Жить ради...

Сон все не шел. Неделя без сна… для Совершенной Формы Жизни это — раз плюнуть. Правда, разум рискует помахать ручкой от непомерного груза разновесных мыслей, но это ничего. Переживет. Всех и вся, черт возьми, переживет. Все не шел из головы недавний разговор с Роуз. Чего же такого она тогда сказала, что его задело? Настолько, что на душе отнюдь не кошки скребут. Маленькие демонята раздирают ее своими острыми как бритва когтями. И — всё. Безысходность. Тупик. А может, все дело в том, как слова были сказаны? Он не знает, как поступить с тем, что тогда услышал. — Здравствуй, Шедоу. Странно видеть тебя в таком месте. — А тебя еще более странно. Что ты забыла на кладбище колонии АРК? — Да просто мимо проходила. — В такие места хорошие девушки обычно не забредают. — А если сказать, что здесь уютно и думается легче? — Еще чуднее, но уже убедительнее. Ну и? — Что? — О чем столь тяжелом можно думать в таком месте? Эми лишь тяжко вздохнула и поправила отросшие колючки, которые очень не хотели собираться в хвост и периодически высвобождались из тесного плена. — О многом, друг мой. Шедоу все же счел этот ответ достойным и присел на скамью неподалеку от одной старой, но весьма ухоженной могилы. Эми сидела там же. И почему-то сейчас остро ощутилось расстояние, разделяющее их. Слишком далеко сейчас были они. От себя самих, от этого места. — Ты обычно совершенно другая. — Да, есть такое. — Почему сейчас? — Устала. От всего устала, Шедоу. А может, глаза открылись, кто знает, — от легкого дуновения прохладного ветра уголки губ невольно приподнялись, мимолетное ощущение блаженства мазнуло по телу и так же быстро упорхнуло, оставляя после себя легкий шлейф цветочного аромата. — Это могила Марии? — Да. Как узнала? — Как-то услышала твою историю, не помню, от кого. Немудрено, что именно эта могилка такая чистая. Человека, который для тебя был всем, оберегаешь и после. Такие крепкие узы дорогого стоят. И что-то заставило его обернуться на этот дрогнувший в самом конце фразы голос. Уловил мелкий судорожный вздох. И увидел такую невыразимую тоску в глазах девушки, что она немедленно отозвалась глубоко в душе своей собственной, настолько похожей на его, что стало страшно. Что произошло с этой жизнерадостной и вечно энергичной, взбалмошной девушкой? Это и называется — меняться? — Но все в прошлом, Роуз. Уже очень, очень давно. Это называется не забота, а дань уважения. Воспоминания уже не греют, они просто есть. Все, что мне остается — двигаться дальше. Иначе смысла в моем существовании не будет. Эми не знала причин столь большого откровения, но поняла одно: ей в любом случае доверяют. И она-то уж постарается не пошатнуть его, ведь доверие штука хрупкая-хрупкая, стоит только надавить посильнее — бац! — лопнуло. Мыльный пузырь и то прочнее. — Ты прав. Не стоит зацикливаться на том, чего нет. Ты прав. — повторила Эми на выдохе и поднялась со своего места. — Хорошо, когда есть, ради чего жить. Только вот ответь мне на один вопрос, — она подошла к краю скамьи и встала напротив Шедоу, заглядывая в алые глаза, — Кому нужны твои геройства, если рядом нет того, кто это оценит? Парень опешил от удивления. Подорвался с места, чтобы лучше видеть эту наглую… — Что ты… — Я не вижу рядом с тобой никого. Кому все это нужно, ради кого? Сколько же в тебе одиночества, Шедоу Ёж? — почти срывающийся шепот. Настолько пронзительный, задыхающийся. Ему захотелось заткнуть уши и не слышать это откровение сердца. Потому что видит себя со стороны. Видит, хочет что-то изменить, но… Хаос всемогущий, для него это слишком. Растерянность моментально отразилась на его лице. Сейчас его без труда можно прочесть: в стальной обложке оказались тонкие и хрупкие, дрожащие от каждого потрясения, страницы. Слишком явно сейчас предстал перед ним образ продыхающего одиночества. Хотелось выть от обиды. Но он лишь приподнял уголки губ. А в глазах будто что-то умирало. — Слишком много для одного существа, Эми Роуз. Слишком много. Медленно развернуться. Уйти. Прямо сейчас, иначе будет поздно. Слишком много сказано откровений за день. Да что там — за долгие годы. А в голове всего один вопрос. Как эта девушка умудрилась разбить его годами выстроенную стену отчуждения одним взглядом?.. И этот вопрос его мучает и по сей день. …С тех пор они не виделись, но девушка заняла все его мысли. Медленно, но верно она прикипела к стенкам мозга, оставаясь там как навязчивое видение. Вопросы, вопросы… И все — без ответов. Так глупо и беспомощно он себя не ощущал с момента предательства потомка его создателя. Что же это за чувство тогда коснулось его души? Такое теплое, прекрасное, светлое. Захотелось узнать об этой ежихе немного больше. А еще схватить и рвануть вместе с ней куда-нибудь на край света. Почувствовать тепло объятий, еще раз вдохнуть ее великолепный запах… А вот здесь — стоп. Есть ли у тебя право на эти фантазии? Если ли право на эти мысли? Что в тебе сейчас? И Шедоу подорвался с места. Где-то на давно пыльных полках с книгами была одна нетронутая, оставленная там до лучших времен. Может, время узнать ее содержание уже пришло? Так, вот Толстой, Остин, Лондон, Есенин… Да, он тогда совершенно его не понимал. Но нет, не то. Насколько он помнит, та книга стояла после Гамлета. Да, точно, вот и она: такая себе посредственная с виду книжечка, в бледно-коралловой обложке, без названия и автора. Но то, что внутри, заставляло парня подобраться и несколько раз глубоко задышать. «Для Шедоу» гласила надпись на титульной странице. На следующей же те самые слова, что когда-то остановили его: «Когда поймешь, что созреешь для нее, обязательно прочитай. Время придет, и ты сам вспомнишь о ней. Такова твоя установка и природа. Не сбейся с выбранного пути и будь счастлив. Дж. Роботник.» А что такое счастье? Весьма размыто представлялось для него это понятие. И, кажется, эта книга была единственным ключом к разгадке. Однако, страницы ее оказались полностью пустыми. — Что за?.. — он дважды пролистал все от корки до корки, но ничего даже близко похожего на текст не нашел.— Ничего не понимаю! А потом — вдруг — в голове словно щелкнуло что-то. И он начал писать. «Первое воскресенье 20хх весны. Я понял, что такое счастье. И понял, как можно назвать это трепещущее чувство в груди. Я думаю, это именно она. Любовь, Джеральд! Любовь… Как же долго пришлось тебе ждать. Теперь мне точно есть, ради чего жить. Прости… И спасибо тебе. Я больше не одинок.»