Сикстинская капелла

Виктора часто спрашивают на улицах, не желает ли он поговорить о Боге. Даже в квартиру к нему эти на удивление безбожные люди порой стучатся. "Что вы знаете о грехе? А о рае?" Очень хочется ответить: "все знаю". Досконально знаю, изучал матчасть. С богами у Виктора в принципе странные отношения - у него под одной крышей их слишком много. Юри со своими дивным терпением и способностью расставлять на свои места книжки на полках даже после атомного взрыва, снесшего половину земного шара. Юра Плисецкий - этот великолепный пиздец, восхитительная многогранность, воплощение хаоса и порядка в одном флаконе. Вызвавшись тренировать обоих, Виктор резко теряет способность считать пройденные адские круги. Кажется, он провалился под лед последнего из них, на котором сам Люцифер объедается предателями. А что там дальше по тексту, Данте, к сожалению, в свое время писать не стал. У Юры тонкие щиколотки - кажется, что на один обхват витиных пальцев. Никифоров тренер - ему положено осматривать ноги своих подопечных, чтобы не выскочили на лед с мозолями и ссадинами. Виктор смеется, дотрагиваясь до ступней Юры - и кто придумал людей, которые убивают так незаметно, не оставляя следов? Идеальное преступление, прописанное по нотам. В тебя не молния ударила, не нож по самую рукоятку воткнулся, с тобой не случилось ни хрена из длинного списка в криминальных хрониках - просто ты споткнулся о собственные ноги, слетел со взлетно-посадочной полосы, когда казалось, что уже паришь в километрах над землей. Юри с Юрой - такое двойное светлое начало, инь и янь в калейдоскопе, гребаный вынос мозга, который впору заносить в ежедневник или ставить обязательным элементом в произвольной программе. Дернуло же их решить делать совместное показательное выступление. "Ни разу не парное, если заговоришь о поддержках, убью", - Плисецкий устанавливает границы, который сам же нарушает, как в веселой игре. Когда Кацуки его под руки подхватывает, Виктор честно больше боится за собственный рассудок, чем за Юркино красивое лицо - Юри не отпустит, Юри скорее сам навернется, чем Плисецкого уронит. Поддержка всего одна, а кажется, что десять, а прыжки все убойные - с расчетом на выносливость Юри и высокую технику Плисецкого. Виктор представляет, как зрители будут челюсти по трибунам собирать, когда эти двое на один лед одновременно выйдут. А потом думает, что Данте все же стоило оставить ему путеводитель по адским чертогам под задницей Люцифера в озере - чем ближе соревнования, тем сильнее тянет куда-то еще ниже. Вечером дома показательные продолжаются, несмотря на единственного зрителя. Плисецкий физический контакт ненавидит, как и все коты, но почему-то для Кацуки делается странное исключение: Юра засыпает у него на коленях под новости спорта; Юра не откусывает ему руку по локоть, когда Юри поправляет его волосы, дотрагивается до плеча, приобнимает за талию. Виктор первое время отчаянно хочет то ли выпить на радостях, то ли застрелиться, глядя на все это со стороны, а потом и сам не замечает, как начинает искренне верить в то, что видит. У Данте там дальше было что-то про "Чистилище" и "Рай". Что Виктор знает о Боге? То, что он большой шутник, а еще совершенно не разбирается в том, что творит. Показательная программа похожа на встречу луны с солнцем - невозможно, зато так красиво, что плевать с высокой колокольни на то, что невозможно. Тренеру достаются сюрприз и предынфарктное состояние, когда выход из поддержки делается через бросок. Юра - кошка, которая всегда приземляется на четыре лапки, а у Виктора слабое сердце - наблюдать за этим действом со стороны. И тут на радостях или от удивления не выскочишь на лед, как в прошлом году в Китае. Юри улыбается, глядя на Виктора с центра катка, держит Юру под локоть - аккуратно, бережно, как разбить боится. Зал воет. У Юри глаза черные с багряными искрами - произведение искусства. Плисецкий рядом - фарфоровый, с бирюзой во взгляде и сталью, залитой в каждую кость. Эту картину бы запечатлеть на потолке Сикстинской капеллы, чтобы все головы задирали, раскрыв рты, рассматривая, но не имея возможности прикоснуться. С богами у Виктора странные отношения - у него под одной крышей их слишком много. Что он о них знает? Все знает - досконально, изучал матчасть. У инь и янь одно начало, как у хаоса и порядка. И это достойно пера Данте и потолка гребаной Сикстинской капеллы. Виктор сам с удовольствием эту роспись сделает - прямо над алтарной стеной с изображением Страшного Суда, там ей и самое место.