Raison d-etre

1. Faith. Ода никогда не держал зла на Анго. Даже в тот миг, когда он узнал, что тот является шпионом на три стороны сразу, он не злился — только ощутил какое-то горькое, удушающее чувство. Было ли это разочарованием или обидой на преданное доверие, сказать было трудно… но это точно была не злость. Ода помнил, с каким безнадёжным отчаянием Анго был готов подвергнуться пыткам; он помнил пустой, безжизненный взгляд Дазая, помнил свой голос, звучащий словно бы со стороны. Дружба — их чистая, незамутнённая, драгоценная дружба, — рассыпáлась в тот момент на куски, разваливалась, как карточный домик… И всё же она каким-то невероятным чудом умудрилась сохраниться. Анго лгал им с самого начала, предал их доверие, и всё же, как бы это странно ни звучало, их самих он никогда не предавал. Это понимал и Дазай, не хотевший ни в какую прощать Сакагучи за ложь (и этим он до боли напоминал Оде обиженного на весь мир ребёнка).Осаму при Сакагучи хмурился, всем своим видом выражал недовольство и каждую из их немногочисленных встреч заканчивал словесной пикировкой. Однажды дошло и до драки, и в ней Дазаю сломали нос, Анго — очки, а Сакуноске — половину мебели и его представления о клерках (нет, не то чтобы Ода не думал, будто специальный агент разведки не умеет драться, но… но не настолько же профессионально!). После драки, лёжа на полу выделенной под временное убежище квартиры прямо среди обломков кухонного стола, сверкая избитой физиономией, Дазай впервые за долгое время рассмеялся — искренне и легко, и этот смех — смех человека, который смог избавиться от чего-то, что долго терзало его, — Анго не смог не подхватить. Тогда Одасаку понял, что у них всё непременно наладится. Они больше не ходили в «Люпин» — это было опасно, за тем местом следили. И хоть Дазай уверял, что обеспечил себе безопасность захваченным с собой из архивов Мафии компроматом, и хоть Оду с его способностью практически невозможно было убить, Анго настаивал на дополнительных мерах безопасности. Осаму считал это занудством, Ода… ему, в общем-то, было почти всё равно. Оправиться от смерти детей никак не удавалось, и их лица — отчаянные, умоляющие о спасении, — всё ещё продолжали сниться ему в кошмарных снах. Он снова начал курить, пил совсем немного больше, и только присутствие Дазая не давало ему погрузиться в отчаяние. Подвести ещё и его Сакуноске не мог. А потом Сакагучи стал посещать их всё реже и реже. Он был очень занят: чистил их прошлое, стирал все упоминания о Дазае и Оде — абсолютно все доступные им документы. Как он и говорил, ему пришлось залечь на дно, и только поручительство шефа Танеды спасало его от гнева более высоких чинов. Ода иногда подумывал, что Анго, в конечном итоге, доставалось гораздо больше всех, и он боялся представить, сколько же Анго потерял нервных клеток за годы работы под прикрытием — каково жить под страхом раскрытия и смерти постоянно, Сакуноске не мог вообразить. Может, за все эти годы Анго настрадался куда больше, чем Ода сейчас. Эта мысль порой не давала ему покоя. В конце концов, он до сих пор не знал ничего ни о Сакагучи Анго как человеке, ни о его прошлом, и всё, что оставалось Оде, — доверять ему. 2. Light-minded. Не то чтобы у Оды была хорошая память на лица. Память на лица у него была самая обычная, не лучше и не хуже, чем у других. Он хорошо помнил людей, с которыми сталкивался регулярно, мог припомнить тех, кого часто видел в прошлом, но помнить человека, с которым сталкивался только раз в жизни? Увольте, на такое способны разве что гении вроде Дазая. Впрочем, Эдогаву Рампо было невозможно не запомнить. Ода вообще запомнил много деталей того самого дня: погоду, запах сырого ветра, Он мог припомнить даже попадавшихся по пути в особняк пешеходов (лица, одежда), и это было странно, потому как в тот день Сакуноске, как он думал, ни на кого не обращал внимания. За целых два года воспоминания не побледнели, не истёрлись, и это было самым настоящим проклятием… Конечно же, Ода запомнил хорошо запомнил эспера, который напророчил ему смерть. (И если бы не Дазай, это пророчество точно бы исполнилось). Эдогава Рампо совсем не изменился за два года — остался точно таким же весёлым, несерьёзным и самовлюблённым, каким и был в их самую первую встречу. Оду он, судя по всему, не помнил, но оно же, наверное, было и к лучшему. Кто знает, что Рампо смог узнать в тот день и успел сказать директору Детективного Агентства? Но спрашивать он не стал. Да и тему эту поднимать не хотелось. И всё же Оде очень хотелось выяснить, предвидел ли Рампо будущее. Но при первой их встрече в стенах Детективного Агентства он промолчал, а потом уже не стал ничего уточнять. Расспрашивать о способностях даже в Портовой Мафии было дурным тоном… К тому же, достаточно ему было и одного одарённого-предсказателя. …В Агентство их двоих — Дазая и Оду — приняли на испытательный срок. Фукузава, объявляя об этом, посмотрел на них пристально и внимательно, словно пытался заглянуть в душу. Ода мимолётно подумал, что если бы Фукузава это умел, то наверняка увидел бы у него только выжженную дотла пустыню. 