***
Телефон издал несколько слабых звуков о принятии сообщений, которые в ночной тишине казались чем-то мерзким и противным. Юрий лениво потянулся за сенсорным чудовищем, щурясь, взглянул на время на экране, тихо вздохнул: двенадцать ночи, просто прелестно. Три входящих сообщения и все с поздравлениями. Ах да, сегодня же Плисецкому стукнуло шестнадцать. Шестнадцать — тот возраст, когда можно со спокойной душой смотреть программы 16+, не обращая внимания на ехидные шуточки, мол, маленький еще. Плисецкий раздраженно цыкнул и закатил глаза. Приятно, конечно, но не в двенадцать же ночи! Все же не смог сдержать широкой улыбки и тихого смешка. Юрий не из тех, кто часто щеголяет довольным выражением на морде лица. Скулы его быстро занемели, он поспешно зарылся в подушку и для верности накрылся одеялом с головой, словно кто-то мог увидеть постыдное выражение счастья на лице. Юра заворочался, поднимаясь, и как следует приложился головой о шкаф: за то время, что он прожил в апартаментах Барановской, Плисецкий совсем забыл о том, как расположена мебель в его двушке. Подросток хотел было разразиться бранью, но вовремя вспомнил, что в соседней комнате спит дедуля, приехавший из обычной столицы в северную — присмотреть за драгоценным внуком, чтобы «хоть раз нормальной еды поел, а не эти ваши диетические штучки-дрючки, тьфу». У пожилых людей чуткий сон, говорят. Не разбудить бы. Вспомнил про смс-ки, ответил всем троим нарушителям спокойствия со всей вежливостью, на которую был способен: короткое спасибо. И улегся спать, предварительно выключив на телефоне звук: мало ли кому еще приспичит его поздравить.***
За дверью комнаты послышался какой-то шум, когда Плисецкий начал выбираться из стальной хватки коварного Морфея. Окончательно удалось избавиться ото сна, лишь когда дедушка вошел в комнату и распахнул тяжелые шторы, пуская в комнату мартовское солнце. Млять, уже март. Казалось, что совсем недавно Новый год встречали, весело и дружно. Не без алюминиевой миски с оливье, конечно же. — Юра, вставай, — задорным тоном начал дедушка, — весь день рождения проспишь. Именинник широко зевнул и закрыл рот со звуком, напоминающим захлопнувшийся капкан. — Начхать, — сонно потирая глаза, невнятно промычал Плисецкий. — К тебе там друзья пришли, я сказал, чтоб в гостиной ждали, — произнес Плисецкий-старший, оставляя на письменном столе оклеенную цветастой бумагой коробку — подарок. — С Днем рождения, внучек, — произнес дедушка, чмокнул Юру в лоб и поспешил покинуть комнату. — Спасибо, деда, — лишь успел промямлить Юра. Сев на кровати и потянувшись, отгоняя остатки сна, Плисецкий неторопливо оделся и, с огромной неохотой заправив постель, поплелся в гостиную, где его ждали друзья. Друзья? Что за чушь? Товарищи, приятели, знакомые, сколько угодно, но откуда здесь взяться друзьям? Алтын должен быть у себя в Казахстане, сидеть в своей юрте, пить кумыс, есть конину… Воображение услужливо и живо нарисовало светлый образ Отабека в национальных шмотках вместо кожаной косухи и на лошади, не мотоцикле. Получилось откровенно упорото. Плисецкий чуть не разоржался, но вовремя вернул на лицо недовольное выражение. — Ну и каких придурков сюда занесло? — риторичность вопроса можно было потрогать. Войдя в гостиную, Юра имел честь лицезреть, так сказать, тех самых придурков, а точнее — придурошную четверку. Юри и Виктор сидели по центру огромного дивана, прижавшись друг к другу, словно влюбленные (скорей всего, так и есть), Отабек сидел, удобно расположившись в кресле (Юра задержал взгляд на нем; мозг тут же ехидно воскресил перед глазами картину распивающего крепкий кумыс Бека). Мила, устроившись на спинке дивана, по-детски болтала ногами и заинтересованно разглядывала семейные фото на стенах. — Ну и позвольте узнать, каким же ветром вас всех сюда задуло, господа? — как можно более приветливо и по-питерски интеллигентно поинтересовался Плисецкий, опираясь на дверной косяк и насмешливо приподнимая брови. — Мы пришли поздравить тебя, — наигранно-торжественным тоном начала единственная девушка в собравшейся компании, — ты у нас уже совсем большим стал, аж не верится. — Мила смахнула со щеки несуществующую скупую слезу. — С Днем рождения, Юрио-кун, — смущенно улыбаясь, произнес Кацуки. — Извини, я пытался отговорить Виктора, но он все равно написал. Надеюсь, звук сообщения тебя не разбудил? Японская вежливость, чтоб её. Единственный из гостей, кто побеспокоился о том, что растущему организму необходим здоровый сон. Юра невольно проникся к нему симпатией. Ну, и к Отабеку тоже. Авансом. Тот приветственно кивнул. — И лишь за этим вы перлись сюда? — удивленно пробормотал Плисецкий. — Не только. Мы, как твои друзья, решили, что нам просто необходимо сделать подарок, который бы тебе запомнился, — встрял в разговор до того молчавший Никифоров. — Если ты думаешь, что сам факт твоего присутствия у меня дома — уже подарок, то ты ошибся. — В конце концов, когда это Юрочка Плисецкий упускал возможность огрызнуться?! — Поэтому собирайся, дорогой. Даю тебе двадцать две минуты, время пошло, — глядя на наручные часы и сделав голос погрубее, проговорила Мила. От возмущения Плисецкий готов был взорваться. Мало того, что сегодня был его