***
Я, шатаясь, брел по темной улице. Шел дождь. Однако настроение у меня было очень хорошее. Выступление прошло без происшествий, мне много заплатили, поэтому я, бурно отметив это дело, направлялся к себе домой. Тут я заметил что-то в темном переулке. Не знаю зачем, но я подошел. Под какой-то рваной и грязной простынью, дрожа от холода, сидел мальчик. Он пытался укрыться от дождя, но этот мокрый кусочек ткани вряд ли мог защитить от сырости и холода. Этот маленький комочек жался к картонным коробкам и поскуливал. Я занес свой зонт над малышом. Он высунул свой носик и уставил на меня испуганные глазки. — Вы кто? — спросил он неестественно высоким голоском. — Я? Ну, я Ян. А ты чего тут? Тебя выгнали из дома? — Угу… — Тебе некуда идти? Он помотал головой и опустил свои глазки. — Хочешь пожить у меня? Он уставился на меня снова, теперь уже с интересом. — А Вы живете в доме? Я рассмеялся. — Ну конечно! Идём. — Я протянул ему руку. Он робко протянул мне свою, и мы вместе пошли ко мне домой.***
— Ого! Какой большой! — восхитился малыш, зайдя в дом. Жил я тогда в другом доме, чуть менее просторном, но все же богатом, — Но куда мне-то такому грязному. — Поэтому, сейчас раздеваемся и в ванную! Мальчик стянул с себя все своё рваньё прямо на пороге дома и остался стоять голым посередине. Я снял верхнюю одежду, оставив только трусы, и повел его в ванну. Он с интересом разглядывал душ. Я посадил его в теплую воду и дал мочалку и мыло. А сам пошел готовить ужин. Хотя и было уже полпервого ночи. Пока я жарил яйца, услышал крик из ванной. Я прибежал и смотрю: мой малыш сидит на полу, кругом вода, пена, а в ванне бушует душ. Я понял свою ошибку, быстро устранил неполадки, завернул малыша в полотенце и отнес на кухню. Он прятал свои испуганные глазки в махровую ткань. Я сел рядом. — Малыш, ну прости меня. Я не знал, что ты не умеешь пользоваться душем, — Я обнял его, он перестал дрожать и прижался к моей груди. Мы так просидели какое-то время, потом я положил ему поесть и стал расспрашивать. — А как же тебя зовут, сколько тебе лет, где твои родственники? — Меня зовут Рин. Мне 17 лет. Мама умерла много лет назад, и я все это время скитался по улицам. В приюте, в который я попал один раз, я находился недолго: он разорился, и большинство детей оказалось на улице. Правда, большая часть из них умерла, остался только я и две девочки, но они убежали пару месяцев назад и не вернулись. Но я не хочу умирать, — вдруг сказал он, перестав есть, — Я знаю, что есть на свете человек, который будет моей женой. Или мужем. И мы будем жить счастливо, — Он просидел какое-то время, смотря в одну точку с полным уверенности взглядом, но потом грустно добавил, — Но сейчас у меня никого нет, и мне очень… одиноко… и страшно… Я смотрел на этого милого мальчика и понимал, что должен что-то для него сделать. Я решил тогда, что он останется у меня навсегда. Что буду о нем заботиться и сделаю его счастливым. Пока он говорил, я любовался им. Его растрепанные белые волосы доходили ему до плеч; Голубые глаза красноречиво говорили о его судьбе; тело маленькое-маленькое, совсем как у ребенка; тоненькие ручки, худенькие ножки. — Ну что, пойдем спать? — спросил я его, когда последний кусочек отправился ему в рот. Он с энтузиазмом закивал. Я отвел его в одну из комнат. Он лег, и я укрыл его одеялом. — Спи, малыш, — Я лег рядом, обнял его и поцеловал в лобик. Он уткнулся мне в грудь своим носиком и засопел. Он спал так сладко, будто был самым счастливым существом на Земле. Я залюбовался им, положив свою голову на руку. Так и уснул.***
Уже несколько месяцев Рин жил у меня дома. За это время я осознал, что не могу без него. Я сильно привязался к нему, к его тихому и почти незаметному существованию рядом. Он не бесился и не шумел, всегда меня слушался, выполнял любые поручения. Я втянул его в Тему, но не настаивал на сессиях и сексе. Однако какое-то время спустя, он сам пришел ко мне, встал на колени и попросился. От одного его виду я возбудился не на шутку, а когда тебя еще и просят об этом, еще и с таким пошлым взглядом (хотя его взгляд не был пошлым, он был скорее нежным и просящим). Я не устоял. Я подозвал к себе, усадил рядом, стал водить руками по его телу. Господи, какая у него была нежная белая кожа. Я потрогал его через ночную рубашку (он был без трусов, как я сказал ему спать); Он зажмурился и выдохнул. В это время я поцеловал его в губы, чего раньше не делал. Но он не испугался; открыл глаза. Мы смотрели друг на друга. После страстного, но нежного и аккуратного поцелуя я уложил его на постель. Он раскинул руки, вверяя себя мне. Я стал неспеша обцеловывать его тело. Я хотел проглотить его полностью. Он глубоко дышал, я слышал его тихие вздохи. Когда я стал целовать его в низу живота, Рин согнул ноги в коленях. Я увидел в его глазах вожделение и страсть. Его узенькая дырочка нуждалась в моем внимании. Мои пальцы