3. Aim. Когда-то давно у Оды была мечта стать писателем. Он шёл к этой мечте очень долго и очень мучительно. Он соблюдал кредо «не обрывать чужие жизни» годами, терпел насмешки от коллег по работе и думал, что однажды, сидя в домике на берегу моря в окружении подросших детей, возьмёт в руки ручку и выведет на разлинованной бумаге первые строки своего романа. Мечта эта рассыпалась в прах, и сейчас единственной причиной жить для Оды было то, что без него Дазай снова увязнет во тьме и одиночестве. Поэтому Ода с самого начала работы в ВДА смотрел на Куникиду Доппо с лёгким оттенком жалости. Мания этого человека планировать абсолютно всё была забавной (и Дазай не упускал ни единой возможности над этим подшутить), и в то же время Сакуноске не мог не думать о том, какое же разочарование будет ждать Доппо, если все его тщательно выстроенные планы рухнут в один миг. И если бы в момент краха тот будет чувствовать только разочарование… В какой-то мере они оказались похожи — отдалённо, смутно… Но всё-таки Ода увидел в Куникиде себя прежнего — по-своему наивного и пытающегося дотянуться до невозможного. И даже ситуация с Рокузо — насколько же она похожа!.. С появлением в их жизни спасённой Нобуко Сакуноске начал чувствовать неладное сразу же. Это было похоже на начало конца — как та достопамятная встреча в баре перед похищением Анго, когда, казалось, не происходило ничего особенного. Сейчас тоже не было ничего сверхъестественного — спасённая жертва похищения, выжившая свидетельница, которая могла бы помочь с расследованием дела… ну и просто — милая, красивая девушка. И всё же она была угрозой. Это чувствовал Дазай, это чувствовал Ода, но этого совершенно не осознавал сам Куникида. Может, он был очарован ею как девушкой, но этого Ода не мог сказать наверняка. Причины, впрочем, были неважны, а сам Сакуноске был не настолько хорош в дедукции и чтении чужих эмоций, как Осаму (который наверняка уже знал достаточно, а если не знал, то — догадывался). Потом всё завертелось: поиск бомбы, поиск Лазурного посланника… и всё это было настолько похоже на то, как развивались события с Имитаторами (не по событиям — по динамике), что Ода становилось тошно. Не сказать, чтобы они оба как-то по-особенному заботились о Доппо. Просто они не могли оставить это в стороне. Ода не мог позволить, чтобы ещё кто-то прошёл через ту же боль, что и он сам. …И поэтому уже в самом конце, в заброшенном и поросшем травой особняке (так похоже, так похоже на то, что произошло два года назад!) он, невзирая на посланные способностью видения, закрыл собой Рокузо и, впервые за долгое-долгое время выхватив пистолет из кобуры, единственным точным выстрелом выбил пистолет из чужих рук. Ода, конечно, постарался подставиться так, чтобы ранения были не тяжёлыми. Но сознание он всё же потерял — под аккомпанемент испуганного выкрика Куникиды. Вступительный экзамен оказался благополучно пройден. И что-то подсказывало Оде, Дазай спланировал и это тоже. 4. Wellness. Все поголовно бойцы Детективного Агентства завидовали Оде. И дело было вовсе не в довольно мощной способности, не в железобетонных нервах (Куникида, правда, немного завидовал тому, насколько спокойно Одасаку воспринимает выходки Дазая, но не распространялся на эту тему) и даже не в том, что Ода единственный знал, кто же такой Дазай Осаму (на самом деле, Ода был уверен, что и сам не совсем знает его, но... это же Дазай). Дело в том, что после того достопамятного случая с Рокузо Одасаку не был на приёме у Ёсано ни разу. «Безупречный» был способностью потрясающе полезной. Этот дар не раз спасал Сакуноске жизнь и раньше, в бытность мафиози, и посещение больниц было, невзирая на большое количество боевых заданий, явлением крайне редким; а теперь, когда количество более-менее серьёзных стычек свелось практически к нулю, Ода и вовсе перестал получать какие