Пёс с тобой

Пэрриш полагает, что это неправильно и немного вне закона, на стороне которого решил стоять. В его жизни до нее были только верные решения. Вообще-то, до нее и жизнь была нормальной, а не чем-то в стиле психологического триллера со взрослым рейтингом. Увяз основательно и надолго, если не на всегда. Но они оба стараются делать вид, что это в прошлом, как кофе, как Бейкон Хиллс, как наставленные на их тела хирургические предметы. До смешного отчаянные, но друг другу об этом не говорят, ведь договорились жить нормально. Давая обещания вместо слащавых признаний в любви, забывали, что далеки от нормальности. *** Хотя, наверное, вины Лидии в этом нет. Не она составляла список смертников, не она расставляла приоритеты жизней крупными суммами. Всего лишь еще одна жертва обстоятельств и наемных убийц, которые, возможно, в следующий раз придут уже за ней. За ним же пришли. Пришли и за Скоттом МакКоллом, на котором был приличный ценник — кто-то щедро заплатил за то, чтобы на могильной плите с красивой эпитафией, подобранной близкими друзьями, выгравировали его имя. — Увези меня отсюда, — с отчаянием шепчет Лидия, прижимаясь ближе, скорее, от холодного осеннего ветра, пробирающего сквозь обтягивающую тело ткань черного платья, чем от желания на кого-нибудь опереться. Даже на похоронах выглядит так, словно смотреть должны только на нее, а не оплакивать смерть молодого парня; не из первоклассного эгоцентризма, просто Лидия Мартин не привыкла выставлять на всеобщее обозрение прошедшие вдоль костей линии изломов, на общем обозрении — тоскливая красота, как нечто единственное неизменное во всех трагичных историях, случившихся с ними слишком рано (как бы ни старались доказать обратное, у них никакой пригодности возраста для этой херни). — И куда? — Мне все равно. Я хочу уехать. Пожалуйста, давай уедем. — Черт с тобой, давай уедем. Она сбегает, потому что Скотта убили, потому что больше некому ее защищать. А на Джордана Пэрриша почему-то не рассчитывает. Конечно, ведь Джордан Пэрриш не альфа, о себе не может толком позаботиться, благодаря исключительному везению оставаясь пока в живых. И он сбегает вместе с ней, потому что в этом есть смысл — мишень с его спины никто не стер — потому что любит ту, с которой действительно черт давно рука об руку. Они сбегают в теплую Калифорнию, не боясь жаркого солнца, уже сгорели, выгорели и даже перегорели. Калифорния далеко от Бейкон Хиллс, а это главное. *** Лидия по ночам подрывается, задыхаясь кошмарами, пока он притворяется спящим, вместо ингалятора использует сигареты. В конце концов, не астматичка, скорее, невротичка. А если и по-настоящему засыпает — редкие случаи — то точно определяет, сколько раз она просыпалась по количеству окурков в стеклянной пепельнице на балконе, кроме которой там больше ничего нет. Соседка снизу, кажется, Эмили, советовала им украсить балкон рассадой, Лидии идея пришлась по душе, говорила что-то о гортензиях, но Джордан ответил, что цветы не настолько приспособлены к никотиновым осадкам, как ее легкие (смотри, они тоже долго не выдержат). А по утрам Лидия заваривает зеленый чай — больше никакого кофе, так? — заводит речь о житейских мелочах за завтраком, строит планы на ближайшие выходные, предлагает переклеить обои в спальне. По утрам вместе притворяются людьми, которыми уже вряд ли когда-нибудь станут. Имитируют счастливую пару в супермаркете: покупают продукты на неделю, выбирают новые полотенца в ванную, спорят о том, какое вино лучше взять к ужину. Имитируют вполне удачно, пока кто-нибудь из них не испортит все какой-нибудь случайностью. К случайностям относят и крики Мартин, сбежать можно, но не от самой себя. Смена места жительства не равносильна смене личностных особенностей банши — продолжит кричать, даже если доберутся до крайней точки планеты, даже если заблудятся в пустыне Сахаре или затеряются среди ледников Антарктиды. Но в Пасадене это просто случайности. Случайности происходят раз от раза и с Пэрришем, берущимся рукой за раскаленный в духовке противень, хватающим в спешке горячую стеклянную кружку. Ни боли, ни ожогов. В остальном же им удается сохранять обычность на ровне со своими соседями. Одобренный перевод в местный департамент полиции дает ему работу, работа оплачивает счета за электричество и их размеренную жизнь. Лидия только Эмили рассказывает о скорой женитьбе и обещает, что обязательно позовет на свадьбу, на самом деле, не желая пользоваться ни одной привилегией домохозяйки (да и о свадьбе явно не мечтает), восполняя «семейный» бюджет, как может — перечисленными матерью средствами. — Она же понимает, что я не могла остаться, — говорит, подкуривая пятую за день сигарету из пачки, за которую заплатила с банковской карты, Джордан не против оплачивать ее расходы, но против платить за ее испорченное здоровье. — К тому же, папа оставил мне приличную сумму, компенсировал свое отсутствие. Теперь я рада, что его не было рядом раньше. Деньги нам сейчас нужнее, правда? — Прекрати. — Что? — Курить. Прекрати курить. — Хватит включать заботливого родителя, — у нее недовольства не осталось, докурила его до фильтра во время предыдущего похожего разговора. Похожих разговоров слишком много, как и гребаных сигарет. Продолжает без издевок и колких реплик, продолжает с безразличием, впитавшимся с запахом табака в одежду: — Подожди пару лет. Рожу тебе девочку или мальчика. Может, и девочку, и мальчика. Вот их и начнешь учить, объяснишь о пагубном влиянии никотина на организм. — Пёс с тобой, — сцепляет кулаки и зубы, уходит, слишком сильно хлопая балконной дверью. С ней спорить бесполезно, не хочется, к тому же, не заканчивать споры с ней стало привычкой. — Он всегда со мной, — выдыхает шепотом вместе с дымом, смотря на тлеющий в зажатых пальцах окурок. Ведь правда, Мартин. Пёс с тобой. Черт с тобой. Цербер с тобой. Мартин не все равно, уйдет ли он. Потому что кроме него никого больше нет, потому что кроме него никто не нужен, пускай за время их несуразной пародии на жизнь семьи с картинки на коробке кукурузных хлопьев друг друга довели излишней натянутостью телевизионной — хоть сейчас бери обоих в рекламу — беззаботности. Если у них и есть что-то от семьи с картинки на коробке кукурузных хлопьев, то это — картонные образы с краями, об которые легко пораниться, которыми иногда хочется вскрыться. Но Лидия готова со всем смириться, чтобы с ним остаться. Вот для чего этот побег, эта сухая Калифорния с нагревающимися быстро асфальтными дорогами (никакой голливудской романтики, никаких апельсиновых рощ) и нервами — перестать думать о том, кто из них станет следующим, кто кого будет хоронить и оплакивать, кому не повезет больше. На какое-то из сотни одинаковых завтра она с утра не заваривай чай, не болтает о новом интерьере, подсмотренном в одном из журналов с годичной подпиской. Их потертая по краям идиллия нормальности растворяется на дне старбаксовских стаканчиков с кофе. — А если за нами придут? — Мы снова сбежим. «Мы снова будем притворяться другими людьми». Другая квартира, может быть, на другом континенте, чужая страна и чужой язык, где станут счастливой парой иностранцев, решивших сменить пейзажи жизни. Будет другой чай, другие соседи, другой супермаркет через пару кварталов и другие обои в гостиной. Но они никогда не будут другими. — А если однажды друг от друга?