***
Удивительно, что он вообще смог так долго продержаться. Известие о смерти Николая Плисецкого застало его прямо в тренировочном центре. Меня тогда не было рядом, но Мила говорила, что по лицу Юрия в тот момент пробежала тень, оно будто застыло и… все. Его лицо и он сам были замерзшими на протяжении всего сезона. И даже когда в финале Гран-При Кацуки обошел его всего в полбалла, спихнув на третье место, Юрий на это никак не отреагировал. Спокойно взял свою бронзу, а на вопросы репортеров, не обидно ли ему, просто сказал, что доволен результатом. Хотя это было не так. Он не был доволен, он мог лучше, намного лучше, и он знал это. Все знали. Но никто, даже я до этого момента, не догадывался, как сильно ему был дорог дедушка. Юрий мог не видеться с ним месяцами, изнуряя себя тренировками у Якова и Лилии, мало о нем говорил и вообще лишний раз старался не показывать чувств к близким. Но когда Николая не было на состязаниях, не мог спрятать свою подавленность. А когда тот приходил поддержать внука, Юрий выкладывался на полную, показывая даже больше положенного. Даже не представляю, как ему удавалось совладать с эмоциями во время выступлений. Из-за первого этапа отбора, который проходил в Сеуле, он не смог попасть на похороны, а каждый идиот, считавший своим долгом «выразить соболезнования», непременно делал еще больнее. Когда мы, наконец, смогли встретиться с ним на пятом этапе в Алматы, я не смог вымолвить ни слова. Лицо Юрия действительно было мертвым, но его глаза… в них плескалось столько боли, что, кажется, в тот момент я сам почувствовал ее. Там, глубоко, где-то в районе сердца, будто его медленно-медленно режут тупым ножом, а ты ничего не можешь сделать. Потому что нож — это кровь, которой просто необходимо проходить через него, если не хочешь умереть. Хотя, сомневаюсь, что Юрий тогда хотел жизни. Хотел вообще чего-то. Тогда я не стал что-то говорить, просто обнял его. Плевать, что это было в холле отеля, и нас видело множество людей. Плевать на них всех. Юра просто мог сломаться. Он сильный, но не железный, ему была необходима настоящая, искренняя поддержка. Да, рядом с ним были Мила, Яков и Лилия, даже Виктор, но от них он отгородился бетонной стеной, не слыша ни слова. А меня… он тогда просто обнял в ответ, прижался так сильно, будто хотел спрятаться от этого мира, и почти неслышно пробормотал «спасибо». Яков был в бешенстве, когда на финале Гран-При зажигательную латинскую музыку в произвольной программе Юрий сам поменял на «Hurricane» в исполнении Anne Rocket, но противиться этому не стал. Он сам прекрасно понимал, что его ученик не в том состоянии, чтобы показывать страсть и возбуждение. А под выбранную композицию он откатал просто невероятно. Божественно красиво и так… грустно. Казалось, он вложил всю свою скорбь утраты в этот номер. Баллы были списаны только за ошибки в технике, за которой он и правда в тот момент совсем не следил, именно поэтому получил всего третье место. Юрия не было на вечеринке по окончанию сезона, и никто не видел его после официальной части. Я не собирался искать его, но он и не особо прятался, сидя на подоконнике девятнадцатого этажа. К тому моменту он уже смог совладать с эмоциями и теперь спокойно встретил меня. Проблема была в том, что я не знал, о чем говорить. Он, на удивление, начал первым: — Ты хорошо выступал, Отабек, — безэмоционально произнес Юрий. — Спасибо. Ты тоже, — я оперся на стену напротив него и попытался заглянуть в глаза, но парень сосредоточенно смотрел на город, раскинувшийся внизу. — Спасибо. Жалеешь, что не занял призовое место? — Юрий моргнул и странно повел плечами, будто замерз. — Нет. Я знаю свои ошибки. Тебе холодно? — Нет. Но в тот момент, когда он ответил, я уже накидывал свою ветровку на его плечи. Парень не был против, просто удобнее расположил ее на своих плечах и продолжил смотреть на город. Было непривычно видеть его таким — тихим, отстраненным и холодным. Все привыкли, что он ярко выражает свои эмоции, смирились со вспыльчивым характером, кому-то он даже нравился таким. Целеустремленным, взрывным и полным жизни. Со смертью же деда огонь, который полыхал в нем