Не дразни меня, Юра

Спустя некоторое время Юра нашел в себе силы подняться и дойти до ванной комнаты. Он стащил с себя одежду и закинул в стирку. Глянул в зеркало. Шея была разукрашена так, что сразу становилось понятно, чем занимался Юра в свой день рождения. Волосы растрепаны, глаза шалые. А между тонких ключиц висит кулон, подаренный лучшим другом. Захотелось завыть в голос, но Юрка сдержался. Залез в ванную, включил воду, попытался разобраться. Он дразнил Отабека. Хотя тот очень просил его так не делать. Но ведь и не говорил, почему и чем это чревато. Ага. Сказал бы он: «Юра, еще раз высунешь язык, и я тебя трахну». Юра, ты дебил. Но Отабек же всегда был спокоен и надёжен, как скала. Сейчас-то что его переклинило, они даже не пили?! И они не геи! И куда свалил чертов Алтын? И как теперь ему в глаза смотреть… Юра вспомнил, как стонал ему в губы, выгибался и терся, и… ему стало совсем плохо, потому что член среагировал на воспоминания вполне однозначно, а вот самому Юре захотелось утопиться прямо в этой ванной. Он заплакал. Честно не хотел, но удержать слезы не смог. Затем грубо выматерился, ушел с головой под воду, вынырнул, вытер с лица воду и глубоко вздохнул. Потом долго тер себя мочалкой и пытался придумать, как оправдать перед дедом засосы на шее и исчезновение Отабека. Накинув на себя халат, Юрий вышел из ванной уже почти спокойным. И лицом к лицу столкнулся с тем, кого меньше всего хотел сейчас увидеть. Или, наоборот, очень хотел увидеть и дать в морду. Он не успел определиться. Глаза у казаха были испуганные. — Юра, с тобой все в порядке? Ты долго... Плисецкий вскипел за доли секунды. — Ты дебил, блядь?! Как думаешь, может у меня всё быть в порядке после того, что случилось? – Плисецкий оскалился, замахнулся и впечатал кулак в скулу Отабеку. Охнул, схватившись за пострадавшую кисть. - Твою мать, ты каменный, что ли? — Юра, аккуратнее! — вскрикнул казах, хватая Юрку за руку, пытаясь рассмотреть, насколько она пострадала, не замечая, что у самого теперь на скуле будет красоваться отличный синяк. - Как выяснилось, не каменный... На секунду они замерли. Хрупкая бледная ладонь Юрия с нервными пальцами и покрасневшими костяшками чуть подрагивала в ладонях Алтына. — Прости меня, Юра. Я просто подонок. Сорвался, как… — Я тебя спровоцировал. Но я действительно представить не мог… — Ты потрясающий, Плисецкий. Я все это время сидел в соседнем дворе, пытался понять, что происходит, и до меня, кажется, дошло. Я изо всех сил верил в то, что ты просто мой друг. Близкий, почти родной. Почти… брат. Юра фыркнул. Бека тоже. — Ну да, идиотское предположение, — продолжил он. — Но это хоть как-то оправдывало мою к тебе привязанность, потому что в рамки дружеской она давно не вписывалась. Я от этих твоих дразнилок с ума сходил. Мне твой… язык в эротических снах снился. А я все думал — уважение, дружба… Нет. Точнее, не только… Отабек говорил, а Юра смотрел на него, как будто впервые. Строгое, неулыбчивое лицо, которое преображалось, когда казах смотрел на Плисецкого. Руки, которые всегда так завораживали Юрия своей силой и красотой. Тренированное тело спортсмена. Губы, которые, оказывается, умеют так целовать. Глаза, которые сейчас смотрели с искренним сожалением и в то же время… любовью. Вот это да… куда же он, Юрка, смотрел все это время? — Бека, мне тут холодно… — проговорил он медленно, глядя на свои босые ноги. — Прости, я молодец, конечно. Нашел место и время в любви признаться. — В любви? — Юра уже понял, что хотел сказать Алтын, но в голове никак не укладывалось. — В любви, Юра. Отабек подхватил его, приподнимая над полом, вынуждая Юрку вцепиться ему в плечи и обхватить ногами за талию. — Ты чего опять творишь? — воскликнул Юра. Но Отабек не ответил. Донес до кровати и опустил свою ношу на покрывало. Запахнул полы халата, стараясь не думать о том, что под ним на Юре ничего больше нет. Сам опустился на пол, взял тонкие ступни парня в свои руки. Начал согревать дыханием, заставляя Плисецкого покраснеть. — Как ледышки… — Бека… — Юра смотрел на парня перед собой и понимал, что и сам… давно уже… влип. Ну как можно было сидеть бок о бок, играть в приставку или слушать музыку через одни наушники, желать прикосновений и его внимания и не понимать, что это значит. — Знаешь, — сказал он, стараясь хоть как-то отвлечься от рук казаха, которые поглаживали, разминали ступни, поднимались выше, к коленям, — когда ты приехал, у меня было странное ощущение, что теперь-то у меня действительно дома находятся все, кто должен здесь быть. — А у меня было ощущение, что я приехал домой, — проговорил Отабек, обжигая взглядом из-под ресниц и прикасаясь губами к изящной щиколотке. Дыхание Плисецкого сбилось. По мере того, как поцелуи Алтына поднимались выше и становились горячее, Юра терял последние крохи самообладания. Хотелось, чтобы Отабек коснулся там… Алтын не заставил себя долго ждать. Приподнялся, уложил Юру на подушки, развязал пояс халата, раскинул в стороны. Замер в восхищении, разглядывая совершенное тело под ним, запоминая каждый изгиб, каждую черточку. Решился, сдернул с себя футболку, развел в стороны, сведенные в приступе внезапного смущения, колени Плисецкого, лег сверху, опираясь на руки по обе стороны от его головы. Юра застонал в голос от переполнивших его чувств и ощущения горячего, сильного тела, прижимающегося к нему так близко. От осознания, что это Отабек, становилось легко и радостно на душе. Теперь он отчетливо понимал, что никому бы не позволил касаться себя так, кроме него. Никому бы ни за что так не доверился. — Мой, — выдохнули они в унисон друг другу в губы, прежде чем нырнуть с головой в омут тех чувств, которые осознали только что и к которым так долго шли.