бы то ни было ранения. Посещать Ёсано по другим проблемам ему, слава всем богам синтоистского пантеона, не доводилось. То ли дело Осаму, который пытался свести счёты с жизнью от скуки с такой регулярностью, что в Агентстве существовал тотализатор. Ставки принимались как на дату следующей ближайшей попытки, так и на способ, и чаще Рампо выигрывал только, собственно, сам Ода. Ёсано называла это читерством и всякий раз обещала особенно болезненное лечение для Сакуноске. Но проходили месяцы, а повода не было ни разу… Правда, именно Одасаку в силу своей безотказности чаще всего становился носильщиком вещей для Акико; и если Дазай приноровился испаряться за считанные секунды с рабочего места, стоило врачу ВДА появиться на горизонте, то Ода относился к добровольно-принудительной работе со стоическим спокойствием. Благодаря этому одной из семи загадок Агентства стал не только вопрос о прежней работе Оды и Дазая, но и «Что вообще на этом свете способно вывести Оду Сакуноске из равновесия?» Дазай в ответ на этот вопрос лишь улыбался. И только Сакуноске видел, насколько же фальшивой была эта улыбка. 5. Lemony. Иногда Оде казалось, что он всё-таки оказался в довольно своеобразной версии детского сада. Собственно, ребёнком в прямом смысле этого слова был Кенджи — удивительно позитивный и удивительно солнечный мальчик, которому исполнилось тринадцать.* Кенджи совершенно не разбирался в городской жизни, по-детски восторженно относился ко всему, что происходит вокруг него, и вёл себя настолько наивно, что можно было только диву даваться. Единственной причиной, по которой Одасаку не опекал его круглосуточно, была способность Миязавы. «Не сдавайся дождю» защищала его во всех драках, в которых обычного ребёнка уже давно бы забили до полусмерти, так что о безопасности и здоровье Кенджи можно было не беспокоиться. Но всё же Ода не мог не вести себя по отношению к нему, как опекун. Он трепал его по голове, когда хвалил за хорошо выполненное задание, покупал еду и укрывал заснувшего Кенджи пледом, терпеливо объяснял всё, что было непонятно тому о городе и городской жизни, учил пользоваться компьютером… Однажды Акико в шутку назвала его «отцом-одиночкой». Наверное, если бы она знала о том, что же случилось с Одой в прошлом, она бы ни за что не произнесла подобного. Однако, на удивление, от этого прозвища и даже от воспоминаний о детях почти не было больно. …Вторым ребёнком смело можно было назвать Рампо. Не считая моментов, когда тот использовал свою способность и становился серьёзным, Эдогава был сущим дитём: говорил по-детски самовлюблённо, вёл себя по-детски капризно и непосредственно, жаловался на скуку и ел сладости килограммами. Ещё он был потрясающе несамостоятелен в быту, и чаще всего именно Ода присматривал за тем, чтобы Рампо не потерялся по дороге и не нахамил полицейским слишком сильно — ну совсем как опекун, даром что по возрасту они были почти одногодками. Полицейских ему, к слову, было действительно жаль. По крайней мере, по поводу его умственных способностей Рампо никогда не проезжался настолько изощрённо. Третьим был Дазай. Гениальный, жестокий Дазай, бывший член исполнительного комитета Мафии, он всё ещё оставался, по сути своей, потерянным в темноте и одиночестве ребёнком. Слишком хорошо понимающий мотивы чужих поступков, но в то же время — не нашедший в этом мире ничего для себя; ему поддержка нужна была гораздо сильнее, чем предыдущим двум. Ода и давал её — всё, что только мог отдать. Конечно же, этого было недостаточно, но всё же пребывание на стороне, которая делает добро, сказывалась на Осаму положительно. По крайней мере, он чаще стал искренне улыбаться. Наверное, то, что они решили пойти работать именно в Агентство, было правильным решением. По крайней мере, так частенько думал Одасаку, покупая засахаренные лимонные дольки — на всех троих «детей». 