костром, будто погас, а номер под «Hurricane» был последними его всполохами. Сейчас остался только бесцветный пепел. И ему было холодно. Не снаружи, внутри. Я бы хотел тогда остаться в Москве подольше, но не мог, надо было ехать домой. За оставшееся время я виделся с Юрием всего пару раз, и тогда казалось, что он, наконец, начинает приходить в себя. Стал на что-то более ярко реагировать, изредка улыбаться и даже повышать голос, как прежде. Я думал, он справился с болью и смирился с утратой, поэтому оставил его с легким сердцем. Фото с нового года в его инстаграме уже ничем не отличались от предыдущих. Смех, веселье и свойственная подросткам беспечность. Получить приглашение на празднование его дня рождения было неожиданно. Но, видимо, было решено отметить совершеннолетие со свойственным этой дате размахом. Не знаю, кто все организовывал, но это было по высшему разряду. Большой загородный дом с крытым бассейном в элитном районе, первоклассное обслуживание и море гостей. Естественно, среди них были и те, кого Юрий на дух не переносил, например, тот же Джей-Джей, но формальности требовали того, чтобы приглашены были все. Хотя, казалось, именинника это не сильно волновало. Я не сразу нашел его на такой огромной территории, так как немного опоздал к началу из-за пробок. Юрий тусовался в компании Милы, Кацуки и Никифорова, когда я почти подошел, к ним присоединился еще и Пхичит — парень-инстаграм. В тот момент он как раз делал новое фото, чтобы в очередной раз обновить свой профиль. Но его присутствию на праздновании я был удивлен — не думал, что тот сможет приехать, так как в этот момент был занят постановкой ледового шоу в Бангкоке. — Отабек! — Юрий, судя по всему, был рад моему приезду. Заметив меня, он сразу же стал махать рукой, чтобы я подошел к ним. — Привет. С днем рождения, фея! — искренне улыбнувшись, я протянул ему коробочку с подарком. — Какого черта ты меня так зовешь?! — возмутился в привычной манере парень и, чуть повременив, стал вертеть замотанный в подарочную упаковку предмет. — Спасибо. А что там? — Откроешь, узнаешь, — пожал я плечами, сам при этом внимательно разглядывая Юрия. Все же он сильно изменился за прошедшие два года. Светлые волосы стали еще длиннее и сегодня были собраны в хвост, достигая плеч. Однако мне всегда нравились его прически на турнирах, а чем больше длина, тем сложнее их можно заплести. Один глаз все так же скрывала челка и, не знаю, кто до этого додумался, но на его веках были серебристые тени. Не удивлюсь, если Мила решила накрасить именинника. Вопрос, как он ей это позволил. Но оно того стоило. Глаза Юры из-за этого стали казаться еще красивее — больше и как будто зеленее, напоминая сочную траву. А еще он вытянулся и теперь был совсем немногим ниже меня, взглядом упираясь в мой подбородок. Только остался все таким же худым. — Так, значит, не скажешь? — упрямился он, на что я отрицательно помотал головой, улыбнувшись еще сильнее. — Ну и ладно. Тогда открою с остальными подарками, — Юрий демонстративно засунул небольшую продолговатую коробочку в задний карман джинсов и сдул челку со лба, выказывая недовольство над моей несговорчивостью. Мне в этот момент захотелось рассмеяться, он действительно был похож на котика. Но пришлось сдержаться, иначе вспыльчивый именинник бы обиделся. Я отвлекся на Якова, долго разговаривая с бывшим тренером, и даже не заметил, как Юрий слегка перебрал спиртного. Иначе он бы не стал спорить с Кацуки на то, сколько в того поместится пирожков, прекрасно зная, что японца разносит от любой лишней калории, как касатку, выброшенную на берег. Исход был, мне кажется, ясным — Виктор срочно повел Юри на воздух «проветриться». А Яков принялся отчитывать нерадивого ученика, но тот спокойно дерзил в ответ, зная, что в этот день ему позволено все. Первое марта. Прошло пять месяцев с момента смерти его дедушки, а он успел оправиться за такой короткий срок. Особенно, если вспомнить, что было еще в декабре. Может, Юрий с головой ушел в работу? Я заметил до этого, что он слегка похудел, но не придал этому значения. Все же такая резкая смена настроения очень странная… В один прекрасный момент сквозь