать от отказов. Почему же тогда от одного-единственного мягкого взгляда Осаму все внутри него опасливо, тревожно замирало? И заходилось такой сладостью, как будто позабыв обо всех неудачах, Чуя впервые за столько лет был готов распахнуть перед очаровательной незнакомкой свое сердце, свою душу. И скромненькую, по его меркам, холостяцкую квартиру, которой, возможно, и в самом деле не хватало немного уюта от присутствия женской руки… Чуя и сам не заметил, как довел Осаму обратно до зала совещаний, тихого, совершенно пустующего сейчас, за исключением слабого, терпкого запаха кофе, еще не успевшего раствориться в кондиционерной прохладе. И машинально пропустил ее вперед, придерживая тяжелую, готовую закрыться от любого сквозняка дверь. То было банальным знаком вежливости, естественным, по меркам Чуи, но Осаму, ничего не говоря, вновь бросила на него такой красноречивый взгляд, что щеки залились жаром. — Вернемся к делам, — произнесла она. И вольготно расположилась прямо в стоящем во главе стола кресле. В том, которое всегда занимал Чуя, как глава организации, как человек, являющийся единственным и первым, но… — Если вы, конечно же, не будете против. Но Дазай Осаму сместила Чую с этой позиции так легко, будто бы он сам в раскрытых ладонях преподнес ей все, что у него на данный момент было. Но, на удивление, даже не испугался этого. — Разумеется, — твердо произнес Чуя. И веером разложив прямо перед Осаму целый ворох необходимых бумаг, замер за спинкой кресла, сосредоточив все свое внимание на том, как подчеркнуто медленно скользил ее взгляд по ровным печатным строчкам. Осаму и сама как будто изменилась, скрыв глубоко внутри всю свою показательную веселость, кокетливость, расположение к Чуе, как к мужчине. И оставив снаружи несомненную подозрительность. Да, конечно, это был основной критерий доверия к новому, пока еще непроверенному партнеру — мало ли, что может он подложить тебе под твою же руку, под подпись, которую ты поставишь от одной лишь только убеждающе ласковой улыбки. Дазай Осаму не зря считалась профессионалом своего дела. И не за просто так получала плату за идеальное исполнение обязанностей, приносящих «Порт Медикал» успехи и выгоды на своих-чужих рынках. Чуя сам составлял лежащий перед ней договор, сам несколько раз проверил, перечитал, подсчитал убытки и прибыль, прежде чем предложить на одобрение совету директоров. Это не было одной лишь только его ответственностью, но именно сейчас почему-то ужасно страшно было облажаться перед такой женщиной. Женщиной, этим же днем успевшей подержать Чую не только за горло, но и за… — Ты боишься меня? — с улыбчивой мягкостью спросила Осаму. И, ловко черканув ручкой подпись в уголке нужного листа, подняла на Чую взгляд. Ее карие глаза чарующе смеялись. Именно такими они и были в самую первую встречу. Именно такими казались Чуе за разрезами изящной маски, но он каждый раз списывал это на обманку света. И на собственную усталость, не существует ведь на свете подобной гипнотизирующей красоты. Однако сейчас он, кажется, готов был отказаться от собственных убеждений. — Нет, — выдохнул Чуя. И, больше уже не колеблясь, тут же добавил: — Ты обещала простить меня, помнишь? Осаму даже не успела кивнуть, когда Чуя, склонившись к ней, горячо и требовательно накрыл своим ртом ее губы. Так, как хотел сделать уже бесчисленное количество раз за их случайные две встречи. Так, как сумел сделать только сейчас. И нисколечко не пожалел об отложенности момента. Ее губы шевельнулись навстречу его, поддались и приоткрылись, мягкие, вкусные, такие вкусные, что Чуя едва не потерял голову от новой, обжигающей волны возбуждения. И склонился еще ниже, упершись руками в подлокотники, близостью своего тела еще теснее вжимая Осаму в такое удобное кресло. Запах ее духов, теперь отчетливый и яркий, кружил голову, но больше — своей самой главной, терпкой нотой. Присущей, как оказалось, самой Осаму, и так идеально ей подходящей абсолютно по всему — по внешности, манерам, по островато-сладкой улыбке, которую Чуя сейчас ясно чувствовал на своих губах. Чувствовал и был готов позабыть абсолютно обо всем, о месте, о времени, о положении, которые они с Осаму сейчас занимали. Был готов даже забить на ожидающую его матушку вместе с господином Мори. Хотя, черт их знает. Как бы они и сами не нашли нечто более увлекательное для ожидания. От таких мыслей мутился рассудок. И Чуя дурнел все сильнее и сильнее, пока не отвлекся, всего на секундочку, ощутив, как уверенно и твердо легла ему на ширинку чужая рука. Пока еще — не на слишком напряженную, стоило бы сказать! Чуя сгорел бы со стыда, потеряй терпение и сейчас, словно какой-то подросток. Но Осаму, кажется, находила это даже в какой-то степени очаровательным. — Прощаю, — протянула она, легко царапнув ноготком аккуратный ровный шов на брюках. А затем — окинула пытливым, внимательным взглядом всего Чую, настолько знакомо, что даже мурашки побежали по коже. Ведь именно так обычно начинались… точнее заканчивались его отношения с очередной знакомой дамой. — Знаешь, у меня никогда не было таких мужчин… Лицо опять залило жаром, но в этот раз — от злости, раздражения и обиды, ведь Чуя-то… опять, как дурак какой-то, понадеялся на взаимность, на удачу, на черт его знает, что еще! Он был даже готов высказать ей это все в лицо — в это хорошенькое, лучащееся довольством личико, раскрасневшееся, возбужденное, — но не успел. Тонкие пальцы Осаму властно накрыли его приоткрытый рот. — Не было, — повторила она. И, легко дернув уголками губ, произнесла то, что Чуя еще не слышал ни разу. Ни от кого из тех, к кому испытывал самые нежные, самые сокровенные чувства. — Но это не значит, что я не хочу попробовать. С тобой, Чуя. Ты же не против… продолжить наши… не совсем деловые отношения? Она и сама-то колебалась, переживала, как заметил Чуя не сразу, но почувствовал по легкому дрожанию пальцев. А это значит, что не у него одного были проблемы с признаниями. И не ему одному было сложно сделать тот самый, такой необходимый первый шаг. Как здорово, что у Осаму на то нашлись силы. Потому что Чуя сделает все остальное, из кожи вон вылезет, чтобы ее старания не ушли впустую. — Конечно. И ты даже не можешь себе представить, с какой радостью. — Отстранив ее руку, ответил он. И, тут же мягко перехватив своей ее запястье, благодарно припал губами к нежной коже на внутренней стороне ладони. Что-то подсказывало Чуе, что это «сотрудничество», пусть даже совершенно неожиданное для него, такое незапланированное, больше похожее на насмешку судьбы, как и весь этот чертов день, окажется в итоге как никогда плодотворным.