***
Намджун приходит в институт одним из самых первых, кидает очередное письмо в чужой шкафчик, и как ни в чём не бывало направляется в сторону кабинетов. Первой парой у него химия. Киму нравится смотреть на висящую в кабинете периодическую таблицу Менделеева, и он любит проводить опыты: наблюдать за реакциями разных реагентов. Жаль только, что до практики его больше не допускают. Ум − это, конечно, хорошо, но способность к разрушениям, к сожалению, никто не отменял. Последнее значительно усложняло ему жизнь, но деваться было некуда. А присутствующим на химии пасть жертвой несчастного случая, виновником которого послужил бы неуклюжий Нам, тоже не хотелось. Поэтому с его согласия было решено к колбам и всему остальному его на занятиях не допускать. Не то чтобы Джуна это так уж сильно задевало, его, скорее, расстраивал очередной минус в нем самом как в человеке. Очередное напоминание, что «не пара». И только выдумки, конечно же, все эти «А вдруг?» Ким Намджун славился своим умом так же, как и способностью к разрушению. Это было фактом. Что поделаешь. «Сегодня ты мне снился: думаю, это хороший знак. Значит, сегодня будет благоприятный день», — зачитывает Джин в столовой в тесном кругу товарищей. Он не смеется над этими словами, не осуждает отправителя, выговаривает слова четко и точно, как и написано. Парень просто делится с друзьями, ничего при этом не утаивая. С самыми близкими, кому можно доверять, и все они сейчас сидят с ним за одним столом. Он откусывает кусок пиццы и запивает её газировкой. На уголке его губ остается немного кетчупа. Намджуну хочется дотянуться кончиками пальцев до этого лица и стереть излишек. «Ей богу, как кадр из какого-то фильма. Возможно, пересмотрел дорам», — проносится у Нама в голове. Конечно, он ничего такого не делает: это жизнь, они вовсе не герои мелодрамы. Вместо этого он протягивает Джину платок, сетуя на отсутствие в столовой салфеток, и невзначай кидает, что было бы неплохо, если бы парень носил их с собой. Вместо тех запасных палочек в одном из отделов его рюкзака. Говорит, что влажные салфетки не займут много места, но в его случае будут незаменимы. Джин на это только цокает, пробурчав что-то о символизме палочек, но платок принимает. А Нам вдруг ощущает себя ужасно глупо — он самый умный парень в этом заведении, а порой глупость так и льется изо рта и сквозит в действиях. Странные вещи всё же творят чувства с людьми. Необычные. И как рассчитать эту странность, непонятно. Хосок, один из сидящих за их столом, находит отправителя большим романтиком. Видит в этом очень милый и трогательный жест. Да и искренность в письме заставляет уважать автора. Юнги, сидящий рядом с ним, безмолвно кивает, похоже, соглашаясь с Чоном. Ненароком поправляет прядку, выбившуюся из густой копны красных волос Хосока. В их компании он считается самым немногословным. Хотя это совсем не портит его как личность. Намджун возвращает внимание к своему же письму, делает заинтересованное лицо, делая вид, что перечитывает его, и выдает скромное: «В этом что-то есть…» Похоже, сам Джин забывает о письме ещё на втором куске пиццы или где-то между третьим-четвертым глотками газировки. Нам догадывается: для него это не имеет особого значения. Джун всего лишь один из поклонников, не более… Правда ведь? Конечно, так и есть. И даже понимая все это, тем же вечером Джун вновь пишет своё небольшое анонимное послание. «Я бы хотел обнимать тебя как можно чаще… Хотел бы ловить ответные взгляды… Чтобы ты тоже полюбил меня». Какое-то время поразмышляв над написанным, Джун хмурится, решает, что не имеет права на подобные слова. Комкает бумагу и выбрасывает её в мусорное ведро. Их дружба − и так великое счастье. А его высоким чувствам место лишь