громкую музыку прорвался оглушительный звон разбитого стекла. Все с непониманием уставились на то, что случилось у бассейна, но было слишком поздно, это произошло буквально за несколько секунд. Джей-Джей что-то сказал Юрию, тот вспылил, толкнул самовлюбленного канадца в воду и, круто развернувшись на пятках, бросился прочь, по пути сшибив разносящего напитки официанта. Многие бросились помогать отплевывающемуся от воды Жан-Жаку, а я попытался найти в суматохе глазами Юрия. Да, он ужасно вспыльчивый, и такая выходка вполне в его духе, но что-то было не так. Я чувствовал это. Юрий нашелся глубоко в саду за беседкой. Он оперся на каменную, увитую плющом стену, но не смог так долго стоять и в итоге сполз вниз, уткнувшись любом в колени и зачем-то закрыв уши руками. Из-за этого парень не слышал, как я подошел. Опустившись рядом на корточки, я осторожно потянулся к нему и отнял тонкие руки от ушей. Юрий удивленно вскинул голову, испугавшись того, что он не один, но, увидев меня, расслабился и подался назад, снова опираясь на стену и пряча лицо в ладонях. А затем произнес то, что заставило меня вздрогнуть.***
Он не оправился. Совсем. Просто научился прятать печаль в себе и показывать людям того Юрия, которого они привыкли видеть. На самом деле со временем ему становилось только хуже. — Чертов Джей-Джей, найду его и на всю оставшуюся жизнь вобью, что нельзя насмехаться над чужим горем! — я практически рычу, притягивая парня к себе. Он не сопротивляется, сразу же обнимая меня за пояс. Приходится постараться, чтобы сохранить равновесие и не упасть на землю, из-за чего одной рукой я опираюсь на стену и, кажется, слегка режу ладонь листьями растения, которое по ней вьется. — Не надо. Он тут не при чем. Он говорил то же, что и все, просто… я не могу, понимаешь?.. — Юрий захлебывается всхлипом и не продолжает то, что говорит, но это и не нужно — я все понимаю. Мне сложно подобрать слова, чтобы его успокоить, и я не привык видеть его таким беззащитным. Это просто меня обезоруживает. Все, что могу — это молча обнимать его, крепко прижимая к себе, и гладить по мягким волосам, этим жестом показывая, что парень не один. Далеко не один. Юрий на это не откликается, но со временем я чувствую, как он расслабляется, обмякая в моих руках. Только как бы он не пытался скрыть слезы, это у него все равно не получается — моя рубашка стремительно намокает, а парень, кажется, и не думает останавливаться. — Пойдем в беседку. Ты простудишься, если будешь сидеть здесь слишком долго, — я встаю на ноги и помогаю Юрию подняться. Его голова опущена, и он просто идет за мной, при этом не выпуская свою руку из моей. А как только опускается на мягкое сиденье, сам тянется ко мне и снова обнимает, не произнося ни слова. — Я тебе рубашку испортил… — спустя долгое время тихо говорит Юрий. — Думаешь, она действительно меня сейчас волнует? — я даже хмыкаю на это. О чем он все же думает? — Все хорошо. Я слышал, что после того, как поплачешь, становится легче. Ты слишком долго держал это в себе. — Отабек, — я слышу, как Юрий зовет меня, и наклоняюсь к нему… Чтобы в следующую секунду ощутить на своих губах чужие. Тонкие, но такие мягкие. А еще соленые от слез. Он буквально застал меня врасплох и нагло пользуется этим, придвинувшись еще ближе и положив свои руки мне на плечи. И я сдаюсь. Не могу не ответить ему. Этот человек слишком мне дорог, чтобы отталкивать. Раскрываю губы и позволяю его языку скользнуть внутрь, проделывая то же самое. Парень полностью отдается поцелую и уже обнимает меня за плечи, перебравшись на мои колени, я сам одной рукой обхватываю его за талию, а второй держу затылок, углубляя поцелуй. Это нереально. Он отдает всего себя, будто стараясь потеряться, забыть обо всем, и я ему в этом помогаю. Мы нескоро отрываемся друг от друга, но когда это происходит, я просто не могу отвести от Юрия взгляд. Его глаза… они совершенно ясные, будто он и не пил ни капли. Только теперь все лицо от теней блестит в свете фонарей. Не удержавшись, я провожу большим пальцем по его щеке и убираю часть блесток. Только руку отнять не получается — парень ловит ее и прижимает обратно к