6. Eccentric Твёрдый тофу, который Дазай притащил на пробу в офис, разошёлся в качестве закуски на ура. Впрочем, Ода подумывал, что в том состоянии, в котором находилась совершеннолетняя часть Агентства после довольно-таки затяжного отмечания Рождества и Нового Года, им за закуску сошло бы вообще всё, что только можно съесть. Если даже Куникиду с его нескончаемыми и нерушимыми идеалами удалось споить до еле-еле вменяемого состояния (спасибо, Ёсано, теперь он говорит о своих идеалах не настолько занудно и с огоньком), то что уж говорить о других… Правда, умнику, который додумался подлить спиртное в стакан Рампо, Одасаку по-прежнему хотел открутить голову. Это, кажется, была первая его мысль после пробуждения. Что ж, корпоратив явно прошёл на ура. Офис представлял из себя слегка постапокалиптическую картину. Раскиданные вещи, валяющиеся стулья, остатки украшений и еды, заваленная набок ёлка (кажется, Осаму пытался повеситься на гирлянде, заявляя, что станет самой яркой игрушкой. Ода не мог вспомнить наверняка). Батарея опустошённых бутылок вина — кто бы мог подумать, что у женщин бывает настолько крепкая печень. И где-то посреди этого хлама тут и там виднелись полуживые работники. Напади кто на них сейчас… Одасаку вспомнил, как Акико в полной и абсолютной некондиции, не способная даже ровно стоять, метнула кухонный нож в него через всю комнату… и почти попала. Он поёжился. Ну уж нет. Напади кто на них сейчас — всё равно огребут. Детективы, которые мучаются с похмелья, — сила ещё более страшная. Сакуноске осторожно сполз с дивана, обошёл развалившуюся прямо на полу Харуно (на ней был плащ самого Оды, но вот как он там оказался, было той ещё загадкой) и, стараясь двигаться бесшумно (что, благодаря старым навыкам, весьма неплохо удалось) вышел из комнаты. Кулер с холодной водой стоял в другом помещении; и, хоть голова практически не болела, пить хотелось неимоверно. Ода не ожидал, что несовершеннолетние Танизаки к тому времени уже будут в офисе. Не ожидал он и картины, которую увидел, войдя в комнату, и тут же захотел забыть навсегда. Взаимоотношения Джуничиро и Наоми всё же умудрились стать одной из немногих вещей, которые по своей эксцентричности переплюнули даже Дазая, и этот факт почему-то пробил на смех. И Одасаку, тут же ретировавшись из комнаты с кулером и плюнув на саму мысль о том, чтобы вволю напиться простой воды, просто сполз по стеночке на пол и хрипло, негромко засмеялся. Впервые за почти два года. 7. Save&Secure. В первые же секунды знакомства с Ацуши Ода понял, что бросить его не сможет. Этот мальчишка, что бросился вытаскивать Дазая из реки, хотя сам еле стоял на ногах, был до того беззащитным и трогательным, что хотелось его откормить как следует и защищать. Нечто похожее — желание обезопасить, подарить заботу, — Ода чувствовал и тогда, когда общался с Кенджи, и когда присматривал за обоими Танизаки, но настолько остро, как сейчас, он ощущал подобное, только когда брал опеку над оставшимися после «Атаки дракона» сиротами. И это было страшно. Страшно и странно: Накаджима ведь уже давно был не беззащитным ребёнком. Почти взрослый, наверняка одногодка Джуничиро, — но было в нём что-то такое, чего не было ни у Кенджи, ни у обоих Танизаки. Ода не мог дать этому имени, но мог сказать наверняка: Дазай что-то разглядел в этом мальчишке. И это была не только способность. Ацуши оказался истерзанным и измученным ребёнком с низкой самооценкой, ненавистью к себе и поразительной тягой к жизни. Он весь словно был соткан из противоречий: считал себя недостойным жизни, но не желал умирать, был наивным, как ребёнок, но иногда словно мог зреть в самую суть человеческой души. Он был по-своему трогателен и по-своему глуп. И он был светлым — таким, каким никогда не были ни Дазай, ни сам Ода. Особенно страшно было провалиться — снова. Сакуноске впервые за долгие-долгие годы снова начал бояться, что он не сумеет защитить: Гильдия — страшный противник, и его слабенького дара точно бы не хватило, чтобы противостоять им. И его нервозность, видимо, стала настолько явственной для его коллег, что заметил даже Куникида. Заметил — и сказал, что Одасаку следовало бы больше верить в Агентство. И тогда — только тогда — Сакуноске осознал, что ему больше не нужно нести этот груз в одиночку. Что времена, когда он работал в Мафии, давным-давно позади, и он может довериться не только Дазаю и Анго, но и коллегам — полностью и безоговорочно. Что ему больше не нужно защищать в одиночку. И с плеч словно сбросили тяжёлый груз. …На самом деле, однажды подумал Ода, пока пытался закончить один из отчётов после конфликта с Гильдией, неизвестно ещё, он и Дазай ли спасают Ацуши — или же это он спасает их обоих. Неясно, Ода ли помогает Кенджи, Рампо, Ёсано и остальным — или же они помогают ему куда больше. Наверное, не так уж это и важно. Главное — что теперь ему есть ради чего жить. *** Неделю спустя Ода после долгих раздумий всё же достал подаренную когда-то Куникидой дорогую перьевую ручку. И на линованной бумаге, белоснежной и ещё пахнущей типографской краской, появились первые иероглифы.