***
На следующий день оборотней не пропускают в палату. — Что случилось? — Питер ловит за руку Мелиссу МакКолл и не отпускает, несмотря на фразы женщины о том, что ей нужно бежать. Он и Дерек прекрасно понимают, что что-то явно не так, и участившееся сердцебиение медсестры лишь подтверждает их догадки. Врачи вокруг суетятся, бегают по коридору туда-сюда, ищут какие-то предметы, необходимые для срочной операции. — Жидкость в его легких поднялась выше, — сдается наконец женщина спустя несколько минут молчания. — Он начал задыхаться, пришлось отвозить его в операционную, нужно откачать жидкость, иначе он… просто захлебнется. Она выдохнула, покачав головой, и ошарашенный Хейл расслабил хватку, так что Мелисса смогла уйти туда, куда торопилась. — Он выживет, — заверил сам себя Питер, прикрывая глаза и стараясь дышать спокойно. Несколько минут проходят в тишине. Родственники сидят рядом, прижавшись друг к другу плечами и глядя в девственно белый потолок больницы. Суета проходит мимо них, не слышны ни крики врачей, ни жалобные стоны больных, ни даже тиканье висящих над постом часов. Они будто замирают во времени, блуждают мыслями далеко от этого места, там, где нет никаких чертовых проблем. Спустя долгий, невыносимо долгий час Дерек заговаривает. — Мы могли бы, — он прочищает горло, — мы могли бы обратить его, если все станет… — Совсем плохо? Младший Хейл кивает, и они вновь сидят в тишине до тех пор, пока Питер не сжимает руку племянника и не приподнимает уголки губ в обессиленной и грустной улыбке. — Уверен, что потом нам за это попадет, но я согласен с тобой. Через несколько минут в больницу заходит шериф. Его плечи опущены, глубокие морщины залегли на лбу, и сам мужчина выглядит так, будто неделю подряд его расстреливали, а затем воскрешали, но только чтобы расстрелять вновь. Хотя, возможно, так оно и было: порой ожидание слишком сильно было похоже на расстрел. Несколько секунд казались часами, время медленно, по крупинкам проникало под кожу, как металлическая пуля, застревало там, въедаясь в каждую клеточку организма и оглушая невыносимым волнением, страхом, порой даже болью, которая не заживала через года, вспоминалась с внутренним содроганием и заметной бледностью на лице. — Как мой сын? — даже голос мужчины был сухим, черствым, как земля в саванне, будто он выгорел под палящим зноем полуденного солнца. — Мы не знаем, — честно ответил ему альфа, поднимая болезненный взгляд на шерифа. Тот только кивает несколько раз и поджимает губы, хмурясь. Сведенные в напряжении плечи подрагивают, как и у Хейлов, выдавая то волнение, что все трое так стараются скрыть. Это даже не волнение, нет… Куда более сильное чувство сковывает холодом все внутренности, заставляя дергаться от малейшего резкого звука, более сильное чувство железными цепями перекрывает воздух, заставляет дышать через раз. Они в панике, в ужасе, не знают, чего следует ожидать в следующую секунду. Мужчины напрягаются еще больше, когда мрачная Мелисса выходит из операционной и стягивает с лица маску. На вопросительные взгляды она только хмурится и чуть качает головой. В воздухе замирает немой крик. — Мы откачали жидкость, но не знаем, сколько он продержится до следующего обострения, — выдыхает Мелисса, и все трое мужчин прикрывают глаза. Тяжелый груз, каменной плитой давивший до этого на плечи, на душу, слетает, оставляя после себя ощущение избежания неминуемого, твердую уверенность в сегодняшнем дне. — Господи, спасибо, — тихо бормочет Питер, и Дерек, повернувшийся к нему, замечает тонкие влажные дорожки на его щеках. Шериф, не стесняясь, подходит к Мелиссе и крепко обнимает ее, на что женщина отвечает мягкой улыбкой и похлопыванием по спине. Сам Дерек же вытирает щеки, думая лишь о том, что сегодня со Стайлзом все хорошо, именно сегодня все обошлось. В голове альфы возникает абсурдная, в какой-то мере даже дикая мысль, но он вновь смотрит на дядю, находя в глубине его зрачков отражение собственных желаний и мотивов, находя там точно такой же лихорадочный блеск новой идеи по спасению парня. — Мы сможем зайти к нему? — спрашивает Питер тихо, почти