отголосками на бумаге. Что-то просить в них, написав большее, не имеет смысла. У этих чувств нет будущего в реальности. Нет, и быть не может. Рядом с Джином Нам, скорее, напоминает неумело прифотошопленную деталь, коей там не место. Несуразность, при которой хочется сменить декорации. И тут уж даже его хваленая гениальность не спасает положения. Он приходит к таким выводам в конце каждого своего размышления на эту тему. Наверное, плюс ко всему ещё сказывается и та нелюбовь к тому, кого он видит в отражении. То непринятие себя всего, целиком. Но, как бы ни было болезненно осознание этого для самого Намджуна, оно правдиво. Джун точно прав: у него нет шансов, он вообще редко ошибается. «Я слышал, ты хорошо готовишь. Хотел бы я, чтобы ты научил и меня готовить», — зачитывает Джин за столом, и его лицо трогает легкая улыбка. От этой улыбки чувства Джуна лишь усиливаются. И это, на самом деле, скорее плохо, нежели хорошо. Ему лучше не наблюдать, как та расцветает на красивом лице. Ему лучше вообще не сидеть за столом в такие моменты. Но он тут. Эти чувства Нама всё больше напоминают стрелы, что так и не пронзили насквозь сердце. Правду говорят: тяжело любить, не имея права даже прикоснуться. Верно. Чертовски верно — это тяжело. Так тяжело. Хотя, как казалось бы, даже не наносит физических увечий. Куда там. Это хуже. От очередных размышлений на эту тему Намджуна отвлекает острый заинтересованный взгляд Юнги в его сторону. И этот взгляд невозможно прочитать. «О чем думает этот парень?» Поди повычисляй. Ничего не выйдет. Легче сосчитать, сколько световых лет лететь до Юпитера при условии его максимальной отдаленности от Земли, нежели это. С трудными людьми, подобными Юнги, всегда так. Мин смотрит на него ещё минуты две, затем легким движением отодвигает свой «спрайт» Хосоку, который не обращает на это ни малейшего внимания, и выходит из-за стола. Намджун решает, что нужно будет поговорить с ним, но позже. Что-то с этим парнем в последнее время тоже не так. Немногословность — черта его характера, но сейчас в ней, кажется, скрывается нечто более глубокое. Похоже, Юнги, хоть и не показывает своих переживаний, тоже чем-то серьезно обеспокоен. Нам про себя усмехается, уж не тем ли вопросом, что и он сам? А если так, что получается? Он кидает взгляд на «спрайт», пододвинутый к Хосоку, и незаметно вздыхает над напрашивающимся ответом. Что же. Какие же своенравные они, эти чувства. И приручить их вряд ли получится, и жить с ними безответно нелегко. Сопливо, но все правда так, как не верти. Джун крутит в руках свою же записку, наблюдает за тем, как Джин вытирает рот подаренным ему платком. И осознает, что его в очередной раз накрывает чувство необходимости постоянного присутствия этого человека рядом. Сколько раз за день он об этом думает? Делает вид, что анализирует свои же слова в письме, а на самом деле представляет, как Джин готовит у него на кухне. Представляет, как он мог бы научить самого Джуна хотя бы нормально нарезать лук. И это так банально, до глупого смеха. Но так желанно в воплощении в реальность. Фартук на Джине, наверняка, смотрелся бы очень мило. Он мог бы увидеть его в нем и раньше, но ни разу не был у того в гостях. Обычно они все собираются на нейтральной территории, а хотелось бы иного. Чтобы и у него, и у себя. У них. Нам хотел бы попробовать его кулинарные эксперименты, хотел бы готовить вместе с Джином, чувствуя случайные прикосновения его рук к своим. Хотел бы касаться широких плеч и чувствовать взаимное тепло. Романтик в его душе неоднократно нашептывал об этом. Нашептывал и зазывал в фантазии, подбрасывая нечеткие картинки. В этот момент реальный Джин, не из воображения Джуна, сидящий совсем рядом, давится острой пастой, и