***
Для Пьетро жизнь пролетает чертовски быстро. Порой он не успевает понять, что прошел очередной год, пока он носился по миру. Максимофф любит скорость, любит это ощущение, когда законы природы ему покоряются. Но все же, иногда устает от всего этого и хочет хоть на минутку остановиться и медленно полистать журнал. В такие моменты все его тело вибрирует, противится непривычному ритму времени вокруг себя; иногда это даже больно. Не совсем физически, но и не полностью морально. В таком темпе Пьетро прожил целых двадцать пять лет. Бежал, бежал, бежал, потом тормозил лишь на долю секунды и снова бежал. Воровал деньги, игровые автоматы, телефоны, компьютеры, сладости, а однажды спиздил собственного папашу из Пентагона. Скучная жизнь? Пьетро о таком не слышал. Все вокруг него было наполнено событиями, цветами, размытыми контурами, множественными запахами — люди, люди, люди! — они имели свой тон, он видел их слишком много, а потому стал запоминать лишь оттенок. Вообще, Максимофф даже не уверен, что такое количество цветов вообще существует; нет, блядь, такой палитры, но он умудрялся смешивать блик от только что оставшегося позади человека с его легким запахом. Это было скорее ощущением, фантомным образом, едва уловимым при такой-то скорости. Своеобразный метод помогал ему запоминать людей, выделять из них особенных, тех, кто впоследствии становился для него чем-то большим, нежели размытое пятно за спиной. Одним из таких пятен был и Логан. О, Пьетро заметил его сразу же. Почувствовал грубейший табачный фон, уловил блик цвета мокрого асфальта, соединил все воедино и задохнулся. В Джеймсе было много всего: много серого, черного, фиолетового, стального, иногда чуть-чуть желтого. Порой он пах морем, солью, осевшей на каменных берегах; часто от него тянуло обожженной землей, на которой сгорела совсем свежая сочная полынь, и только один запах Логана был неизменным — запах крепкого виски, от которого Пьетро просто вело во все стороны. Этот человек отличался от всех, кого когда-либо встречал Максимофф, только в нем уживалось разнообразие, которого не было в других. Его просто нельзя было распознать сразу. Они познакомились несколько лет назад, когда Пьетро многого не знал. Не знал о других мутантах, о том, что его отец помешанный террорист, ко всему прочему еще и любовник мощнейшего телепата. Не был в курсе о том, что, таких как он, истребляют, пока его интересует лишь праздная жизнь. Не знал о способностях сестры… А потом все навалилось, обрушилось ебанным грузом, пригвоздило всю жизнь бегущего от ответственности мальчишку к земле. И он не струсил, не посмел убежать, смотрел на Логана горящими глазами и хотел быть хоть чуточку таким же смелым. Да, наверное тогда все это и началось. Что-то щемануло под ребрами, и Пьетро охуел от этого чувства. Джеймсу же на его чувство было насрать с башни Старка.***
Логан пьет четвертый, кажется, стакан. Может и пятый — он не привык считать выпитый виски, тем более напивается он ну просто пиздец с каким огромным трудом. В баре людно, что не очень-то способствует приятному настрою, но Джеймс старается не обращать внимания на местных шлюх, тупых байкеров и подростков с поддельными правами; похуй ему на всех. Он сидит прямо за стойкой, размерено опустошая свою бутылку, а потом заказывает вторую, и бармен услужливо подает ему чистый стакан с новой порцией льда. Черт знает какая за этот вечер сигара жжет Логану пальцы, на что он тоже не обращает особого внимания. Вечер, похожий на пять или десять предыдущих, обещает быть типичным. Так предполагалось. Пьетро появляется рядом совсем внезапно, и Джеймс, еле успевший сдержать когти, закатывает глаза. Когда-нибудь мальчишка станет обладателем трех симметричных дырок в груди, если не прекратит вот эту хуйню. — Пацан, — Хоулетт кивает, не поворачивая головы, а после делает большой глоток из своего стакана. Так себе приветствие. — Старик Логан, — улыбается Максимофф в ответ, и поднимает в воздух хрен пойми откуда взявшуюся рюмку. Выпивает. Джеймс чувствует резкий запах текилы. — Соскучился? Я — очень. Все это до боли знакомо. Они уже сидели вот так, болтали о какой-то ерунде, пили, и все заканчивалось одинаково — один советовал другому подкатить лет так через «цать». — Ну же, не делай это снова, — обиженно тянет совсем неизменившийся Пьетро. Все такой же тонкий и звонкий, с серебром в волосах и дурацкой любовью в темных, уже не юношеских глазах. Логан вздыхает, допивает виски залпом и все-таки поворачивается к собеседнику: — Дурной ты, мелкий, — смеется тихо и как-то грустно, — думаешь, ты мне не нравишься? Думаешь, я отказался бы от тебя, не будь у меня на то веской причины? Максимофф весь как-то съеживается, рюмку в тонких пальцах сжимает до скрипа. На лице — обида и непонимание. — Ты пойми, глупенький, — продолжает тот. — Все, кто мне дорог погибают, находясь рядом со мной. А тебе нельзя. Слышишь? Джеймс внезапно хватает Пьетро за подбородок, приподнимает, мрачно вглядываясь в глаза: — Ты слышишь меня? Нельзя тебе, я говорю. Через секунду соседний стул оказывается пуст.***
Логан вваливается в номер своей дешевой комнатушки. Он пьян и продлится это прекрасное чувство от силы минут двадцать. Хочется уснуть за это время, потому что трезвым ему приходится долго ворочаться порой до самого утра. — Хули ты тут забыл? — разочарованно выдыхает Джеймс, ощущая знакомый запах. — Пацан, ну сколько можно. Пьетро оказывается рядом, утягивает за собой на узкую кровать, седлает бедра и наклоняется к самому лицу Логана, шепча: — Пожалуйста, я так хочу. Прошу… ты не понимаешь, моя жизнь утекает, все происходит быстро, постоянно, каждое мгновение. Я не успеваю почувствовать ее, Логан. Для тебя жизнь — чертовы бездонные песочные часы, а мои наполнены на жалкую минуту. Понимаешь? Я буду помнить тебя всю быстротечную бесконечность, пока для меня она не закончится. Ты же запомнишь меня до самого конца гребанных времен; я буду жить вечно. В твоей памяти. Хоулетт тяжело дышит, сглатывая неприятный ком в горле. Проводит ладонью по серебристым волосам, притягивает к себе. — Мне страшно, мне так страшно, Логан. — Тише, мелкий. Я рядом, — Джеймс целует сомкнутые губы, жадно и торопливо. Переворачивает Пьетро, подминает под себя, избавляя от одежды. Он так долго сдерживался, пытался не поддаться собственному чувству, но теперь не может. Проходится по гладкой коже пальцами, ощупывает каждый сантиметр, словно сейчас все внезапно исчезнет, окажется галлюцинацией или еще чем. — Стой, погоди, — Максимофф выгибается, прижимаясь еще ближе. — Я хочу медленно, пожалуйста. Тебя я хочу медленно. Для Логана вся жизнь и так течет чертовски медленно, но этот момент он хотел бы растянуть на сотню, херову тысячу лет. Для Пьетро жизнь пролетает чертовски быстро, но именно сегодня время замирает.