Времена года

Ах, художник, как и прежде У мольберта не в себе… Красной краской по надежде, Чёрной краской по судьбе. Ночь и пламя, кровь и дёготь, А под утро удержись, Ничего не надо трогать, Потому что это – жизнь! В одной из квартир Парижа шла ссора. Не сказать, чтоб для этой семьи такие разборки были в новинку, но этот спор отличался от остальных своим размахом. Спорили муж с женой. Женщина была с огненной копной волос, что большими волнами спускалась до поясницы. На вид она была намного моложе своего возраста. И если бы вы увидели её, то приняли за молодую девушку лет двадцати трёх. Но у этой «девушки» уже есть сын и успешная карьера балетной примы. Однако в личной жизни ей не очень везло. И вот сейчас очередная ссора с очередным мужем. Катрин, так звали женщину, после смерти первого мужа так и не смогла полюбить по-настоящему. Её целью стала работа. Иногда она даже забывала о собственном сыне. Ей было всё равно на то, что с ним творится. Она не замечала, как смотрит её супруг на подростка. Не замечала ушибов и царапин на теле сына. Она просто не хотела ничего замечать. Но давайте посмотрим на другого участника конфликта. Эмиль Готьер. Новоиспечённый супруг Катрин. Со дня свадьбы прошло чуть меньше года, но это не мешало ему ссориться с женой по каждому пустяку. Эмиль был руководителем театра, в котором работала Мадам Готьер. Расчёт и личная выгода - вот что свело этих двоих. Чувства? Катрин давно забыла о них. А её супруг слишком погряз в своих пороках, чтобы любить по-настоящему. Он был высокий, молодой, богатый мужчина, любящий «помоложе». И его не волновало, девушка это или парень. В первую очередь своё удовольствие. А на чувства остальных ему плевать. Вот и юный Куртцберг не избежал внимания похотливого отчима. Хоть и всячески пытался делать вид, что не замечает явных намеков со стороны мужчины. Обычно всё выливалось в крики, ругань, побои. О чём же спор? Наверное, ни Катрин, ни Эмиль не смогли бы вспомнить. Просто им нужно было сорваться на ком-нибудь, выплеснуть то, что накипело. Ей - из-за неудач на сцене, ему - из-за того, что «мелкий гадёныш» смог опять ускользнуть. А Натаниэль стоял за дверью и слушал. Слушал, как очередной ухажёр матери оскорбляет её. Ему было обидно за мать. Но и вступиться за неё он не мог. И виновата была сама Катрин. Целыми днями пропадая на работе, она упускала из вида то, что её сын день ото дня становился всё более замкнутым. Ей было плевать. А Натан не смог сам справиться со всем тем, что свалилось на его плечи. Но вот ссора перешла в другое русло. Теперь Эмиль оскорблял уже не жену, а её сына. А мать стояла и слушала. Она даже не возражала против того, что её ребёнка поливают грязью. Это её ледяное равнодушие больно ранило Натаниэля, буквально выбило почву из-под его ног. Его робкую надежду на помощь и защиту растоптали, его доверие предали. И это совершил не посторонний человек, а собственная мать. В этот момент юный художник не думал ни о чём, ему хотелось закутаться в любимое одеяло и уснуть. Желательно навсегда. Так он и поспешил сделать. Но, увы, мечтам о вечном сне, да и о сне, в общем, не суждено было сбыться. В дверь начали ломиться. Натаниэлю показалось, что её вот-вот снесут. Поэтому парнишке пришлось впустить нежданного гостя в свою обитель-комнату. Это был отчим. - Ну что малыш, - слащаво пропел мужчина, не спеша приближаясь к парню, – твоя любимая мамочка передала воспитание своего любимого отпрыска мне. Плотоядный блеск глаз мужчины вызывал ужас и панику. В голове судорожно метались мысли. - Катрин уехала, и она не побеспокоит нас, – продолжал Эмиль, снимая галстук. Словно дикий зверь, загнавший добычу в угол, он плавно приближался к парню, немного согнувшись, будто готовится к прыжку. Мужчина наслаждался беспомощностью жертвы, зная, что той уже некуда бежать. – Только ты и я. И никого, кто бы смог мне помешать. Пока отчим приближался, Натаниэль лихорадочно искал способ убежать. И тут кружка, так удачно оставленная вчера ночью, показалась великим и могучим оружием. Схватив её, парень со всей силы запустил ею в отчима. И, о боги, попал в лицо! Воспользовавшись заминкой Эмиля, он выскочил из своей комнаты, которая стала теперь для него ловушкой. Сердце гулко стучало где-то в горле. Схватив лишь телефон, свою сумку, что лежала в прихожей, и легкое пальто с ботинками, мальчишка выбежал из квартиры и бросился прочь. Только одна мысль билась в голове у подростка: «Бежать». Не важно куда, лишь бы подальше отсюда. Подальше от отчима, от матери, от проблем. Бежать изо всех сил... Но вот, пробежав несколько кварталов, Натаниэль остановился. Дальше бежать не было сил. Теперь парень корил себя за прогулы физкультуры. Немного выносливости в данный момент не помешало бы. Горе-прогульщик сейчас судорожно хватал морозный воздух и никак не мог успокоиться. Холодный осенний ветер сразу пробрался под промокшую одежду, остужая разгорячённое бегом тело, заставляя непроизвольно поёжиться. Сердце бешено стучало в груди, не желая успокоиться. Но как только Натаниэль перевёл дыхание, пришло осознание. Он сбежал из дому. Но иначе никак. Куртцберг боялся представить, чтобы случилось, если бы ему это не удалось… Эти мерзкие пальцы. О, как Натаниэль ненавидел их. Каждый раз, когда отчим прикасался к нему, по телу юноши пробегали мурашки отвращения. Нет, вернуться он не может. В этот раз побоями дело не закончится. Не будет сдерживающего фактора. Матери. Натаниэль обречённо опустился на скамейку. Так и остался наш новый знакомый. Один. Голодный и замёрзший. В Париже, городе любви.