лицу. — Спасибо, — он снова шепчет, но голос, наконец, не дрожит. — Ты… Юра, я даже представить не могу, как тебе тяжело, и, прости, не хочу. Но я, правда, сделаю все, чтобы помочь тебе, — я говорю это медленно, растягивая предложения. Слова находятся далеко не сразу, они просто вылетели из головы после этого поцелуя. — Я знаю… Я знаю, — повторяет парень и снова тянется ко мне за поцелуем. В этот раз он вышел совсем недолгим, даже мимолетным, и до безумия нежным. Я не понимаю, что происходит, но… мне нравится. — Прости меня, — неожиданно произносит Юрий и прислоняется своим лбом к моему, внимательно и отчего-то виновато глядя в глаза. Я вопросительно смотрю на него в ответ, и тот моргает несколько раз, затем прикусывает нижнюю губу и говорит: — Я ведь использую тебя. — Какой глупый, — я невольно улыбаюсь и распрямляю свою ладонь в его руке, поглаживая холодную щеку, — я только что сказал, что готов сделать абсолютно все, — и сам целую его, опуская руку на тонкую шею. Не показываю этого, но на самом деле я ужасно рад, что он настолько мне доверяет. Юрий невольно всхлипывает сквозь поцелуй, но не разрывает его, только ерзает на моих коленях и комкает рубашку в руках. Я боюсь сделать что-то, что может его испугать, поэтому просто не спеша поглаживаю кожу и слегка сжимаю руку на его боку, ожидая, пока он сам осмелится пойти дальше. И Юра идет. Он никогда не останавливался на полпути, и то, что происходит сейчас, совсем не исключение. Слегка отклонившись назад, он медленно расстегивает пуговицы на моей рубашке, затем робко касается рукой оголенной кожи. Его пальцы холодные, и я слегка вздрагиваю, отчего парень замирает в нерешительности, но я подбадриваю его, поглаживая по пояснице сквозь ткань кофты. Осмелев, Юрий кладет ладони мне на грудь и несильно надавливает, ведя их к левой стороне, останавливается в районе сердца и прислушивается к его биению. Я улыбаюсь уголками губ, глядя на него. Такой невинный, но полный решимости. Тигренок, которому пришлось повзрослеть слишком рано. Забираюсь руками ему под кофту и снова кладу их на поясницу, медленно веду вверх, очерчивая каждый изгиб, крепкие мышцы и проступающие ребра. Юра прерывисто выдыхает и облизывает губы, наклоняется ко мне и легко целует в шею, оставив влажный след, который сразу же начинает холодить. Мне дико хочется снять с него кофту, но нельзя. Пусть в этом году весна и наступила довольно рано, но по ночам еще холодно. Не позволю, чтобы по моей вине он заболел. Когда перемещаю руки на затвердевшие горошины сосков, Юра жалит меня укусом в ключицу от неожиданности. И в ту же секунду тихо стонет, когда я слегка их сжимаю. Парень больше не может скрывать своего возбуждения и снова тянется за поцелуем, который в этот раз оказался совсем не невинным, наоборот, полным возбуждения и нетерпения. Левой рукой он проводит по моему животу, в опасной близости от застежки ремня, отчего мышцы пресса непроизвольно сокращаются. Я снова опускаю руки и позволяю пальцам проникнуть за кромку его джинсов, поглаживая мягкую кожу на копчике. Юра шумно дышит, утыкаясь носом мне в шею, и ерзает еще сильнее, явно намекая на то, что ему уже тесно в узких джинсах. — Бек. Я хочу… — неуверенно шепчет парень и замолкает на полуслове, но я знаю, чего он хочет. Приходится пересадить его со своих колен на мягкую скамью рядом, а самому опуститься вниз. Я не тороплюсь и сначала слегка приподнимаю края его кофты, припадая губами к впалому животу. Юра на это нервно хихикает, видимо, ему щекотно. Чтобы проверить свою догадку, перемещаюсь чуть выше и провожу языком по кромке ребер, внимательно следя за реакцией. Парень на это вздрагивает и тянется руками к моей голове, чтобы прекратить маленькую пытку, на что я только улыбаюсь, целую кончики тонких пальцев и слегка отстраняюсь, расстегивая ширинку его джинсов. Юра вздыхает от облегчения, когда я приспускаю плавки и освобождаю возбужденный член из тесного плена. Я не могу не смотреть на него, глаза сами поднимаются вверх. И встречаются с полными желания и благодарности чужими зелеными, которые сверкают в отсветах фонарей, словно кошачьи. Вижу свежую влажную дорожку на его левой