Расшекспирилось...

Мои глаза на звёзды не похожи, Уста нельзя, как Вильям рёк, назвать. Да, не богиня я. Так ну и что же? Мне всё равно хотелось ввысь взмывать: Чтобы в сравненьях, сплошь роскошно пышных, Смог оболгать, любовь к себе вдохнуть, И полюбить, чуть трепетно, чуть слышно, Меня такую… ну хоть кто-нибудь. И «кто-нибудь» нашёлся — ты явился, Сладкоголосым Птицем счастья пел И мёртвой хваткой в мой кошель вцепился, И в этой хватке явно преуспел. Я же, особенного света не имея Ни на челе, ни даже под челом, Тебе внимала, как фиалка млея, И восхищалась дивным помелом. Ну а взамен — конечно, как иначе! — Тебе исправно злато-дань несла: Любой каприз альфонсового мачо Мне был как пропуск в рай на небесах. Тебя в твою божественность уверив И возведя на хрупкий пьедестал, Я разбудила в зайке сером зверя — И он вампиром ненасытным стал. Но сколь ни виться эдакой удавке, Всем наважденьям будет и финал. Придя в себя избитой жалкой шавкой, Я ужаснулась: страшен твой оскал! Стряхнуть, отмыться, вырваться на волю, Вернуть себя, начать дышать и жить, Без унижений, лжи и моря боли, Пусть не богиней — женщиною быть! Скажу тебе, закрыв стальную дверь, Шекспиру едким антиэхом вторя: «Став самой сладкой из моих потерь, Ты станешь и последней каплей горя».