Смущённый демон, юный бог

      «Девять. Мне было девять».       Он был уверен, что никогда ранее не слышал более жестоких слов. Упрёк бередил душу въедливой ржой. Ни покоя, ни забвения. Только дни, до отказа забитые спасавшей лишь на время рутиной, и ночи, полные удушливого беспокойства и табачного дыма. В любой броне изыщется брешь. Сверхъестественная сущность демона скрывала вполне человеческое сердце.       Уже и не вспомнить, когда он впервые осознал свою уязвимость. Сладкая хмарь подбиралась к нему издали, окружая со всех сторон неспешно, почти незаметно, пока не оплела тугими путами и не отравила ядовитой волшбой. Кем было это дитя, уверенно сжимавшее в маленьких хрупких ладонях несущую смерть сталь? Кто заточил этот клинок? Кто направил против живой плоти?       Нет, он не помнил, когда впервые ощутил брешь в своей броне. Но первое в жизни поражение он не забудет никогда. Не поражение. Безоговорочную добровольную капитуляцию.       «Останьтесь!».       Человек не имеет власти над демоном. Но это дитя имело. Лучшее доказательство того, что и богам не чужда рассеянность. Они обронили своё семя в мир людей, и божественный побег взрастил демон. Так он думал, наблюдая мужание отпрыска богов, и его губы кривила усмешка. Даже боги не в силах скрыть своих изъянов, но демон безупречен всегда и во всём. Дитя, напуганное собственной силой, жаждало стать слабым, но демон не позволил попрать посланный свыше дар. Он был свидетелем первого глотка сакэ блистательного юноши, очевидцем его побед. Кто не мечтает властвовать над божеством? Вот оно – юное совершенство, которое склонится перед его волей...       Непростительная наивность!       Боги не ружья, они не дают осечек. Оброненное ими касается земли не случайно. Насмешка над ними чревата карой. Бунт будет безжалостно пресечён. Для того юный бог и тронул подлунную своей лёгкой поступью. Чтобы взмахом ресниц низложить власть зарвавшегося демона. Демон увлёк его за собой, превратил грациозный танец меча в кровавую жатву убийцы.       «Здесь тебя научат только как стать дьяволом».       Он тонок в кости, прекрасен лицом. Его шея слишком стройна и трепетна, а кожа – бела и нежна. Он распускает волосы, они тяжело укрывают ломкую талию. Неуловимость их аромата умножает неизбежно пьянящую силу. Дурман луговых трав и цветов клевера. Его движения легки и пластичны, а манера править плечи и сплетать кисти рук за спиной - обворожительна. Он всегда одевается в светлое. Побег, взлелеянный в цветок. Знает ли он, как красив? Знает ли, что такая краса способна смутить даже демона? И никто не осудит, ибо у всех есть глаза. Бог не опустится до обольщения, но всё в нём полнится соблазном. Он просто таков, каков есть. И месть его именно в этом.       «Девять. Мне было девять».       Когда это золотое дитя повадилось красть у демона часы уединения? И этого он не помнил. Ему мнилось, что так было всегда. Юный бог приходил с рассветом и будил его своим хрустальным смехом. Он брал гребень и медленно расчёсывал длинные волосы демона, жмуря томные со сна глаза в первых лучах солнца. Смежал веки и демон: ничто в его холодном, грозном облике не должно выдавать кротости приручённой стихии.       Дерзкий, он был единственным, кого забавляла игра с огнём. Он без страха входил в клетку к дикому зверю. Он смел смеяться над демоном. Дразнить и задирать. Что ж, да будет так. Лишь бы ласкали слух звонкие переливы волшебного смеха. Демон мог только хмурить брови. Как иначе скрыть бессилие?       