Лагерь 2.0

Шаги гулко отдавались в ночной тишине, разлетаясь в пустой голове многомиллионным эхом. Лёгкий летний ветерок трепал мои непослушные волосы цвета печной сажи, выметая из головы все мысли и чувства. Хотя, признаться, я не был против. Абсолютный вакуум, гулкое ничто — вот, что мне требовалось сейчас. И ветер давал мне столь необходимый покой, унося с собой все переживания, все эмоции, чувства, воспоминания… Шаги гулко отдавались в ночной тишине. Я бездумно шел вперед, разрезая телом стену бесконечной тишины, лишь иногда нарушаемую трепетом листвы да покачиванием веток. Ноги сменяли одна другую, медленно унося меня к бесконечному горизонту. За краем которого неуверенно разгоралось пламя восхода. Ноги сбились с шага, задев неприметную кочку. Едва не потеряв равновесие, я всё-таки сумел удержаться. Ветер тут же метнул мне в лицо ярко-зеленый лист клёна, ослепив на долю секунды. Чертыхнувшись и убрав маленький кусочек реальности от лица, я продолжил своей шествие по давным-давно заброшенной площади. Бронзовый памятник неизвестному инноватору с интересом уставился на меня, многозначительно поправляя осыпавшиеся под действием коррозии очки. На руке статуи не хватало нескольких пальцев, ноги были изрядно изгрызены ржавчиной. Однако никому не известный Генда всё стоял, возвышаясь над всем лагерем, будто постовой над тюремной территорией. Шаги гулко отдавались в предрассветной тишине. Асфальтовая крошка под ногами приглушённо хрустела, будто я шел не по дороге, а по стеклу, осыпанному песком. Постепенно сквозь пелену тишины прорезались новые звуки. Где-то протяжно и жалобно всхлипнула проржавевшими петлями дверь, с громким треском обрушился свод одного из домиков-полубочек, погребая под собой остатки мебели. Вдалеке ухнул филин, будто предупреждая одинокого странника об опасности. Но мне было плевать. Шаги гулко отдавались в утренней тишине. Солнце лизнуло верхушки деревьев, неуверенно обшарило разбитые окна домиков и, удовлетворенно метнув в меня несколько солнечных зайчиков, поползло ввысь, к бесконечно-голубому небу. Ветер, вдоволь наигравшись разваливающейся прямо на глазах дверью, поднял и закрутил небольшую кипу каких-то листов, словно выдранных из старой книги. Покрутил, покомкал, и снова опустил на то же место, с которого поднял их. На одном из этих листов крупными буквами значилось: «Унесённый ветром». Саркастическая ухмылка утонула в утренней тишине. Весь мир замер в ожидании нового дня, как замирает ребенок перед тем, как раскрыть новогодний подарок. Выплывшее откуда-то из-за верхушек сосен небольшое облачко поспешно скрылось из вида, спеша по каким-то своим неотложным делам. А я все шёл, не обращая внимания на медленно растущую усталость. Ноги наливались свинцом, живот, из раны на котором медленно сочилась алая кровь, болел всё сильнее и сильнее. Однако меня это уже не беспокоило. Ветер вымел все мысли из головы, оставив лишь одну: краткую, монотонную, естественную и позарез необходимую, как бы странно это не звучало. «На пристань. Мне надо на пристань. Надо на пристань…» Лодочная станция ощерилась вдребезги разнесёнными окнами и сломанными, а в некоторых местах и совсем сгнившими досками. Солнечные лучи игриво метались среди осколков стекла, перепрыгивая с ветки на ветку, с дерева на дерево. Водная же гладь была совершенно непоколебима, будто и не было того летнего ветерка, что растрепал мне волосы несколькими минутами ранее. А я все шел. Острая боль в левой руке медленно растекалась по всему телу, будто раскалённая смола. Недовольно сморщившись, я вытащил из страшной раны старый ржавый гвоздь и, коротко размахнувшись здоровой рукой, метнул его в воду. Круги от упавшего предмета заметались по глади озера, убегая куда-то к бесконечному горизонту. Туда, где сейчас стоял давно проржавевший поезд, половина вагонов которого валялась на дне залива — над водой лишь крыши торчали. Медленно опустив свой автомат на пристань, я с громким вздохом, полным боли и отчаяния, уселся рядом. Положив верное оружие на колени, медленно стянул с ног опостылевшие берцы. Коснувшись ногами прохладной воды, я улегся на спину, устремив взгляд в бесконечное синее небо. -И зачем? -Приказ такой. Долг. И так далее. Да и как будто ты не знаешь, зачем. -Знать-то знаю. Я от тебя услышать хочу. Зачем? -Тебе честно ответить? Хотя какой в этом смысл, ты и так все знаешь. Даром, что-ли, мысли читаешь... Странного вида девушка медленно опустилась на колени рядом со мной, недовольно прищурив желтого цвета глаза. Кошачий хвост ласково теребил мои окровавленные волосы, поглаживая разбитый в схватке лоб. -Давай честно. Хоть и читаю, а всё равно услышать надежнее. Я глубоко вздохнул. В нагрудном кармане комбинезона была пачка сигарет, подаренная майором перед самой операцией. Мне хотелось закурить, однако руки никак не желали подниматься — слишком сильно я устал. Прочитав мои мысли, кошкодевочка вытащила из кармана последнюю сигарету, и, сунув мне её в зубы, чиркнула спичкой. -Спасибо. Ты ведь знаешь, в чем дело. Ты разлучила меня с ней. Разлучила навсегда, одним движением своих поганых коготков. Такое не прощается никому, даже тебе. Не прощается — и не простится. -Понимаю. Хотя… на самом деле, я к этому имею косвенное отношение. Расстались-то вы сами. -Но именно ты забрала её у меня. Именно ты… Девушка безразлично пожала плечами и, поднявшись с колен, уставилась на медленно восходящий огненный шар. -Что ж… Ты сам сделал свой выбор. Но, исключительно по доброте душевной, я всё-таки спрошу ещё раз. Точно не хочешь со мной пойти? Там вы снова будете вместе. К тому же… Девушка взглядом указала на страшные раны. -Ты будешь жив. Такие раны не совместимы с... -Отказываюсь. К чёрту мне такие турне не нужны, накатался уже. Да и вообще — сгинь с глаз долой. Дай человеку помереть человеком, а? -Что-ж... Прощай, Семён. Прощай, и не держи зла. Легкий ветерок растворил тихие шаги в утренней тишине. Остался лишь я, автомат, и бесконечное голубое небо. -Чего у этого места не отнять — так это красоты. Всегда поражался… Сигарета медленно догорала в обожжённых губах. Вместе с дымком из тела уходили и последние частички жизни, улетая навстречу утреннему солнцу…