щеке и спешу вытереть ее, успокаивая и прося немного потерпеть. Правой рукой мягко оглаживаю его член, выделяя пальцами проступившие венки, дотрагиваюсь языком до гладкой головки, и Юра дергается от неожиданности. Я улыбаюсь и уже уверенно обхватываю его член губами, придерживая за бедра парня, чтобы пока не двигался. Он все понимает и дает мне время привыкнуть к новым ощущениям. Это странно. Я никогда не думал об этом, но происходящее не вызывает у меня отвращения. Возможно, из-за того, что рядом со мной именно Юра, а не кто-то другой. Но мне хочется сделать ему приятно, доставить такое удовольствие, чтобы хоть ненадолго, но он смог забыть обо всех проблемах, отдавшись настоящему. Я двигаюсь вперед и заглатываю его член глубже, стараясь не касаться зубами. При надавливании на горло подавить рвотный рефлекс сразу не удается, и я слегка выпускаю изо рта ствол, затем беру его снова, в этот раз помогая языком. Юра тихо стонет и откидывает голову назад. Он очень хочет взять меня за волосы и задать свой темп, но я останавливаю его, переплетя пальцы рук вместе. Но без их помощи неудобно, из-за чего я двигаюсь медленно, Юре, кажется, это не нравится. Он хочет больше, двигая бедрами и почти неслышно постанывая. Мне приходится отпустить его руки и схватить за бедра, но глазами показываю, что бы он мне не мешал. Юра не мешает. Он просто хочет разрядки. Ему хорошо от того, что я делаю, и меня самого осознание этого приводит в некое чувство эйфории. Он стонет уже громче, не обращая ни на что внимания, я ускоряюсь, стараясь заглатывать глубже, но ближе к концу выпускаю его член изо рта и только ласкаю головку и уздечку языком, руками доводя парня до разрядки. Успеваю отодвинуться прежде, чем семя выплеснулось, забрызгав его оголенный живот, но пара капель все равно падает мне на лицо. Я вытираю их пальцем и поднимаюсь на ноги, утягивая одурманенного происходящим Юрия в долгий, развязный поцелуй. Он медленно отходит от яркого оргазма, все еще постанывая и шумно дыша, но не отпускает меня. Я кладу его руку себе на ширинку, и парень несильно сжимает возбужденное достоинство пальцами, от чего стону уже я. — Мне тоже?.. — неуверенно глядя на меня, спрашивает Юра. Я умиляюсь его не вовремя проснувшемуся смущению и обнимаю за пояс так, что ему приходится закинуть одну ногу на мою и прижаться вплотную. — Нет. Просто помоги мне. Я расстегиваю свою ширинку и освобождаю из плена член, подталкивая Юру к действиям. Тот кладет руку на основание и медленно ведет ей вверх, затем так же спускается вниз. Я прикрываю глаза от удовольствия и полностью отдаюсь ощущениям. Чувствую, как парень слегка ерзает, устраиваясь удобнее, и уже увереннее проводит по стволу, полностью обхватив его ладонью. Я облизываю губы, и Юра понимает намек, целуя их. Не могу сдержаться и запускаю ладонь ему в волосы, растрепывая хвост, а затем и вовсе распустив его, перебираю золотой шелк между пальцами. Я быстро достигаю разрядки, испустив гортанный стон, и прижимаю парня обеими руками к себе, утыкаюсь носом в его макушку и вдыхаю сладковатый аромат шампуня, выравнивая дыхание. Просидев в обнимку некоторое время, я отстраняюсь, приведя в порядок сначала Юру, а затем себя, и снова притягиваю его ближе. На улице похолодало, и когда возбуждение в крови угасло, парня начал пробирать мелкий озноб. В этот момент я жалею, что не взял с собой куртку, но ничего уже не поделаешь. — Бек, — уже спокойным привычным голосом произносит Юрий. — Ты ведь понимаешь, что теперь обязан быть рядом со мной всегда? — он уверенно глядит на меня и ждет такого же серьезного ответа. — Я буду с тобой, даже если ты этого не хочешь, — даже не думаю прежде, чем ответить, слова вырываются сами собой. Просто по-другому и быть не может. Достаю из заднего кармана его джинсов свой подарок, разворачиваю упаковку и открываю коробочку, являя свету украшение из серебра. Браслет поблескивает в бликах уличных фонарей, и на обратной его стороне можно заметить выгравированную надпись. Прочитав ее, Юра улыбается и сам застегивает браслет на своем запястье, показывая, что никому не позволит его снять. Надпись гласит: «Abeunt studia in mores».