В жаркий день он сам подавал демону холодный чай, в промозглый – горячий. Ему было разрешено недозволенное – касаться демона. Только эти длинные пальцы могли распустить туго скрученный клубок мышц, напряжённых после долгих часов письма или усердной работы с мечом. Эти руки творили волшебство. Демон млел в их плену и ни разу не решился отвергнуть услужливого внимания. Всё, что не по рангу командиру Нового ополчения, возвышает бога. Ведь в глазах демона лишь божество может вознестись ещё выше, лаская заботой низшего.       Капитуляция. Демон сдаётся, когда замечает почти детский взгляд, смотрящий в сторону из-под полуопущенных век, разомкнутые в задумчивости губы. Тени ресниц подрагивают на щеках. Что за мысли змеятся в этой красивой головке? Это длится пару мгновений, но чистота того взгляда раскалывает летнюю ночь. Божество вдруг оживает, распахивает сёдзи и пускает лунный свет в комнату и душу демона. Неуловимое, оно почти ускользает, как сотни раз до того ступая за порог. Но сейчас ощущать, как пространство пустеет без него, было выше сил.       - Останьтесь!       Дивное создание замирает. Ещё есть шанс спастись. Стоит только увидеть испуг в его взгляде. Но богам неведом страх. Во взгляде лишь изумление. Любопытство. Он делает шаг назад.       - Погасите свечи.       Он вновь повинуется, и демон вздрагивает от шелеста лёгкой ткани, когда, задув последнюю свечу, он еле слышно садится рядом. Слишком плавно и изящно для молодого мужчины. Его руки лежат на коленях, чуткие пальцы сжимаются, мнут хлопок одежды. Такие тонкие запястья, кисти гладкие словно женские. Это не могут быть руки мечника, это наваждение. Оно исчезает, когда их пальцы соприкасаются. Мозолистые ладони грубее и сильнее его собственных. Прекрасное лицо так близко, омытое лунным светом, пропитанное доверчивостью. Демон рдеет, ощущая на губах вкус вишнёвой карамели. Он обхватывает узкие плечи, чувствует в них силу, что не заподозрить. Любуется отсветами ночи на точёных ключицах. Опрокидывая податливый стан, он хочет видеть, как звёзды тонут в глазах божества, как его волосы рассыпаются по полу, погружаются в лунное молоко. Хочет знать, почему божество сдаётся. Да сдаётся ли? Проигравший здесь только один. Сын богов широко распахивает глаза, полные звёздного света, улыбается чуть лукаво. Так пристало демону, не божеству. Его дыхание горячее, словно страсть. Перед искушением не устоять. Узел оби распускается точно бутон, концы пояса опадают лепестками. Всё в нём сравнимо с цветком, парящим в серебристой лунности.       Когда они открывают глаза, уже поднимается солнце. Впрочем, ложь. Это вовсе не пробуждение, они всё глубже вязнут в неверном, но ярком сновидении, едином для двоих. Как же сладко спится в обнимку! Они льнут к теплу друг друга, их волосы сплелись во сне. И отчего бы не умереть теперь, забирая этот сон в вечность?! Но боги не умирают…

***

      Время хвататься за голову.       - Почему вы не едите сладости?       Юный бог задорно смеётся и заглядывает в суровые глаза, когда он покупает ему все любимые лакомства.       «Потому что мне достаточно сладости ваших губ».       Он не произносит это вслух, только хмурит привычно брови. Он говорит:       - Это для детей.       - Отчего же? Сладости едят не только дети.       Но его взгляд сейчас – взгляд ребёнка. Демон не любит искушать себя этим взглядом, он сводит с ума. Демон не смотрит в его сторону, предчувствует невинное начало дурного разговора, которого не избежать. Демон страшился его с того дня, как принудил необычное дитя признать божественную силу. И тогда бог изрекает:       - Девять. Мне было девять.       Эти слова холоднее и разительнее любого клинка. Ему впервые возвещают: есть вины, которые не в силах простить даже боги. В детском взгляде больше нет тепла, в его голосе жестокая сталь. Демон ранен, он застывает на месте. Его зрачки сужаются точно пронзённые ярким светом. Он прячет глаза в ладонь. С этого дня он не сможет больше безболезненно встретить взор своего бога, в глазах божества навсегда застыл немой упрёк.       - Вы сотворили дьявола и сами того испугались? Второй такой вам не нужен?       - Содзи, вы…       Он не слушает, проходит мимо, даже не повернув головы. Он удаляется вслед заходящему солнцу. Он не оборачивается, в нём нет жалости. Демон оставлен истекать кровью, и этой ране не затянуться.       «Легко ли исцелить страдающую душу?».       Выкормыш демона прекрасен и без катаны. Но воистину божественен, когда его тонкие пальцы сжимают рукоять меча. Если он бог, то бог смерти. Бог, претворяющий смерть в поэзию, последние судороги – в агонию чувственности. Он не знает ни промаха, ни пощады. Он одержим своей силой и не может остановиться, пока поверженный противник не падёт к его ногам. Тогда в его глазах пляшут кровавые искры. Бог забирает положенную ему жертву. Таким его сделал демон. Такое он не простит вовеки, потому что, играя с детьми, никогда не избавится от мучительной мысли, что стал или станет палачом их отцам и братьям. Он сжимает пальцы в кулак.       «Я – не дитя человека. Я – порождение демона».       Воздаяние было скорым. Впервые в пылу боя юный воин теряет дыханье, его губы обагряет кружево кровавой пены. Смертоносный клинок дрожит в руке.       Демон быстро осознаёт, что кара вовсе не в терзающем тело искушении, не в снедающем душу упрёке. Из него наживую рвут то, что более ценно, чем жизнь. Он познаёт власть страха.       Бросается к обессилевшему со всех ног:       - Содзи! Это ваша кровь?!       - Ну и лицо у вас! Не волнуйтесь, это не моя кровь.       Содзи смеётся, ложь легко срывается с его губ.       Он не хочет мириться, демоны никогда не отступают без борьбы. Он укроет свой цветок от ветров. Запрёт сокровище, запретит утомляться, опоит горькими настоями. Всё хорошо, пока он смеётся:       - С вами, фукутё, мы можем смело болеть и ничего не бояться!       Фукутё бранит его за беготню, даже когда он играет с детворой в салки. Демон готов прятать от него дайсё. Демон боится увидеть испарину на дорогом лице, он знает, отчего эта кожа белее снега, почему впавшие щёки обжигает лихорадочный румянец.       - Я запрещаю вам, Содзи!       Бог позволяет запрещать. Он только звонко смеётся. И всё же тайком берёт в руки меч. Вопреки всему рвётся с бой.       Демон разведал слишком поздно, что нарушив его наказы, изнурённый мечник вышел один на защиту тех, кто оказался ещё слабее. Обернувшись мстительным духом, разметал всех, кто смел преградить ему путь. Дал мечу вершить своё дело. Опрокинул, ступая босыми ногами по чужой, ещё тёплой крови.       Фукутё донесли, как он понапрасну бился в досужих дружеских руках, что пытались его сдержать, как отчаянно кричал, срывая голос, требуя не стоять у него на дороге.       - Пустите меня!       - Вы должны вернуться к себе.       - Дайте пройти!       - У вас не осталось сил.       - ДАЙТЕ МНЕ ПРОЙТИ!       Он хочет сохранить на лице беспечность как можно дольше. Чем больше сил он теряет, тем чаще и отчаянней улыбается. Улыбка не сходит с лица. Демон ещё не знает, что каждый приступ любимого смеха гибнет в приступе тяжкого кашля. Кашель красит губы кровью. Его ставшая болезненной красота всё ещё вводит в заблуждение, бередит чувства демона саднящим порезом.       Вот и это холодное, ясное утро дарило надежду. Пусть вопреки тому, что нынче демон сам приходит в покои бога с рассветом и расчёсывает гребнем его длинные шёлковые пряди. Разбудить его всё труднее. Его брови совсем по-детски ползут вверх, а веки так тяжелы, что дрожат, когда он пытается их разомкнуть. Глаза смотрят утомлённо, они привыкают ко сну. Долгому сну, полному тишины и небытия.       - Я так устал.       - Содзи… Вы устали? Но ещё утро.       