Раскаявшийся грешник у живительного источника

      Искушение. Жажда. Голод.       Он не может получить желанного. Запретный плод обещает быть сладким, очень сладким. Его сердце стучит всё быстрее, громче, разнося по венам бушующий ураган чувств. Если он позволит себе, если попытается взять то, к чему не имеет права прикасаться, что произойдёт? Ведь она так близко, стоит только руку протянуть. Легкое касание, и она дрожит, словно лист на ветру. Пухлые губы слегка приоткрыты. Быть может, она хочет поцелуя? Желает ли она его так же, как и он? Невыносимо. Он больше не может себя сдерживать. Не важно, что произойдёт потом, сейчас, он поцелует её. Жарко. Неистово. Глубоко.       Одна рука легла на тонкую талию, теснее прижимая к себе, другая приподняла румяное личико. Он заглянул в её глаза, пытаясь найти в них отголоски собственных чувств. Непонимание, стыд, смущение и что-то ещё… непонятное. Ничего общего с его желаниями. Всё верно. Кёко была другой, не такой, как все. Он хорошо знал каково это — быть другим. Его называли мутантом, уродом, диковиной, убийцей… Пусть так, но он таков и другим не будет. Безумец — вот кто он. Разве можно так крепко любить? Куон знал — можно. Он терял себя в этих чувствах, вернее они сводили его с ума, не находя выхода. Только она может унять его голод, утолить жажду, притупить искушение. Он поцелует её, передавая всё, что кипит в его душе.       Мечты воплотились в реальность. Мир перестал быть для него адом. Отныне, он в раю! Её губы нежные, сладкие, возрождающие к жизни. Куон будто пил из живительного источника и не мог насытиться. Хотелось раствориться в чарующей неге, утонуть в приятном наваждении. Маленькие ручки Кёко расслаблено лежали на его широких плечах. Она не могла оттолкнуть, но и притянуть к себе не решалась. Что он делает с ней?!       Он искушал. Настал его черёд. Сегодня он доведёт её до безумия, как делала это она! Его огромная кровать не будет пустовать. Постель не останется холодной. Куон ещё крепче сжал её в своих объятьях. Слишком сильно.       — Мне нечем дышать… — взмолилась она. Куон опомнился и ослабил кольцо сильных рук.       — Прости! — извинился он, бережно уложив её на кровать. Куон навис над ней, словно скала. Она казалась ему такой маленькой и беззащитной, но в тоже время, Кёко была стойкой и смелой. Она сильная, и сможет принять его. Всего его. — Я хочу… — шёпот пропитан страстью, — чтобы ты знала… — он опустил взгляд на припухшие губы. — Я люблю тебя. Люблю тебя… Люблю… — шепот прервался новым поцелуем. На сей раз он вложил в него всю свою любовь. Он должен убедить её в своих словах, доказать, что больше не сможет без неё и мгновения. Он отчаянно нуждался в ней.       — Что ты… хочешь сделать?.. — её так смущали его слова и действия. Будь это кто-то другой, то она бы уже давно оттолкнула негодяя. Кёко не позволит кому-либо ещё дотронуться до себя. Только ему было позволено многое, если не всё.       — Я хочу сделать тебя своей! — вновь жарко зашептал. — Для меня больше не существует других женщин. Есть лишь ты. После этого я уже никогда не смогу тебя отпустить. Ты никуда не уйдёшь, не спрячешься от меня. Я собираюсь прожить эту жизнь с тобой, — и вновь поцелуй. Он кружил голову опьянённому от счастья Куону. Как долго он мечтал сказать ей эти слова, как мучился, боясь услышать «Нет». Но она говорила «Да». Её губы отвечали ему. Пусть неумело, но зато искренне.       — Я уже давно отдала тебе своё сердце. Есть лишь ты. После этого я никогда не покину тебя. Обещаю, — он смотрел на неё, не веря своим ушам. Неужели она говорила правду? Страхи были напрасны и он зря изводился? Нет. Ничего не происходит просто так. Наверное, он смог заслужить прощение у Господа.       