заслуженный выходной, в который ему уж точно не хотелось выходить из квартиры («Не выходи из комнаты, не совершай ошибку», — выразительно продекламировал доставучий внутренний голос), так у него сегодня, если вы не забыли, день рождения, который хотелось провести в компании дедушки, которого не так часто удаётся увидеть, и огромного торта с чаем. Юра уже набрал было воздуха, чтобы выпалить злобное: «Я никуда с вами не пойду», но тут заинтересованно подняла головку маленькая хрупкая Совесть. Они ж все с другого конца города перлись, Отабек вон вообще неизвестно как и с каких пор в России. — Хочешь отказаться? Очень зря, мы готовились, старались, думали, как же тебе угодить, — обиженно надув губы, протянул, как только он умел тянуть, Никифоров. — Если так, то мы, пожалуй, пойдем. — Виктор встал с дивана, закрыл лицо руками, и, якобы расстроенно сгорбившись, пошаркал в сторону двери. За долю секунды какое-то детское любопытство овладело Юрой, хотелось узнать, что же они такое приготовили. На смену любопытству пришла радость, а затем твердое решение: нужно идти. — Стоп, стоп, снято! Перерыв на отлить и Оскар, Леонардо доморощенный! Серьёзно, Виктор, кончай цирк. Пойду одеваться. — Под звонкий хохот Бабичевой Плисецкий устремился в свою комнату, по пути предупредив дедушку: улетает, мол. Обещает вернуться.***
В марте (да и не только, если быть честным) Питер выглядит серо и уныло. Куча луж, серые тяжелые облака на небе, блевотная грязь на земле и снующие туда-сюда прохожие ни на грамм не прибавляют жизнерадостности. Посмотревшая Шерлока Мила говорит, что погода Петербурга похожа на Лондонскую. Юра говорит — на Говнондонскую. И все же мрачную атмосферу разгоняла веселая компания. Плисецкий кутался в ветровку и перешагивал одну за другой бесконечные лужи, стараясь не испачкать новенькие кеды, умудрялся разговаривать с ребятами и смеяться: — Скажите честно, я просто всех достал и вы продадите меня на органы? Я же надежда России, Яков вам этого не простит. Нет? Тогда куда вы меня, черт побери, ведете этими партизанскими тропами? — Мы все не очень хорошо тебя знаем, Юр, но достаточно, чтобы отвести туда. Тебе понравится, — туманно изрек Алтын. Вскоре компания затормозила возле котокафе с вывеской «Соулмейт». Стоило Юре шагнуть внутрь, как он изумленно-восторженно выдохнул. Помещение было выполнено в кошачьем стиле: с кучей фигурок и статуэток котов, фотографиями, мисками и игрушками. А главное — там были живые коты, которые спокойно расхаживали по кафе, садились и ложились там, где только пожелает их кошачья душа. Не успела компания занять просторный удобный столик и сделать заказ, как сразу же была атакована кучкой пушистиков. Они ластились, мурлыкали, игриво царапались, просились на руки, и Плисецкий, конечно же, не мог отказать. Улыбаясь, он брал ручных животных на руки, гладил, щекотал. Разговоры за поеданием пиццы текли сами собой. Вспоминались различные смешные ситуации, обсуждались планы на будущее. Праздничный торт с шестнадцатью свечками, (их удалось задуть только со второго раза) был безумно вкусный и ошеломительно калорийный. Однако, бывшая прима с таблицей энергетической ценности продуктов была очень, очень далеко. Да и… праздник же. Можно побыть немного человеком? Немного виски с колой (сегодня можно, смеётся Виктор) и шутки отлично дополняли вечер. Уставшие от внимания людей коты мирно спали у тех на коленях.***
Возвращаясь домой после такого насыщенного дня, Плисецкий ощущал радость, благодарность, счастье. Ребята разошлись по домам (и гостиницам), и можно было с чистой совестью заткнуть уши наушниками. Юра медленно брел домой, обходя до чертиков осточертевшие лужи. Где-то позади послышался шум мотора, а после Юру звучно окликнул знакомый голос. Отабек сидел на мотоцикле и рукой подзывал Плисецкого. Тот остановился и медленно подошел к казаху: — А ты разве не в отеле должен быть? И чего орешь меня на всю улицу? — Не отдал, — Отабек достал из внутреннего кармана кожаной куртки маленькую мягкую игрушку в виде держащихся за руки котенка и медвежонка (Юрины глаза предательски защипало), — держи, с днем рождения. — Спасибо тебе. — Юра принял подарок, подержал в руках, любуясь мягкими милыми зверятами, а после сунул в рюкзак, что всегда таскал с собой как неотъемлемый предмет гардероба. — Прокатимся или нет? — Алтын протянул еще один шлем. Плисецкий слегка помялся в нерешительности, но все же принял предложение. Плюхнулся за спиной Отабека, надел шлем, ухватился за специальный ремень на сиденье, чтобы не упасть, громко проговорил: «Поехали». Мотоцикл с ревом тронулся и помчался по вечерним улицам Питера. Юра указывал, куда лучше ехать, где остановиться: посмотреть на вечерний город, горящий тысячей огней. Плисецкий крепко прижимался к спине Отабека, сильно вцепившись пальцами в его бока, вдыхал почти незнакомый, но уже родной запах, невесомо терся носом об обтянутое кожанкой плечо. Глядел на всю прелесть этого промозглого, пасмурного, но такого дорогого сердцу города, и понимал: Даже самые голубые мечты идиотов имеют любопытное свойство — они сбываются. И мечта, в которой немногословный юноша высаживает его около парадной и дарит колючий поцелуй в щеку — она тоже, тоже сбылась.