Жизнь, как она есть

Когда я открыл входную дверь, в нос сразу ударил удивительный аромат запечённой вишни, карамелизованного сахара и песочного коржа. Есть вещи, которые без твоей воли отправляют тебя в далекие, детские воспоминания, и это был именно тот случай. Всю свою жизнь, сколько себя помню, в свой день рождения, откуда бы я не возвращался, дома меня ждал запах вишневого пирога. Мама всегда готовила его в моё отсутствие в сам праздник. Не потому, что боялась, что пирог будет изъят мной в ходе ночной инквизиции, а потому, что, по её мнению, именно в свежем вишневом пироге можно прочувствовать всю материнскую любовь. Я не знал рецепта этого блюда, но предполагал, что он до безобразия простой, главным ингредиентом была любовь, поэтому для меня на свете не было пирога вкуснее. Я достал два своих телефона из пальто, прежде чем снять его и, проверив «семейный», огорчился: от Джиджи до сих пор не было и весточки, хотя прошла добрая половина дня. Я понимал, что она сейчас на конференции в Нью-Йорке, но мне было обидно, что я не удостоился и минуты её времени. Я встряхнул голову, откинув плохие мысли. В душе я был ребенком, требующим к себе слишком много внимания, и это очень раздражало. Вдобавок к моему малолетнему внутреннему Я, сегодня меня донимали излишняя раздражительность и взвинченность. Думаю, понятно из-за чего. А это я ещё не смотрел комментарии к своей фотографии в Instagram. Стоило мне покинуть прихожую и оказаться в коридоре, плавно переходящему в гостиную и кухню, как мои глаза встретились с чем-то огромным и явно инородным для этого дома. — Мааам, — у той самой стены, на которой некогда висели полотна, пока руки Джиджи не добрались до них, расположились три огромных белых чехла. Я недоуменно пялился на них, пока в коридоре не показалась Джемма. — Мама колдует над пирогом, — сестра, как маленький нашкодивший ребенок, с широкой улыбкой и руками за спиной перекатывалась с пяток на носки, а затем протянула мне какой-то конверт. Раскрытый. — Я не смогла пересилить себя и прочитала, — проворковала сестрица под моим тяжёлым взглядом. Я картинно громко вздохнул и выудил бумаги из конверта. Джемма встала позади меня и, перенеся вес тела на носочки, приникла подбородком к моему плечу. — Тебе не хватило одного раза? — издевался я. — Читай уже! — Джемма ткнула меня между лопаток. Я решил перенести нашу перепалку на попозже и теперь всё моё внимание было приковано к тому, что лежало в конверте. Сначала в моих руках оказалась бумага глубокого синего цвета с нанесённым на ней белым текстом: «Океан — бесконечная часть тебя, о которой ты не знал, но всегда подозревал её наличие. С твоим днём. Джиджи». Я улыбнулся, перейдя ко второй бумаге, таившейся в конверте. Я всё ещё не совсем понимал, что это за подарок она мне приготовила. К письму прилагался сертификат, в котором говорилось, что картины были приобретены в рамках благотворительной компании, затем лились нескончаемые слова благодарности, но это меня уже не так сильно волновало. Картины? Я отдал бумаги Джемме, всё равно она их уже прочитала, а сам уверенными шагами направился к тем самым белым чехлам, мечтая поскорее от них избавиться. Я срывал эту девственно-белую бумагу с полотен так, как мечтал сорвать с Джи одежду. Я молился, чтобы там оказались не картины эпохи возрождения. Не то, чтобы мне не нравилась эта эпоха, но всё-таки это было не тем, что я хотел бы видеть в своём доме. Да и вообще в доме. Для такого есть музеи. Когда бумага, наконец, была сорвана, передо мной предстало нечто: три холста с изображением удивительнейшего моря. Я отошёл подальше, чтобы получше насладиться видом. Это правда будоражило и восхищало. Клянусь, я мог почувствовать шум моря, пока шторм легким ветерком трепал мои кудри на висках. Я прикоснулся к одной из волн, находящихся на картине, думая о том, что моя рука обязательно погрузится в нее и окажется в ледяной воде, но этого не произошло. Вместо этого я снова погрузился в пучину своих чувств. То, что я испытывал к Джиджи было чем-то невероятным и неизведанным прежде. Я был человеком, безумно любившим мир и людей, из-за этого я невероятно часто, по большей части безответно, влюблялся в девушек и считал, что испытал уже всю гамму чувств, но так было до Джиджи. То, что я испытывал к ней, нельзя было сравнить ни с чем. Она была моей музой и моим проклятьем. В один момент я мечтал дико, со всей животной страстью, овладевать