игрались с проходом малыша. Он стонал все громче. Наконец, он был готов. Запрокинув его ножки себе на плечи, я медленно вошел в него. Из его груди вырвался стон, он попытался прикрыть рот, но я убрал его руку и поцеловал её. — Мой дорогой, все хорошо, не стесняйся, прошу. Лаская его соски языком, я двигался в размеренном темпе, чтобы не причинить вреда Рину. Но все же под конец не смог удержаться и сорвался. Он жмурился, когда я вдалбливался в него, но когда пришел момент экстаза, Рин открыл широко глаза и, выпуская последний громкий стон, выплеснул горячую сперму себе на живот. В это время он сжал меня, и я наполнил его своим семенем. Мы немного полежали вместе. Я гладил его по упругой попке, которая, наверное, нещадно ныла. — Больно? — Ни капельки, Мой господин. Но я-то всё прекрасно знал. Когда мы собрались идти в душ, Рин не смог подняться, и мне пришлось взять его на руки и отнести. Я осторожно омыл его тело, вытер и уложил в его кровать. Так прошел его первый раз, по-крайней мере, со мной. Не знаю, был ли кто другой у него до меня. Однако сердце мне подсказывает что был. И вероятнее всего, это был негативный опыт. Но я не стал его об этом спрашивать. Не хотел нарушать его спокойствие. Мне казалось, что он счастлив. Сексом наши отношения не ограничились. Я решил провести сессию. Я видел, как он дрожал, находясь передо мной обнаженным. Я включил обогрев помещения. Я решил, что не буду очень уж резок. Но это не значит, что дал ему право не слушать своего господина. — Встань на колени. — Я обычно говорю просто «на колени», но глагол в повелительном наклонении придал мягкость моему голосу, но холодность. Он послушно опустился на пол. Его лицо было преисполнено трепетом и восхищением. Я чувствовал, что, хоть он и боится, но знает, что я не сделаю ему ничего плохого. Я подошел к нему, поднял его лицо за подбородок. Какие у него красивые глаза. Он смотрел на меня такими большими и доверчивыми глазами, хотя при этом иногда подрагивал. — Как, ты думаешь, зачем ты здесь? — спросил я его. — Я здесь, — он немного вздрогнул, — Чтобы служить Вам, чтобы отдать должное Вашей доброте и заботе. Чтобы быть покорным Вашей воли. Я был потрясен такому ответу. — И что же это для тебя значит? – Это смысл моей жизни — воздавать молитвы своему господину, подчиняться, покоряться; Без своего господина я никто. Поэтому, для меня это – дорога, которой я должен следовать, и вести меня будет мой великодушный хозяин; Я же в свою очередь положу свою жизнь к ногам Господина. Я заглядывал в его глаза, пытаясь найти там частичку лжи, хоть каплю эгоистичности, презрения и жадности, но находил там лишь искреннюю любовь и самоотверженную преданность. Это тронуло меня до глубины души. Я понял, что одновременно хочу его избить и обласкать. Я понял, что если ударю его хотя бы раз, то уже не остановлюсь. Но желание было слишком велико, чтобы от него отказаться. Я поднял его на руки. Его тело продолжало содрогаться. Я положил его на стол, не сильно привязал его руки за головой, ноги чуть раздвинул и тоже зафиксировал. Я отошел. Я знал, что совершаю самую большую ошибку в своей жизни. Я взял хлыст, медленно приблизился к Рину, замахнулся и больше я ничего не помнил. Я сорвался. Я наносил удар за ударом. Я не слышал, кричал ли он, верно, кричал, но уши у меня заложило, я видел только его тело, бьющееся, словно в конвульсиях. Когда я, наконец, пришел в себя, обнаружил, что я лежал на полу у стола. Мне было страшно. Мои руки были все в крови по локоть. Вскочив на ноги, я увидел самую страшную картину, которую я уже никогда не смогу забыть: Рин был без сознания, а грудь и живот и ноги были покрыты глубокими ранами, из которых сочился кровавый сок.***
Я сломал Рина. Я уже думаю, что зря я спас его. Он, кажется, вовсе не держал на меня зла, но… Ночами я приходил к нему, пока он спал, и сон его был не здоровым. Он звал кого-то, повторяя одно лишь имя «Сеня». Я не знал, кто это мог быть. Сколько бы я не расспрашивал Рина, он отвечал, что не знает этого человека. Но мои действия отразились не только на сон Рина. Он стал много плакать. Один в комнате, смотря в окно. Я не подходил к нему в эти минуты. А взгляд его перестал излучать свет, как раньше. Глаза были полны одиночества. Я видел в Рине сломанную куклу. И сломал её я. Я принял решение.***
— Алло, Давид, доброе утро. Скажи, что все еще нуждаешься в сабмиссиве?.. Да?.. Хорошо. Могу передать тебе своего саба. Очень послушный… Почему отдаю?.. Он мне надоел. Заберешь его сегодня?.. Буду ждать. Пока. Я повесил трубку и увидел стоящего за углом Рина со стеклянным взглядом. Он развернулся и ушел. Давид приехал вечером. Я стоял напротив них, прощаясь взглядом с Рином. На его губах вертелся вопрос, который он так и не задал. «Почему ты бросаешь меня?» Вопрос, на который я знал ответ, но никогда бы не признался в этом никому. «Прости меня, Рин». «Прощай, мой Ангел».