Намджун по-дружески похлопывает его по спине. Он имеет право только на что-то вроде этого, излишнее проявление чувств — табу, в дружбе такому нет места. Во всех его глубокомысленных расчетах и рассуждениях по итогу горит яркое — они слишком разные. Слишком… Все это похоже на человека, наблюдающего за звездным небом: он смотрит на него в телескоп, и до света звезд, кажется, рукой подать. Они вроде такие близкие, но на самом деле находятся за миллиарды километров, за ними остаётся только наблюдать. Какой уж там коснуться яркости. И потому Джун смотрит. Смотрит и строит из тех звёзд новые созвездия. Хотя бы так подольше прибывая в их свете. После учебы Джун часто гуляет вдоль реки Хан, не торопясь возвращаться домой. Он любит до позднего вечера сидеть на скамейке у самого берега. Всматриваться в идеальную гладь воды, с образовывающимися в ней картинами темно-синего неба со звездами. Нам часто достает из портфеля тетрадь по алгебре или химии и решает задачи, вычисляет формулы. Вкупе с прекрасным пейзажем его это успокаивает. Иногда он приносит сюда какую-нибудь интересную книгу и читает её на свежем воздухе. В героях тех книг он иногда находит самого себя или схожие черты со своими знакомыми и друзьями. Пару раз перечитывает и запоминает понравившиеся фразы. Возвращаясь домой, Ким частенько заходит в старую, уже почти никем не используемую телефонную будку. Звонит по заученному давным-давно номеру. Прикладывает трубку к уху и думает, что сейчас. Вот сейчас, как только гудки сменятся голосом Джина, он возьмет и обо всём расскажет, о всех своих чувствах. Он сделает это четко и без сомнений, так же быстро, как решает задачу, едва прочитав задание. Но Джин на том конце провода уже минуты две как спрашивает: «Кто это?», а Джун слушает его голос и молчит. Чувства намного сложнее алгебры и химии. Джуну, наверное, никогда их не решить. Не просчитать и не вычислить. Пожалуй, это единственная задача жизни, на которую он так и не получит верного ответа. «Ты словно стрела в шести дюймах от сердца. Ещё немного − и пройдешь насквозь», — немного грустно зачитывает Джин. Слушая из его уст свои же слова, Джун решает, что перебарщивает с драматизмом. Что писать эти письма всё же лучше утром, на свежую голову, нежели вечером, когда мысли оседают, похлеще накипи в чайнике, и пафоса просто через край. Внимательно слушающий все это Хосок, кажется, тоже сегодня не в настроении. Он мешает в чашке уже давно растворившийся сахар и как-то совсем тихо выдает: — Наверное, это больно. Слова в письме звучат слишком тоскливо. Парень откусывает оставленную Юнги для него булочку и вздыхает. Как-то уж чересчур обреченно для такого, как он. Скорее всего, виной всему переутомление связанное с учебой и его тренировками в танцевальном. Все мы время от времени устаем. От всего. Даже, казалось бы, от самого любимого. Но в этом нет ничего страшного, нужно просто немного передохнуть. Намджун поглядывает на его красные волосы и догадывается, что и между ним с Юнги что-то происходит. Ким не слепой и замечает это напряжение, в последнее время все чаще мелькающее между ними, — это нечто, что, похоже, ранит их обоих. Кажется, они тоже не могут разобраться в алгоритме своих чувств. Хотя о каком алгоритме речь? Тут все намного сложнее. — Думаю, этот человек красивый, — отвлекает Джин Намджуна от мыслей. «Совсем нет, — с горечью думает Нам про себя, — ты только посмотри на меня. Впрочем, не стоит. И смотреть-то не на что», — додумывает Джун, прикусывая губу. — Возможно, — говорит вслух совершенно иное, слегка кивая головой. Нам обращает наконец внимание на свой остывающий суп. На свет от лампочки, отражающийся в бульоне. Да так к нему и не притрагивается. Намджун не свет, подобно