ей, а в другой чувствовать её голову у себя на груди и бережно перебирать её волосы. Я хотел показывать её всему миру, рассказывать какая она невероятная, жаловаться на то, что она много матерится и курит, цитировать её глубокие размышления и колкие шутки. Я хотел прятать её от всего мира, от всех и вся, быть рядом с ней двадцать четыре часа в сутки семь дней неделю и не позволять кому-либо прикасаться к ней. Я хотел слушать её противоречивые, временами глупые, размышления, готовить вместе завтраки и целовать в любое время. Я хотел, чтобы она была со мной. — О, Господи, — я услышал маму и повернулся к ней, еле как оторвавшись от картин. Я видел восхищение на их с Джеммой лицах. Моя сердце приятно саднило из-за того, что их эмоции были вызваны подарком Джиджи. — Так вот что она имела в виду, когда писала в своем письме про море, — Джемма зачем-то прошептала это на ухо маме. Будто я не знал, что они читали письмо вместе. — Мне нужно позвонить, если вы не против, — я подошёл к своим дамам и, оставив по поцелую на щеке каждой, поднялся наверх. В тот момент, когда я потянулся за своим телефоном в карман джинсов, он завибрировал. На экране высветилось имя той, кого я так жаждал услышать. Я расплылся в самой теплой улыбке, на какую только был способен человек и поторопился принять вызов. — Привет, мой старый мудрый мужчина! — от её голоса, наполненного весельем, по моему телу прошлись мурашки. Женщина, что ты делаешь со мной? — По шкале от одного до десяти как сильно ты обижаешься на то, что я не позвонила тебе ещё утром? — Думаю, на твёрдую семёрку, — я усмехнулся, попутно натягивая домашние штаны. — Такой взрослый, а такой обижун, — Джиджи усмехнулась в трубку. — Я надеюсь, что мой подарок уже доставили, и ещё больше надеюсь, что он тебе понравился. Но вне зависимости от этого я поздравляю тебя. Пожалуйста, будь счастлив и пусть этот мир не сломает твою чересчур светлую для него душу. Я очень скучаю. — Только из твоих уст поздравление с днем рождения может прозвучать как чудесная мелодия и антиутопия одновременно, — Джи была слаба на слова, которые касались выражения чувств. Обычно её нельзя было заткнуть, она выбалтывала всё, что было на душе, но, когда дело доходило до выражения чувств и привязанностей, создавалось ощущение, что её насильно заставляли молчать. Для Джиджи было важно чувствовать себя сильной, а в чувственности она видела слабость. Точнее, так это видел её мозг, её тело же думало об обратном. Для девушки очень многое значили прикосновения, именно на этом языке она заявляла о своих чувствах. Она не доверяла своё тело никому, кроме меня. Когда кто-то другой пытался вступить с Джиджи даже в самый незначительный тактильный контакт, она негативно реагировала на это. Мне же она доверяла всю себя. Словам о волнении и страхе она предпочитала игры с моими пальцами, о благодарности — поцелуи в щеку, о любви — самые нежные ночи в моих объятиях. Она ценила удобное молчание. — Спасибо за твой подарок. Это в миллион раз лучше всего, что я мог подобрать сам. Мы долго болтали, Джи рассказывала о своём первом опыте спикера на фестивале рекламы. Она не сказала ни слова о той фотографии, что я выложил в Instagram. Видимо ещё не успела проверить свою ленту или решила не обсуждать тему нашего признания хотя бы в этот день. — Да что ты там фыркаешь? — Я пытаюсь найти кофту с длинными рукавами, — я переворачивал вот уже второй ящик в поисках того, что мне нужно. — А, то есть ты не шутил, когда говорил, что ходишь при маме только в таких кофтах? — Джи захихикала. — Её бесят мои татуировки, а я не хочу портить ни себе, ни ей настроение, — да, мне уже двадцать восемь лет, но я до сих пор прячу свои тату от мамы. — Я даже не могу представить, как тебе тяжело. — Ты о чём? — я в недоумении свел брови. — Тяжело найти человеческую одежду среди миллионов костюмов Gucci, — девушка раскатисто засмеялась на том конце телефона. — Знаешь, мои шутки хотя бы просто несмешные, а твои ещё и оскорбительные. Если бы ты была рядом, простым выговором не отделалась бы. Мы поговорили с Джи ещё немного, а после попрощались. С моей стороны было некрасиво так долго игнорировать маму и сестру, ждавших меня внизу, а у Джи уже начиналась конференция. Мне было мало слышать её только по телефону. Я хотел, чтобы она сейчас тоже сидела на кухне в семейном кругу и уплетала мамин пирог, перекидываясь с Джеммой колкостями и держа мою руку под столом.