шепотом, когда бессознательного Стилински провозят мимо них на кровати, заезжая в палату и, вероятно, перекладывая на жесткую и жутко неудобную кровать, которая наверняка так сильно давит бедному мальчику на ребра, еще больше мешая дышать. — По глазам вашим вижу, что вы что-то задумали, — Мелисса чуть щурится, а затем кивает. — Можете остаться на ночь. Я вас прикрою. Мистер Стилински отпускает подругу и чуть улыбается Хейлам, вместе с ними заходя в палату, где в окружении различных проводов мирно спит его сын. Стайлз чересчур бледен, его родинки черными дырами зияют на почти мраморной коже, синяки под глазами напоминают о тех не таких уж и далеких временах, когда он был одержим Ногицунэ, а из тонких рук торчат трубки капельниц, по которым необходимые для его жизни вещества поступают в организм. — Сынок, — тихо бормочет шериф, сжимая маленькую ладошку в своей руке и со вселенской болью в глазах глядя на парнишку. Его дыхание становится неровным, и кажется, будто мужчина вот-вот заплачет, не сдерживаясь и страшась того, что едва не произошло пару часов назад, страшась гибели единственного родного и любимого человека, который у него остался. — Мистер Стилински, — Питер кладет ладонь на плечо шерифа, чуть сжимая, и кивает ему. — Все будет хорошо. Спустя пару минут Джон, крепко обняв обоих оборотней, покидает палату. — Ты готов? — спрашивает Дерек, как только за мужчиной закрывается дверь, и получает молчаливое «да» от дяди. — Тогда давай спасем его, Питер. Хейлы подходят к кровати, располагаясь с обеих сторон, и бросают друг на друга странно решительные взгляды, будто убеждая друг друга в том, что если один из них вдруг передумал, то второй доведет дело до конца. Но ни Дерек, ни Питер и не думают отказываться от своих идей. Крепкие ладони оборотней обхватывают тоненькие запястья мальчишки, радужки зажигаются огнями — блестяще-лазурным и огненно-красным. Спустя секунду сквозь тихий писк прибора прорываются два волчьих рыка. По рукам Хейлов ползут тонкие, похожие на маленьких змей дорожки, разветвляясь около плеч на мириады крошечных нитей, всполохами приглушенно-тупой боли добираясь до сердца. Клыки удлиняются спустя минуту интенсивного лечения, а когти едва не пропарывают тонкую кожу парня, но мужчины упрямо продолжают тянуть болезнь, не замечая, как постепенно тает блеск на дне их зрачков, как начинает мерцать цветом радужка, как боль судорогой сводит руки, даже учитывая то, что оба они — оборотни. Дерек закашливается, ощущая металлический, противный привкус крови во рту, а Питер молча терпит, хотя прекрасно чувствует стекающую из носа горячую каплю алого цвета. Младший Хейл поднимает тускнеющий взгляд на дядю, и успевает увидеть только его побледневшее лицо, прежде чем оба они отключаются по непонятной причине.***
— Я вас обоих почти ненавижу, — Стайлз трепетно гладит по волосам своих волков, изредка шмыгая носом и растирая по щекам слезы, крепче прижимая их к себе и дыша через раз, опасаясь возможной панической атаки, хотя за полчаса ничего подобного так и не произошло. Дерек и Питер счастливо улыбаются, покрывая поцелуями наливающиеся здоровым румянцем щеки своего мальчика и слыша его наконец успокоенное, глубокое дыхание, вдыхая запах, из которого почти выветрились горчащие нотки болезни. — С нами ничего не случилось бы, лапушка, — нежно мурлычет старший Хейл, и его племянник только кивает. — Ничего не случилось бы! Ты знаешь, как я испугался, когда открыл глаза, а вы оба в этот момент падаете лицами вниз?! Да я чуть не умер тут от страха! — возмущается Стилински, подставляясь под ласки и поочередно целуя своих мужчин в губы. Спустя несколько минут нежностей, он все-таки улыбается и глубоко вздыхает, прикрывая глаза. — Я люблю вас, — смущенно бормочет он, удобнее устраиваясь в объятиях волков и погружаясь в счастливый, крепкий сон, за собой ровным вдохами утягивая и мужчин. Когда шериф узнает о выздоровлении Стайлза, он догадывается, что причина всему — Хейлы. Мужчина только улыбается, облегченно выдыхая, и понимает, что только этим оборотням он может доверить своего единственного сына.