Джину, он, скорее, те плавающие овощи в супе. Они полезные, но можно их и не есть. Он волна, что раз за разом разбивается о скалы, его вряд ли когда-либо вынесет на золотистый берег. «P.S. Я люблю тебя», — пишет Джун в конце очередного письма, точнее, небольшой записки. Он вчитывается в эти три слова в конце и снова стирает их — как и всегда. Нам и без того, наверняка, выглядит жалко в мыслях Джина. Не стоит лезть с признанием вот так. Эти слова и так зашифрованы в каждой букве во всех других его письмах. «P.S» пусть как прежде остается стертым на бумаге, но никак не в голове. Нам вновь перечитывает написанное. На самом деле, ему не нужна храбрость, чтобы произнести их вслух. Просто Джун умеет просчитывать, он умен и понимает: проценты на положительный исход с Джином равны не более чем двум-трем. Ведь он − это просто овощи в супе, а Джин − свет звезды с огромной любовью к гастрономии. С большим самолюбием, что ни капли не портит его как личность. Он — отличный человек. Красивый парень и снаружи, и внутри. Недостижимый для самого Намджуна. И это не бестолковые рассуждения влюбленного неудачника, а вполне конкретные выводы умного человека, основанные на реальности. Джун обводит взглядом «бензол» в своей тетради по химии, ему нравится строение этого соединения. Оно и правда напоминает змею, кусающую свой хвост. Прям как Намджун со своими чувствами. Иногда он ловит себя на мимолетной мысли, что внешность − это всего лишь одно из оправданий. Он не так уж и плох. Всё-таки дело в нерешительности, но потом вспоминает о тех двух-трех процентах, глядя на свое отражение в зеркале, и возвращается к тому, с чего начал. К размышлениям, у которых не существует решения. Не существует тех воистину верных, правда же? «Разве звезды в отражении не ярче?» — зачитывает Джин и приподнимает бровь, задумавшись о странном вопросе от тайного поклонника. Джун же подцепляет вилкой лапшу и сам не понимает, зачем он это написал. Что он хотел этим сказать? С одной стороны, наверное, много всего, но вряд ли Джин поймет смысл этого вопроса. Да и вопросительный знак на конце, скорее, лишний. Вообще невдомек, с чего он вдруг начал сбиваться с курса прежних посланий. Сможет ли он когда-нибудь написать то самое «P.S.» в конце? Стоит ли оно того, чтобы не быть стертым хоть раз? — И правда, — подает тихий голос Хосок. Задумавшись на секунду, улыбается каким-то своим мыслям, — думаю… это хороший человек, — вдруг делает он вывод. — Ты только сейчас понял? — вклинивается сидящий рядом с ним Юнги, — Долго до тебя доходило… Впрочем, ничего удивительного, — чуть пофигистично добавляет он, не вкладывая в свои слова особых эмоций. — Вау, я смотрю кое-кто научился говорить, — чуть насмешливо кидает Хосок, не оставаясь в долгу. Он совсем не обижается, для него подобные замечания от Мина даже в порядке вещей, но и промолчать на подобные выпады не в его стиле. — Приходится − жизнь заставляет, — кидает Юнги, дожевывает свой кусок пирога и встает из-за стола. Бросает очередной нечитаемый взгляд на Намджуна и выходит из столовой. — Опять без настроения, — заключает Хосок, глядя тому вслед, и на пару секунд, не больше, скрывает привычную улыбку с лица. Возвращает ее и вещает о том, что неплохо было бы оторваться. Что учеба выжимает из них все силы, и такими темпами они скоро все превратятся в прототипов Мин Юнги. Намджун считает, что идея расслабиться не так уж плоха. Джин убирает записку в рюкзак и сообщает, что у него есть задолженности, и, пока он их не сдаст, гулянки будут проходить без его участия. Нам предлагает помощь, но Джин отказывается − он сам должен справиться. У него есть не только внешность, как он любит напоминать, но ещё и прекрасный острый ум. Он намерен неоднократно