Между небом и...

Ветер свистит почти что надменно. С иронией или, может быть, с насмешкой − это трудно разобрать в его тихом шелесте – толкает в спину, а после – холодно бьет в лицо. Крутится рядом, вездесущий глазастый бродяга, но если в ярости попытаться ухватиться за невидимый хвост, пальцы поймают лишь пустоту и уткнутся в небо. Бестелесный плут же, что лисьим богом мог бы быть в другой вселенной, промчится над головой и метнется ввысь. Дразня. Заманивая. Едва ли не прося сыграть с ним в забытую с недавних пор игру. Завывая, он кричит: - Наперегонки! Кто быстрее? Дракон иль ветер? Нацу ухмыляется в ответ, показывая острейшие клыки, и уже даже не злится на старого заклятого друга. Да и тот, получив отказ на приглашение, не обижается – ему есть, где повеселиться – взъерошивает амарантовые жесткие пряди и уносится куда-то далеко, за горизонт, окунувшийся в серо-стальные краски. И вот уже вокруг ни следа его присутствия. А Нацу все также протягивает руку к небу, что отчего-то кажется странно одиноким. Потерявшим былую безмятежность, с мечущимися туда-сюда бесформенными облаками-мыслями. Впитавшим в себя всю растерянность юного дракона, которого внезапно оставили одного посреди бескрайнего багряно-черного макового поля. Нацу хмурится и, махнув ладонью, словно когтистой лапой, на мгновение разрывает беспокойное сизое полотно на две части, равно обескураженные и опустошенные, − вновь сросшиеся за краткий миг. Небо не одолеть. Не сжечь, не обрушить. Небо – недосягаемое. Небо – неприступное. Его не захватить ни осадой, ни штурмом. И если Нацу сейчас обратится, наплевав на все запреты, и взлетит, доверившись кобальтовой вышине – небо все равно будет над ним. До него не дотронешься, как бы не жаждал. Небо не обнимешь, подобно солнцу желая испарить его холод. И не тряхнешь, как следует, схватив за отворот дорожного плаща… Чтобы все недомолвки и тончайшие сети лжи смести одним ударом. Нацу хмыкает, пружинисто вскакивая на ноги. Он не может дотянуться до неба, это верно. Зато совсем близко, в дождливом пасмурном городе, за грудами пыльных книг прячется темноглазый маг, что так опрометчиво предпочел желтые рассыпающиеся страницы обществу пламенного дракона. Он добирается до Гиацинта к вечеру третьего дня. Продирается сквозь дождь и вспышки золотистых молний – подставляет спину под тяжелые ледяные капли, проносясь по скользким крышам, заставленным незамысловатыми громоотводами. Витражи помпезного городского Собора в серой пелене промелькивают разноцветными проблесками, как и зонты всех цветов радуги, вырванные из рук у неудачливых прохожих. Пять дюжин домов, десяток перекрестков и всего одна, поскрипывающая от возмущения лестница. Двадцать семь секунд, девятнадцать ударов сердца – и Нацу прижимает драконьего мага к столу, а в следующий миг – вгрызается в тонкие искусанные губы яростно-голодным поцелуем, до дна выпивая скопившиеся на них нерешительность и печаль. Но это – лишь на восемь капель, разбившихся об оконное стекло. Агатовые глаза сужаются, коротко полыхают вертикальным зрачком и алой радужкой – воздушный удар врезается в Нацу, отбрасывая его на пару шагов назад. - Тебе не нужно было возвращаться, - Зереф смотрит, чуть отвернув голову вбок, уводя непозволительно раздраженный взгляд. Дракон усмехается, зарывшись пятерней в мокрые волосы на затылке: - Кажется, я забыл своего напарника. - Любой бы из твоих друзей согласился бы пойти с тобой, - возражает маг, кивая на дверь, за которой раздается обыденный веселый шум, присущий всякой гильдии. – Тебе следовало взять кого-нибудь из них, - но от этих холодных слов веет не морозной свежестью равнодушия, а полынной горечью безнадежной тоски и смирения. Нацу вдыхает этот терпкий запах и передергивает плечами, недоуменно говоря: - Я бы никогда не взял на задание никого, кроме тебя. Зереф вздрагивает. Полуобернувшись, спрашивает: - Почему? Разве они тоже не твои друзья? - Друзья, конечно, - удивленно подтверждает дракон, − и я доверяю им. Они сильны, с ними весело. Но на задание я пойду только с тобой. Потому что… - морщинка перечеркивает его лоб, когда он пытается объяснить то, что понимает на уровне инстинктов. – Потому что я верю только тебе. Нацу осторожно тянется к замершему магу, смыкает пальцы на предплечье, запускает ладонь в мягкие черные пряди. И выдыхает чуть облегченно, когда Зереф