Гребень выпадает из дрожащих рук. Нет, даже демону не под силу исцелить его своей ворожбой. Он уходит, сколько не удерживай в объятьях. Он увядает.       Порог покоев бога отныне едва преодолимое препятствие для демона. Суровое испытание. Он подолгу стоит в преддверии ада, не решаясь войти; долго медлит на его границе, страшась выйти. Что, если однажды ступив внутрь, он увидит – бог покинул своё прибежище, оставив в саване простыней своё слабое земное обличье? Что, если однажды ступив наружу, демон утратит своё божество навсегда? Ощущать, как мир пустеет без него - выше сил. Демон больше не боится собственной слабости. В одиночестве он всё чаще падает на колени, рычит раненым зверем. Почему так больно? Приговор – чахотка. Опять. Сколько ещё тепла отберёт у него эта немочь? Почему все его раны раз за разом обречены вскрываться? Он ввязался в поединок с противником, которого не победить. Он беспомощен. Жалок. Боги, ликуйте!       Их время неумолимо истекает. Зыбким песком сквозь пальцы. Сон окончен. Осыпался золотой пыльцой. Пора просыпаться. Утренняя иллюзия о том, что всё, возможно, обойдётся, рассеивается вечерним горячечным жаром. Бог горит в руках демона, обжигает ладони. Бог почти невесом. Он отказывается от лекарства. Демон заставляет принять его со своих губ, следит, чтобы горькое снадобье было испито до последней капли. У губ бога металлический вкус крови, а дыхание слишком горячее, жарче дыхания страсти. Он задыхается от лёгких касаний губ. Они душат его.       - Дайте мне отдышаться.       Он жадно хватает ртом воздух, когда демон позволяет ему откинуться на своих руках. Этому телу больше не изогнуться, как прежде, не воспарить в мистическом лунном серебре. Оно тяжело обмякает в железной хватке демона. А демон, как никогда, жаждет видеть тонущие в больших глазах божества звёзды, слышать звонкий смех, когда длинные волосы, щекоча, коснутся обнажённых ступней. Эти чудесные волосы рассыпаются по постели больного и теперь, когда демон бережно выпускает его из объятий. Он подносит прядь к своим губам, тонет в аромате луговых трав и цветов клевера. Это всё, что осталось неизменным. Демон жадно вглядывается. Запоминает. Плавность знакомых линий сменилась болезненным изломом. На измученном лице маска неизбежности. Глаза лихорадочно поблёскивают из чёрной тени, обозначившей впадины глазниц. В глазах вместо звёзд бездонная мгла вечности. Демон видит в них то, чему там не дóлжно быть. Страх. Но ведь боги не знают страха! Эта мысль студит кровь. Быть может, в его глазах всего лишь отражение ужаса демона? Он робеет коснуться его, это тело стало слишком хрупким. Но не касаться губ невмоготу. Он выпьет с них горькую хворь. Заберёт её всю.       Не будет больше ни луны, ни солнца. Ему не уснуть без баюкающих сладкоголосых речей. Ему ни к чему просыпаться, если знакомый хрустальный смех никогда не разбудит его. Есть ли в мире слово страшнее, чем «никогда»?       - Останьтесь!       Это слово, обретающее новый смысл. Жизненно важный для них обоих.       - Содзи, останьтесь! Вы не можете так уйти! Я запрещаю вам, Содзи!       - Прошу вас, не надо! Иначе я тоже…       Поздно, влажный след уже расчертил бледные, впавшие щёки       Боги вспомнили о потерянном отпрыске и забирают его в свой сияющий сонм. Они истязают демона. Боги не умирают, они перерождаются для новой жизни. И демон перейдёт достаточно граней дозволенного, чтобы и за пределами этого мира юный бог вновь снизошёл его покарать. Он повергнут. Смотрите, боги! Ваша воля свершилась! Что же вы отводите взгляд?!       Демон скрежещет зубами, рвёт ногтями свои ладони. Его глаза слепит солёная пелена. Ведь каждый знает, что станется с цветком, отъятым от живительных вод и ввергнутым во мрак.       Вечный холод.