доказывать это всем вокруг. Джун считает, что тому нечего и незачем доказывать, и вообще, это не даёт парню разглядеть самого важного. Меньше бы он думал о других. Оглядываясь, прежде всего надо смотреть не на лица прохожих, а на тех, кто стоит рядом. Хоть один раз стоит взглянуть на них внимательнее. Стоит… Стоит? Намджун перехватывает покрепче книгу, которую недавно купил в старом книжном ларьке, и направляется на любимую лавочку напротив реки. Ему нужно подумать. Намджуну надо увидеть отражающиеся в реке звезды. Ему нужно повторить себе ещё пару сотен раз то стираемое в каждом письме «P.S». Необходимо увидеть созданное им созвездие. Так, кажется… Легче? Правда? Он спрашивает об этом самого себя и сам же отвечает. Кивает, в мнимом согласии. Джун переворачивает страницу книги и возвращается к старым вопросам: «Почему эти чувства нельзя просчитать, сложить и поделить, как в алгебре? Почему из них нельзя составить уравнение? Почему нельзя было включить это чувство в таблицу, похожую на периодическую Менделеева?» Нам снова, раз за разом теряется и мучается в этих «почему». Все они заставляют его порой сомневаться в собственном уровне IQ. В этих вопросах и заумных ответах на парах проходят дни. Проходят часы, утекая сквозь пальцы, словно песок. Тот самый, золотистый, которого он не смеет коснуться сам. Не имеет право сжать в ладонях, задержать, почувствовать, как того хотелось бы. Может только наблюдать и загоняться в очередных вопросительных, и знаках «равно». Как бы он ни старался, сколько бы не пачкал бумагу — чувства так и не проходят. Они не утихают. Скорее, лишь разрастаются там, внутри, как колючие заросли терновника, вонзающие свои шипы в самое сердце. Царапая только, но не протыкая ядро, заставляя мучиться, но не умереть. Та стрела, пущенная в Намджуна, так и не проходит насквозь, лишь скрипит там, внутри, постоянно напоминая о себе. По его одежде расползаются пятна ее деяний, они впитываются в ткань, а Джун смотрит. Глядит так же в отражение и склоняется над листком, оставляя на нём частички никому ненужных чувств. «Я вижу твою улыбку, даже когда тебя нет рядом», — зачитывает Джин в привычном месте, за тем же столом, в их компании из четырех человек. Нам замечает, что это становится традицией. Вот так всем вместе, слушать про частички его чувств. Кажется, будто и сам Джин уже ищет их по утрам в своем шкафчике. Жаждет узнать, что его тайный поклонник написал на этот раз. Но это Джуну всего лишь кажется, не правда ли? Намджун смотрит на это красивое лицо, всё смотрит и смотрит. Боже, сколько лет он уже наблюдает за ним? Но так и не может наглядеться. Похоже, не сможет и впредь. И почему все должно быть так сложно? Нам встречает Юнги у ворот после занятий. Они часто видятся, но так до сих пор и не заговаривают о том, что угнетает. Мин курит, прислонившись к железным прутьям, стряхивает серый пепел и затягивается вновь едким дымом. — И сколько это ещё будет продолжаться? — начинает он, глядя куда-то вперед, делая очередную затяжку. — Я думал, ты бросил, — вместо ответа подмечает Нам. Он прекрасно понимает, о чем Мин. Наверное, тот понял ещё в первых записках. — Бросил, — подтверждает тем временем парень, — но время заставляет возвращаться к старым привычкам, — кривит уголок губ парень, тушит сигарету ботинком об асфальт и, наконец, поднимает глаза на Джуна, — скажи ему всё прямо. — Сам-то сказал? — кроет Ким. — Хуже − сделал, — слегка ухмыляется Мин, — но, по правде, понятнее от этого не стало, — признается он. — Теперь посмотри на меня. Разве в моем случае, расскажи я, станет лучше? Нет. Скорее хуже. Лучше пусть остается всё как есть, — Нам обводит взглядом обветшалые ворота и думает, что странное они место выбрали для подобных