подается вперед, до синяков стискивая его руку. На мраморно-бледном лице сталкиваются в ожесточенной борьбе множество непонятных дракону чувств, что пахнут и пролитой в гневе человеческой кровью, и затхлостью одиноких заброшенных домов. Нацу не знает, почему Зереф отстраняется от него всё дальше, но верит, что если поглотит все его сомнения, которые после просто выжжет из себя, то Зереф успокоится и станет прежним – уверенным и невозмутимо мягким – тем, кому и проиграть сражение не стыдно. И Нацу отвечает на нерешительный поцелуй, притягивает худощавое тело ближе и вместе, путаясь в ногах и бросаемой прямо на пол одежде, они падают на кровать, где явно никто не спал ни этой, ни прошлой ночью. Но это не страшно, они могут обходиться без сна неделями… - Нацу, - Зереф стонет и выгибается, стоит только дракону погрузить клыки в нежную кожу. – Прекрати, - он выдыхает облегченно, когда Нацу отрывается от медленно затягивающихся ранок. Стремительный бросок – и маг оказывается сверху – Зереф дышит рвано, сцеловывая собственную кровь с краев горячего рта. Язык скользит по смуглой коже, ловит и теряет взбесившийся пульс, спускается ниже – зубы кусают выпирающие ключицы – обводит темную бусину соска, что потом сжимается губами и втягивается в жадный рот. Нацу давится вдохом, жмурится, с силой проходится руками по чужой спине, вгрызается ногтями в лопатки, но не пытается увернуться и вновь поменяться с магом местами. Ведь он… Зереф нависает сейчас над ним, и в нем горит тот дикий не свойственный ему огонь, скрываемый им так долго. Нацу видит в нем отблески жгучей ненависти, но ненависти не к нему, а к тем другим, что праздную сейчас на нижнем этаже гильдии, различает эхо старого одиночества, взращённого в промозглых пещерах скалистых гор… Они питают этот гудящий и воющий костер, что застилает прежде пронзительный взгляд плотным дымом мучительного страха. Зереф боится. А Нацу готов забрать его страх. Весь, до самой последней капли. Поэтому целует, целует мага до нехватки воздуха в легких, до черных пятен в глазах, трется щекой о впалый живот и позволяет закинуть свои запястья за голову. А затем Зереф входит в него одним движением, и Нацу воет раненным зверем, рычит, ощущает, как его продирает дрожь вместе с острым всплеском удовольствия. Нацу стонет, едва не теряет связь с реальностью… но багряно-алые глаза перед ним всё еще полны кровавой жажды, и он сползает вниз, обхватывает Зерефа ногами, резко двигает бедрами навстречу… Чтобы поглотить это ненасытное пламя, вобрать в себя полностью. Нацу может, он справится – он отнимает жизни легко, не противясь своей сущности, когда как маг утопает в чувстве вины, что приходит к нему после каждого случайного убийства. - Нацу, - а в мягком обычно голосе – отчаяние, Зереф толкается в него быстрее, сильнее, и все мысли сметает сладостной волной. Они добираются до пика наслаждения и падают вниз, притягивая к себе друг друга, покрывая короткими поцелуями шрамы, забирая и отдавая всё накопленное в сердцах. Время проходит, минутная стрелка настенных часов делает полный оборот. Они лежат рядом, размеренное теплое дыхание Зерефа обволакивает шею Нацу. Дракон поднимает пальцы, грубые и мозолистые, тесно сплетенные с другими, длинными и изящными. Зереф – совсем близко. Зереф – спит в его объятьях. Зерефа можно победить, повалить на землю и опалить огнем. Его невозможно не покорять, ему нельзя не покоряться. Нацу не сомневается, что если Зереф сейчас проснется, то в глазах его будет мягкость, почти что нежность – вне зависимости от того, сверху вниз он будет смотреть или наоборот. А ладонь его уверенно отыщет драконье сердце – то самое, которому он принадлежит и которое принадлежит ему. Нацу улыбается и блаженно щурится, глядя на солнечные лучи, пробирающиеся в комнату сквозь оконное стекло, за которым видно, как многоцветная радуга пересекает светлеющий горизонт. Небо – бескрайнее, недостижимое. А Зереф бормочет во сне, и Нацу думает, что при желании он мог бы охватить его, такого худощавого и обманчиво хрупкого, со всех сторон и осыпать поцелуями каждый миллиметр бледной кожи. Нацу хмыкает и прикрывает тяжелеющие веки. Он уверен, что если придется выбирать между небом и драконьим магом*, то он без колебаний выберет… * «Драконий маг» - имеется в виду не маг дракона, а маг-дракон. Кто читал «In Bed», отчасти поймет.