Never Tell The Truth

Самый ужасный день недели для Чимина — среда. Он и сам не может объяснить, почему чувствует себя усталым и угнетённым в этот день. То ли из-за того, что самое плохое случается именно в этот день, то ли ещё что-то. Выходные — это хорошо. Можно никуда не ходить, поспать подольше, чем обычно, или же провести день с ноутбуком. А ещё хотелось бы пригласить Юнги в гости и вновь посмотреть фильм или же даже детективную дораму. Но до выходных ещё три дня. И это по-настоящему угнетает. Чимин боится только двух вещей: того, что кто-то узнает правду, и одиночества. Он любит тишину, но ненавидит и боится одиночества. Парадокс. С Юнги комфортно молчать и не чувствуется неловкости, разве что при разговоре. Они могли бы здорово подружиться, если бы Юнги хотел. Мин кажется… отстранённым что ли. Холодным. Возможно ли, что он относится к тем людям, которые на вид холодные и неприступные, а с близкими людьми совершенно другие? — Так ты пойдёшь на свидание? Хосок лежит на его кровати, поедает недельный запас еды, и, кажется, что совесть его совсем не мучает. Хосок проводит у него много времени, хотя дома его ждёт кот или собака. Чимин точно не помнит, кто именно, но помнит, что Хосок назвал животное именем Чимина. Парень помнит, как ещё в детстве брат тыкал пальцем в его пухлые щеки и говорил, что обязательно назовёт своих детей и домашних животных именем младшего. Хосок кричал, что это будет «эпично». В чём заключается эпичность, Чимин до сих пор не может понять. Порой ему кажется, что Хосок и сам не понимает значение слов, что он употребляет в речи. — Нет. — Чимин-а. Ты знаешь, что мы единоутробные братья? Хосок резко перестаёт жевать, принимает сидячее положение и становится серьёзным. У Чимина даже впечатление складывается, что тот решил открыть тайну всего человечества. Конечно, он знает. Чимин даже не помнит, когда это узнал, наверное, когда ему было пять или шесть, но помнит, что он воспринял это нормально и подошёл к брату, сказал: «пусть у нас и разные отцы, но ты всё равно мой глупый старший брат». Прекрасно запомнил, как Хосок улыбался и погладил по голове. — Хоть у нас разные отцы, но мать — одна. Поэтому мы должны держаться вместе, несмотря ни на что, должны делиться всеми тайнами, должны стать одним целым, должны… — Хосок, сколько раз мне нужно сказать, чтобы ты не употреблял так часто одно и то же слово в одном предложении? Что ты от меня хочешь? Старший на мгновение задумался. — Чтобы ты сказал, что с тобой происходит. И о ком думаешь. — Ничего со мной не происходит и думаю о том, как бы тебя выгнать, потому что уже достаточно поздно и я хочу спать. Хосок недовольно хмыкает, встаёт с кровати и показывает язык. И этому человеку тридцать лет. — У меня завтра сложная операция, — сообщает Хосок. Чимин кивает, протягивает брату конверт с документами. — Ты ведь не оперируешь. — Не у пациента операция, не у пациента, а у меня. Хосок говорит это равнодушно, просматривает полученные документы и одобрительно кивает. А Чимин пытается вспомнить, о каком хирургическом вмешательстве может идти речь. Может, аппендицит будут вырезать? Хотя нет, это было два года назад. Хосок иногда жаловался на сердце… А вдруг… — Что за операция, Чон Хосок? — Ничего важного. — Эй, Чон Хосок! Чон смотрит на него тяжёлым взглядом, что заставляет Чимина немного съёжиться. Это, должно быть, опасно, раз Хосок смотрит на него таким взглядом и просит свою страховку. Чимин и сам не знает, зачем хранит документы брата. Вероятно, из-за того, что старшему ничего доверить нельзя и он обязательно что-то потеряет. Хосок проходит в гостиную, жестом показывает присесть на диван и глубоко вздыхает. Чимин слушается, видит, как тот смотрит в потолок, шмыгает носом, наверняка он сдерживает слёзы. — Хоби… Хосок показывает, чтобы парень помолчал, и тяжело выдыхает. — Чимин… я должен тебе сказать, что я болен и, должно быть, я скоро умру. Ты спрашиваешь, что за операция… хорошо, я тебе отвечу. Я болен… Чимин ожидает услышать такие диагнозы, как «рак», «пролапс митрального клапана III или же даже IV степени»*, но не то, что он услышал. -… пульпитом. Чимин кивает и уже собирается заплакать и обнять брата, сказать, что всё будет хорошо, как до него доходит смысл сказанного. — Хосок, ты идиот! Чтобы я тебя в своём доме не видел! Чон смеётся, машет на прощание и не забывает добавить, что младший похож на свирепого хомяка. Вообще не смешно. Только показывает его глупость. Чимин ложится на кровать, тихо бормочет себе под нос. Он испугался, а на самом деле это обыкновенная, не смешная шутка Хосока. Чимин часто вспоминает о своём прошлом ночью. Что-то внутри него душит и не даёт возможности спокойно вдохнуть. Он вспоминает, как в десять лет узнал правду, и мир неожиданно для него потерял привычные