Новый поцелуй был полон нежности, благодарности. Он ласкал её сладкие губы, желая закрепить данное обещание. Горячее дыхание опаляет нежную кожу. Теперь он точно знает — её сердце принадлежит ему. Невесомые прикосновения губ к румяной щеке. Кёко смущённо смотрит в его глаза. Наконец он может прочитать в её взгляде то непонятное ранее чувство — любовь. И пусть она не сказала ему заветные три слова, он всё понял. Она любит его. Любит…       Куон впился жарким поцелуем в её губы. Он терзал её уста со страстной ненасытностью. Сколько поцелуев и все разные, — подумала Кёко. Бархатные прикосновения губ перешли на лебединую шею. Через тонкую ткань школьной рубашки он поцеловал её под левой грудью, ощущая, как часто-часто бьётся её сердце. Оно бьётся так же часто, как и его. Сумасшествие!       Медленно, он расстёгивал её рубашку, постепенно обнажая недоступное перед своим пылающим взглядом. Он знал, что любые его прикосновения вводят любимую в глубокую степень смущения, но ему это нравилось. Он любил в ней всё! Отбросив в сторону ненужную сейчас вещь, руки Куона потянулись к обнажённой коже. Они огладили тонкую талию, перешли на живот и поднялись вверх. Осторожно он сжал в руках упругие груди, вырывая из уст любимой громкий вдох. Дрожь обуяла их тела, пронизывая каждую клеточку тела. В одно движение он снял домашнюю футболку и отбросил её в сторону одинокой блузки. Куон хотел почувствовать её, прижаться к ней, ощутить своим телом её нежность и хрупкость. Он вновь сжал её в своих объятьях, согревая своим теплом.       — Ты… такой горячий, — промямлила она, пряча взгляд от пытливых зелёных глаз. Кёко почувствовала нежный поцелуй на шее и жаркое дыхание.       — А ты так вкусно пахнешь, — если бы он не держал её, то она бы тут же провалилась сквозь землю.       — Ты делаешь это специально?.. — она не сказала что, но он всё понял. Посмотрев в её глаза, он увидел столько смущения, что хватило бы на всю Японию.       — Да-а-а, — Куон накрыл её губы новым поцелуем, вновь сжав в ладонях грудь. Ему нравилось, как она реагировала на его прикосновения, ведь больше никто другой не прикасался к ней. Она так чиста, но настал момент новых смущающих прикосновений… Его руки поползли ниже, огладили талию и вернулись наверх. Он обхватил губами ареолу соска, слегка посасывая. Неведомые доселе ощущения отозвались странным позывом внизу живота. Кёко запустила тонкие пальчики в его светлые волосы. Он удивлённо глянул на неё: в блаженстве прикрытые глаза, частое дыхание, тихие стоны. Куон всё делал правильно. Вобрав в рот второй сосок, пальцами помассировал другой. На сей раз стон был громче, протяжнее.       Руки опустились к подолу клетчатой юбки и приподняли его. Кёко почувствовала лёгкое касание по внутренней стороне бедра, прикосновение к самому сокровенному, самому наэлектризованному местечку.       — Ты тоже горячая и… влажная, — прошептал он, вновь поцеловав. Куон старался быть нежным и аккуратным, но плохо контролируемая страсть вырывалась на волю. Его нежный тёплый язык очертил губы, призывая открыть ротик забывшейся в ощущениях Кёко. Она повиновалась чисто интуитивно, не желая прерывать сладостное томление. Она отвечала на смелую ласку робко, осторожно, стараясь повторить движения его умелого языка. Этот поцелуй был долгим, волнующим.       Пока Куон целовал её, его руки были внизу. Пальцы массировали её через мокрую ткань трусиков. Низ живота стянуло тугим клубком. Кёко не понимала реакций своего тела.       — Бабник… — тихо проговорила она.       — Наверное, ты хотела сказать «пошлый», — ответил он, ухмыляясь.       — И это тоже, — её руки гладили мощную спину, плечи. Вздыбившиеся мышцы под пальцами приводили в трепетный восторг. Он напоминал ей неукротимого зверя, который нашёл свою добычу. Она в его власти, он повелитель её души и тела.       — Мы созданы друг для друга, Кёко. Ты — моя судьба, я — твоя. Скажи мне, что любишь меня, — он выжидающе смотрел на неё. Кёко покачала головой.       — Я смущаюсь.       — Значит, я буду смущать тебя до тех пор, пока ты не скажешь, — хитро улыбнувшись, он опустился ниже. Расстегнул замочек на юбке и потянул её вниз. Вслед за юбкой полетели и белые трусики. Она не сопротивлялась, лишь сжимала стройные ножки вместе. Куон развёл в стороны её бедра, устраиваясь между ног. — Давай. Я хочу услышать это, — он давал ей последний шанс, но она вновь отрицательно покачала головой.       — Ах! — вскрикнула она, почувствовав его губы и язык внизу. Теперь они ласкали её там, даря иную ласку, запретную.       — Скажи, — проговорил он, одурманенный её телом. Нестерпимо ныло в паху. Налившийся орган не давал чётко соображать. Язык очерчивал эрогенную бисеринку, губы накрывали и посасывали. — Ну же…       — Я люблю тебя! — вырванное признание сорвало последние остатки самообладания. Он быстро избавился от домашних штанов и давящего белья. Куон вплотную прижимался к Кёко, буквально ощущал кожей её трепет. Медленно, он проникал в неё, читая эмоции на лице. Лёгкая паника, ожидание грядущего, затаившееся дыхание, боль. — М-м-м, — Кёко глухо простонала. Она чувствовала его в себе. Большой, нетерпеливый. Он проникал в самую глубь её естества, принося муки.       — И я тебя люблю, — первый толчок отозвался болью. Второй. Третий. Кёко считала каждый до тех пор, пока не перестала чувствовать режущую боль. Девять. Десять. Одиннадцать… На двенадцатый счёт Кёко почувствовала что-то ещё. Боль смешалась с непонятным ощущением. К восемнадцатому счёту её охватила приятная нега. Теперь, каждое движение отзывалось удовольствием. Восхитительно. Они сгорали в пламени страсти, утопали в преддверии истинного блаженства. Ещё совсем немного, и они побывают на острове Бога любви, вкушая самый сладкий, самый желанный плод их единения. Уже!..       — Цуруга-сан? — отдалённо услышал он. Его дыхание шумное, рваное. Он открыл глаза. — Цуруга-сан, что с вами? — обеспокоенный любимый голосок над ухом.       — Кёко… — мутным взором он видел её силуэт. Что произошло?       — В-всё хорошо. У вас жар. Вот, выпейте, — Рэн привстал на локтях. Голова гудела и была тяжёлой. Холодно. Он глянул на Могами, что протягивала ему лекарство от простуды. Как всегда, она больше переживает за других, не думая о себе. Приняв лекарство, Рэн лёг обратно. — Вам снился плохой сон? — Цуруга перевёл на неё непонимающий взгляд. — Ну, вы стонали во сне, будто вам очень плохо… — Рэн закрыл глаза, вспоминая волшебный сон.       — Нет. Это был самый лучший сон в моей жизни. И всё благодаря тебе, — он смотрел на неё, прожигая взглядом. «Повелитель ночи!» — подумала Могами, заметно бледнея.       — Я-ясно. Тогда вам лучше отдохнуть и досмотреть этот сон…       — Нет уж, — прервал он её. — Досматривать его я буду наяву… когда выздоровею, — от обольстительной улыбки простуженного Цуруги, Могами впала в ступор. Определённо, когда сэмпай болеет, он ведёт себя странно… Ещё более странные вещи говорит. — А сейчас я хочу принять освежающий душ. Срочно! — не слушая протесты и возмущения, Цуруга направился в ванную. Сегодня он точно больше не сможет уснуть… А всему виной эта простуда.