Пленник

Мир исчезнет не оттого, что много людей, а оттого, что много нелюдей.       Сириус привык к холодным стенам Азкабана, от которых исходит запах смерти. Он привык к крикам Беллы за соседней стеной, он привык ко всем этим крикам. Он привык, что его считают предателем, Ремус, Андромеда — все они.       Но он никак не может привыкнуть к этой реальности. Он никак не может осмыслить, что Лили, весёлая, вечно улыбающая Лили, мертва, он не может поверить, что он больше никогда не услышит шуток Джеймса, занудских высказываний Доркас. Он никогда не увидит улыбку Марлин, не вдохнёт лавандовый запах её волос. Не увидит глаза МакКиннон, когда она злится, или говорит, что любит его, — не важно.       Но находясь в Азкабане только мысли о друзьях, мысли о Марлин спасали его. Его спасала лучезарная улыбка, которая возникала перед его глазами снова и снова, когда он хотел сдаться. Его спасал образ, который приходил к нему на протяжении всего времени заточения. К нему приходила та девочка, с вздёрнутым носом, которая кричала, что никогда не будет целоваться, потому что это мерзко. К нему приходила та белокурая девчонка, которая вылила ему на голову тыквенный сок, из-за чего отбывала наказание, но так и не извинилась. К нему приходила подруга Лили Эванс, которая остерегала её от Джеймса, но и не поощряла общение с Северусом. К нему приходила девушка, которая ворвалась в его жизнь бурей цветов. Девушка, которая не раз отказывала ему в свидании. Девушка, которая называла его придурком. Девушка, которая всё-таки влюбила в себя Сириуса Блэка, навсегда и бесповоротно.       Но если б он знал, что однажды она соберёт все эти цвета в кучи и уйдёт, даже не попрощавшись, он, наверное, никогда не стал бы делать ей предложение на свадьбе Лили и Джеймса, танцевать на выпускном бале, целоваться на Астрологической башне. Определённо не стал. Ведь сейчас он пленник своего сознания. Он, подобно Геллерту Грин-де-Вальду, сам построил себе темнице и заточил себя в ней. Но, если б он не был пленником своих воспоминаний, то этот силуэт в лёгком белом платье сейчас не указывал ему дорогу из Азкабана.