разговоров. В конце концов не чужие друг другу люди, могли бы и посидеть где-нибудь, спокойно поговорить, а не стоять посреди шныряющей туда-сюда толпы. — Может, хватит уже устраивать драму? А если станет? Может, всё это время ты упускал возможность? — как-то непривычно многословно продолжает Юнги, — Думаю, будь я на твоем месте, если не вслух, так написал бы уже обо всём во втором же письме. Но нет же, ты у нас несчастный мученик, чьих записок, если бы складывали, огромная коробка бы уже набралась, — подмечает он. — Я − не ты, — чуть обреченно кидает Нам, — всё не так просто. — Тебе и не нужно быть мной. А вот быть проще не помешало бы. И не надо так смотреть. Эти чувства не сложить, не перешить, у них нет готового ответа. Там нет цифр − это не алгебра. Да ты и сам прекрасно это знаешь, — Мин вдруг вздыхает, словно устав от количества сказанных слов, — думаешь лицом для такого, как он, не удался, да? — чуть усмехается Юнги, — Джин, конечно, самовлюбленный, но человек он неплохой. Знаешь ведь. Он умеет ценить и быть благодарным, и если уж полюбит, то точно не из-за внешности. Так что перестань уже придумывать себе оправдания и разыгрывать драму на ровном месте, — заканчивает парень и, доставая из кармана очередную сигарету с зажигалкой, прикуривает. На прощание, в довесок к сказанному, Мин просит друга подумать обо всём в режиме «проще», а не со стороны гения вычислений. Машет рукой и исчезает из поля зрения. Намджун лишь провожает его уставшим взглядом. Проще?***
Хосок покупает на одну бутылку зеленого чая больше и кладет вторую перед сидящим за столом недовольным Юнги. Их отношения со стороны в последнее время, немного напоминают Джуну детский сад, а ведь, казалось бы, в случае где одну из главных ролей исполняет никто иной, как Мин Юнги, такого быть не может. Это абсурд. Да как бы не так. Может. И, опять же, всему причиной − чувства. Эти необъяснимые, странные, что внутри, что снаружи, чувства. Как же они все-таки меняют людей. Джун поднимает взгляд на Джина и ловит на себе ответный. И, отчего-то всегда такой простой и понятный, Джин в этот миг кажется ему незнакомым. Глубоким, как океан, и загадочным. Наму хочется его разгадать. Однако едва он открывает рот, чтобы что-то спросить, Джин переводит взгляд на Хосока и Юнги. — Вы теперь вместе? — спрашивает тот прямо, тоном заботливой матери. Хосок аж давится едой от неожиданности, а Юнги в привычной манере и бровью не ведет, оставаясь неизменным в лице. — Мы всегда вместе. Только глаза разул? — ровно кидает Мин. — Похоже, — еле слышно, к удивлению всех присутствующих за столом, своеобразно соглашается парень. И, как ни странно, не зачитывает им сегодняшнюю записку от тайного поклонника. Ведет себя как-то непривычно, даже не доедает свою еду. Зачем-то сообщает, что нужно успеть заглянуть ещё в уборную до звонка, и выходит из столовой. «Я ошибся в расчетах. Как оказалось, эти чувства нельзя просчитать ни на дюйм. А значит, тех шести до сердца, наверное, и не было». Эти написанные ещё ночью слова, так и остаются незачитанными в тот день. Нам думает, что Джину, скорее всего, всё это уже просто надоело. Достали, наверное, во многом непонятные слова и чувства незнакомца. И вообще на кой они ему? Джун замечает, как сидящий напротив Юнги, так и не притронувшись к своему напитку, по обыкновению незаметно пододвигает его рассказывающему о чем-то интересном Хосоку. Видит, как привычно, неосознанно Чон тянется к тому пластиковому стаканчику, сразу же осушая его. Плюсом к тому, что выпил ранее. Нам наблюдает за этой скрытой заботой Юнги уже далеко не впервые и думает, что хоть одному из них повезло больше. Их уравнение, похоже, решилось, и, как Нам может видеть, вполне неплохо. Для себя Джун