Ночью

У Ялин чертовски пересохло в горле. Каждый вздох был сравним с барахтаньем в пыли. Гланды ее были, словно из песка — настолько сильно ощущалась сухость. Но даже такое отвратительное положение дел не мешало ей наслаждаться красотой летней ночи. Ялин не сводила взгляд с окна на последнем этаже высотки. В нем горел красноватый цвет, и изредка перемещались люди. Другие же окна — черные прямоугольники — давно уже покорились власти ночи. Противоречия забавляли девушку. Сколько длился этот гипноз, не знала и сама Ялин. И пересохшее горло, и холодок, пробегающий по позвоночнику, не тревожили ее сейчас. В мире осталась лишь она одна наедине с этим красным прямоугольником. И этот мир не менялся. Эхом доносились кваканья лягушек с местного озера. Странно, что они вообще смогли там выжить. Вода в этом озере едва ли не чище канализационной. Но природа протестовала и требовала права на существование лягушек. «Ква-ква-ква-ква». Эти звуки смещались с шелестом листьев. Однако этому идиллию было суждено прерваться. Это хорошо по своему опыту знала Ялин. Медитация не может длиться вечно. Иначе, это будет смерть. Голоса доносились с дальнего конца улицы. Это были двое молодых людей, возможно, выпивших, возможно, таких же, как Ялин — не желавших подчиняться всецело магии летней ночи. Но, скорее всего, они просто скучали, искали утешения или развлечения. Голоса становились все громче и воодушевленнее, а Ялин все продолжала неподвижно сидеть на железных качелях, уставившись на окно последнего этажа. Звуков не существует. Это все — лишь эха. Эха того, чего на самом деле давно уже нет. Так думала Ялин, которая совсем уже смешалась с пространством и не подавала никаких внешних признаков жизни. Только стеклянные глаза были широко раскрыты. Голоса притихли и стали ниже. На сей раз это был шепот. Но и он вскоре оборвался. Послышался полу-смех и полу-крик. «Смотри-ка, мы тут не одни!» — странно присвистывая, сказал один. «М-да. Какой интересный экспонат!» — ответил второй, смерив черную фигуру на качелях пытливым взглядом. «Теперь-то повеселимся». Двое вплотную подошли к качелям, на которых все так же неподвижно сидела Ялин. «Я не понял. Она говорить будет?» — спросил тот, что повыше. «А мы заставим» — ответил второй, потирая руки. Первый раз за все это время Ялин тяжело вздохнула. Столько стараний, океаны выдержки и самоконтроля, самоунижение — все это было зря. И для чего? Чтобы вот так просто сорваться. Снова. Но они сами выбрали себе этот путь. Она не вмешивалась. Можно представить себе, сколько злобы таит в себе человек, которого оторвали от путешествия в самом себе, осознанной медитации. Особенно, если это не человек. Ветер нежно колыхал верхушки деревьев, лягушки, уставшие квакать, перестали издавать звуки, смешавшиеся с хором природы. Окно на последнем этаже серой высотки давно уже не горело. Мир спал. Мира не было. Все тешились тем, что у людей называется снами. Ялин неподвижно сидела на железных качелях, только стеклянные глаза ее теперь увлажнились, и стали больше напоминать человеческие. Их цвет отливал синевой. Длинные черные волосы раздувал ветер. Атласная кожа блестела в свете луны. Сухость в горле исчезла, приятный холод распространился по всему ее телу. «Скоро рассвет, — говорила Ялин про себя. — Тысячи лет практики в этом теле… А ведь если бы не они, я бы уже начинала сливаться с небом». Когда мир проснется, все новости прогремят о пропаже двух молодых людей. Кто-то скажет, что видел их ночью на улице Р., но эти двое куда-то исчезли. Кто-то скажет, что видел так же силуэт девушки в черном на синих качелях вблизи. Но никто не упомянет, что же произошло дальше. Никто. Контакт увидеть невозможно. Потому что демона может увидеть лишь тот, кому вскоре суждено слиться с ним. Но понять его — никогда.