краски. Вот ему четырнадцать, и он пытался покончить жизнь самоубийством. Не оставалось сил бороться и жить с мыслями, которые убивали внутри. Однако что-то каждый раз спасало его, будто намекало, что все ещё будет хорошо, просто надо подождать. В семнадцать лет у него появилась первая девушка по имени Сохе. Чимин до сих пор помнит её аромат. Он был необычным, и он и сейчас не может его разгадать. Трепетно бережёт в воспоминаниях её улыбку, которая и сейчас грела его сердце. Они встречались три месяца, а потом Сохе ушла навсегда. В восемнадцать он стал встречаться с парнем Сокджином. Их познакомил Хосок. Чимину и вправду было уютно рядом с ним, однако искра быстро погасла. Ныне ему двадцать три, и он чувствует себя одиноким и ненужным. /// Выходные подходят незаметно, и Чимин даже сам удивляется. Парень широко зевает, садится на кровать и думает, чем бы ему заняться. Обычные выходные дни он проводит дома, но сейчас хотелось погулять по улицам. Чимин встаёт, сонно трёт глаза и идёт в ванну, по пути включает радио и чуть не перекидывает гладильную доску. По квартире разносится приятная, запоминающаяся песня, и Чимин не замечает, как начинает напевать её себе под нос. Утро кажется хорошим, пока он не берёт с полки баночки, ничем не примечательные с виду. Чимин смотрит на таблетки обречённым взглядом. Каждый раз, перед приёмом лекарств, он говорит себе, что всё будет хорошо, он будет счастлив, нужно лишь немного подождать. Чимин пытается жить полноценной жизнью, но чувствует себя бракованным (?) что ли. Он убеждает себя, что у него прекрасная жизнь, но самого себя тяжело обдурить. Тяжко избавиться от мыслей, которые преследуют тебя везде, где бы ты не был. Чимин медленно надевает брюки, а затем и джинсовую куртку поверх белой футболки. Никуда не хочется уже идти. Он наклоняется, чтобы зашнуровать кроссовки. Неплохо было бы зайти в кондитерскую за углом. /// Чимин неловко мнётся на месте, не зная, что лучше сделать: подсесть рядом или просто уйти. В руках он мнёт несчастный пакет с логотипом кондитерской. Юнги сидит на скамейке, спиной к Чимину, и, судя по всему, слушает музыку. Чимин оглядывается, словно боится, что его кто-то увидит, и медленными шагами подходит к старшему. Цель становится все ближе и ближе, и, когда до неё остаётся лишь несколько шагов, Юнги вынимает наушники и поворачивается к парню. Чимин глотает ком в горле, быстро поворачивает голову в другую сторону. Что же, это было достаточно глупо с его стороны. Можно было просто спокойно подойти, а не шарахаться на каждом шагу. — Кмх… я сяду. Чимин ставит перед фактом, с полной решимостью в глазах, и садится с краю. Юнги лишь улыбается, спрашивает, что у младшего в пакете. — Красный бархат.* — Люблю есть Красный бархат. — А мне нравится слушать Красный бархат. Юнги вновь смеётся, изредка поглядывает на пакет и отнекивается, когда Чимин хочет угостить его. — Почему ты их любишь? У них песни полное дерьмо. — Извини, что не собираюсь уважать твоё мнение, потому что оно действительно полное дерьмо. Rookie, rookie, my super rookie. Юнги улыбается широко, когда Чимин начинает напевать песни Red Velvet и зло смотрит на него. На самом деле, ему все равно на них. Ему нравятся некоторые песни, но особой любви или же ненависти не питает. Просто-напросто хотелось подразнить Пака. А сейчас складывается такое чувство, что он оскорбил самого Чимина, его семью, а не девичью группу. — Я пошутил, нормальные у них песни. — Правда? Потому если ты врёшь, то я… — Мне даже нравятся некоторые песни. Body talk, body talk~ Чимин смеётся хрипло в кулак, потому что это до жути забавно. И даже не известно, что смешнее: акцент Юнги или же его высокие ноты. — О, вот ты как выглядишь. Пак перестаёт смеяться, а на вопрос «в смысле?» отвечает, что до этого не особо вглядывался в лицо старшего и избегал зрительного контакта. Юнги хмыкает, убирает с глаз тёмную прядь чёлки, а Чимин не может взгляд отвести. Юнги… он красивый. Он не похож на типичного писаного красавца, однако в нем было то, что цепляет. — Чего смотришь? — Ничего, хён. Юнги поворачивает голову, смотрит пристально, а затем напоминает, когда его называют «хёном». Пак прекрасно помнит, но вслух не спешит говорить, что старший ведёт себя как типичный старший брат. Чимин лишь смотрит на свои ноги и теребит ручку пакета. — Раз ты такой вежливый, то почему, когда я с тобой разговариваю, ты опускаешь голову? Чимин поднимает голову, но все равно не может посмотреть в глаза собеседнику. — Ты ответишь? Юнги щелкает у него перед глазами и ожидает ответа. Чимин еле улыбается, смотрит вдаль и произносит: — Потому что я ненавижу зрительные контакты, не могу терпеть, когда на меня смотрят люди, и не очень люблю прикосновения. Возможно, они даже немного похожи.

Продолжение следует…