решает, что пора завязывать с письмами. Всё это тщетно, лишь груда зря исписанной, никому ненужной бумаги и потраченной пасты в ручке. Джину не нужны ни те слова, ни сокрытые в них чувства. Он один из многих, не более. Пусть и более креативен в форме подачи этих частичек. Это ничего не меняет. Намджун знает: у тех созвездий, придуманных им, все равно нет будущего. Им предначертано лишь сгореть в атмосфере. Звезды ярче на небе, а не в отражении водной глади. Только там, наверху, им и место. А Нам? А что он? Ким всего лишь овощи в супе, они никак не сочетаются. Намджуна нет в тех самых важных, подбираемых для Джина синонимах. Как бы уныло это ни звучало, все именно так. Истина не блещет розовыми облаками. Жизнь — это урок. Пойми, прими и иди дальше. «И как я сразу не понял, что ты давно уже насквозь… Что ты давно уже по венам…» «И что мне теперь делать с этим?» — не дописывает Нам в очередной записке. Да, он снова это делает. Противоречит сам себе. Закрывает здравым мыслям ход и творит под тем необъяснимым чувством. Зачем? Потому что и правда насквозь, и по венам… Непонятно, что со всем этим делать. И делать ли вообще? Или уже позволить чувствам раздавить себя? Сгореть вместе с ними? Джун заходит в старую телефонную будку и спрашивает об этом длинные гудки. Затем мысленно спрашивает взволнованный и недовольный голос Джина, повторяющий: «Кто это?». И правда, а кто? Кто же это? Ким кладет трубку и стоит так некоторое время, прислонившись лбом к стеклу. Кто же это? Кто не может даже полюбить себя, прежде чем, став «проще» признаться в любви другому. «Это надо заканчивать», — повторяет он сам себе. Который раз, интересно? И который раз безуспешно. Джун приходит в столовую чуть раньше, чем обычно. Останавливается на месте и наблюдает Юнги и Хосока на привычных местах. На самом деле счастливых в тот момент. И на это счастье так приятно смотреть. Он замечает их сцепленные в замок руки под столом и улыбается. Хоть они смогли найти себя. Отбросили все сомнения и, посмотрите, просто вместе радуются жизни. Такие разные и, в тоже время, так дополняющие друг друга. Удивительно. Все эти чувства и правда абсолютно необъяснимы. Нам читал, да и по себе знает. Кто-то давится ими от боли, не признает, сомневается, отрицает. Бежит, в конце концов выдумывая причины, тянет время. А кто-то решается все же, прыгает, погружаясь в них с головой и, как наблюдает Намджун прямо сейчас, становится по-настоящему цельным. Расцветает. Сам он, будучи отчасти первым вариантом, может лишь радоваться чужому счастью. Нам не знает, что точно между ними происходило раньше, и из-за чего тогда так переживал Мин, да и Хосок тоже. Главное — теперь они вместе. «Но как?» — все думает Джун. Может, именно они теперь знают тот самый важный секрет − ответ. И, если правильно спросить, ребята укажут ему на правильное решение. Или, может, они уже указали, а Намджун и не заметил? Ким задумывается обо всем этом, застыв прямо на месте, и даже не замечает появившегося рядом Джина. — Все же вместе, — изрекает тот, глядя вперед. Кивает Намджуну, указывая на их места за столом, и направляется туда первым. «Вместе, — немного горчит на языке и в мыслях Джуна, когда он провожает широкую спину Джина взглядом, — хоть кто-то вместе. Хоть кто-то подходит друг другу…»* * *
«Ты слишком красивый для такого как я», — пишет Джун и больше не стирает эти слова, скорее, даже больше: добавляет давно впитавшееся в каждую его клеточку: «P.S. Я люблю тебя». Он кидает письмо всё в тот же шкафчик, убеждая себя, в правильности решения. Он вовсе не начинает любить себя больше для того, чтобы легче открыться другому. Не становится «проще». Просто это его последнее письмо. Записка, клочок чувств. И, скорее всего, последний день, когда он видит Джина и друзей. Он, в отличие от остальных, один из немногих, кто уже всё сдал. И на днях ему поступило предложение переехать в Америку, начать свою успешную, как ему обещают, карьеру после небольшого дополнительного обучения. У Джуна и тут, в родном городе, предложений хватает, но именно это заинтересовало перспективами немного больше. Английский всегда был ему по душе. Чужая страна никогда не пугала. И это отличный способ наконец распрощаться с теми чувствами раз и навсегда. Похоронить их за тысячами километров и за тысячами прожитых дней теперь без него. Лучше так, чем постоянно томиться в непонятных сомнениях и ожиданиях. Так близко, и в то же время дальше некуда. Он не трус, просто находит самый безопасный выход. И, возможно, это и есть то самое решение всему. Лучше так, чем быть растоптанным однажды его взглядом и словами вроде: «Но мы ведь друзья. Друзья, и только». И только. Я знаю. Ну да, вот только на самом деле так себе они друзья получаются. Прости, Джин. Это непонятное сердце и чувства выбрали именно тебя. И писать всё это больно. Больно просто смотреть издалека. Заранее зная ответ, о чем-то грезить больно. Пора с этой драмой заканчивать, пока за него с горяча все, как есть, не выложил и без того не одобряющий его вычислений Юнги. Джин больше не зачитывает им его письма. Нам даже не уверен, читает ли он их вообще. Может, сразу выкидывает теперь в мусор. Им ведь, в общем-то, только там и место. Парень как всегда с наслаждением поглощает еду. Юнги неосознанно улыбается, а Хосок смеется чуть громче обычного, не особо заботясь о чужом мнении. Мин, в последнее время, не оставляет Чону свой напиток, а даже наоборот, крадет незаметно чужой и прячет под столом. Затем выжидает, когда парень выявит пропажу. И Хосок, через какое-то время не обнаружив своего напитка на столе, для вида возмущается, глядя на Юнги, но не более. Нам уверен − того всё устраивает. Вот так делить один напиток на двоих. И выбранную судьбу, на сколько времени для этого отведено. Джун сгребает вещи из своего шкафчика прямо в рюкзак. Он не прощается. Прощания − это вообще не его. Лучше уж позвонить каждому, уже будучи в Америке, и сказать, что все вышло спонтанно. Так проще, когда без грустных взглядов и вздохов. Так легче. Вроде как. Намджун вдруг находит записку в любимой книге, когда выгружает вещи уже дома. Раскрывает аккуратно сложенный листок и читает вслух: «А что, если и я люблю тебя? P.S. Ты слишком много думаешь. Их уже ровно… Пятьдесят, представляешь? Надеюсь, что пятьдесят первое ты однажды все же озвучишь вслух». Джуну не нужно задумываться, чтобы понять от кого это. Чтобы понять о чем это. И что это, реальность? Он откладывает письмо в сторону, будто находясь под каком-то гипнозом, обувается и выходит на улицу. Доходит в таком состоянии до знакомой будки и набирает все тот же номер, что и всегда. Слушает ровно три гудка, выжидает знакомое дыхание с той стороны и говорит давно живущее, пропитавшееся в него до основания, выглядывающее с той стрелой насквозь: — Я люблю тебя, — без каких-либо «P.S.», просто − люблю тебя. Как есть. Как давно было надо. Он такой идиот, как оказалось. Джун слышит тихое: «Я тоже», в ответ, и чуть более громкое: «Наконец-то вслух». Нам почти физически чувствует его улыбку на том конце провода. И этого хватает, чтобы разобрать чемоданы и отказаться от затеи уехать за границу. Хватает, чтобы признать себя идиотом, а Юнги воистину гением, способным видеть и замечать намного больше чем кажется. Этого хватает, чтобы признать правдивость слов о том, что мы сами себя разрушаем ненужными сомнениями и мыслями, хотя на самом деле все намного проще. И иногда нужно уметь идти на риск отбросив всё остальное.