***
Гора тарелок, оставшихся после трапезы Лины, уже покоилась на кухне, а стол теперь был заставлен тем, что в этом доме нашлось на десерт. Лина позволила себе роскошь есть пирожные медленно — во-первых, она уже не была голодна, а во-вторых, рядом не было никого, кто претендовал бы на её еду. Зеллосу, чтобы занять себя, вполне хватало одной-единственной ароматной чашки. Жаль только, это чаепитие — наверняка одно из последних, на которых что-то подобное можно попробовать. У Филии, как всегда, отменный чай… Он, конечно, отговаривал Лину заходить сюда, но из этого ничего не получилось. Теперь, вдвоем, путешествовать намного проще, но всё равно иногда бывают случаи, когда её не переупрямишь и не убедишь. Никак. Особенно если убедительных и логичных аргументов у тебя вроде бы и нет. Поэтому они теперь и сидят за белоснежной скатертью, в колотых полосах света, падающего из окон до безупречности аккуратной комнаты, и задыхаются от висящего в воздухе напряжения. Хотя нет, поправочка: задыхается здесь только он, а Лина, на своё счастье, ничего не замечает. Филию почти не узнать. У неё коса вокруг головы, строгая и очень домашняя. Острые уши беззащитно открыты, но хотя бы непослушная длинная чёлка, успевшая за эту пару лет стать чуточку длиннее, всё ещё на месте. И, конечно же, это серьёзное и неодобрительное выражение лица. То самое, которое она постоянно носила, едва выйдя из своего храма во внешний мир, в котором на самом-то деле понимала чуть менее, чем ничего. Потом это выражение на время пропало… Тем больнее видеть его снова. Филия со своей нынешней косой чем-то напоминает ему замужнюю Сильфиль — та тоже постоянно делает тугие прически, чтобы волосы не мешали готовить всякие вкусности для милого Гаури. Впрочем, это не единственное сходство. Они обе не из тех, кто видит смысл жизни в поиске приключений на свою голову или в поиске богатства/славы/справедливости — нужное подчеркнуть. Они — то, чего никогда не постичь кому-то вроде него: сила сохраняющая и созидающая. Две новых капельки в море «обычных людей», фоновой серой массы, на контрасте с которой так выделяется Лина — и без которой этой Лины просто не было бы. Сильная, независимая, блистательная госпожа Инверс — женщина, у которой нет места, которое она могла бы назвать домом. Перекати-поле, колосс на глиняных ногах. Её это вполне устраивает, это кажется ей совершенно нормальным и правильным — и почему бы, собственно, и нет?.. Но вряд ли она когда-либо задумывалась, насколько её беззаботно-бродячий образ жизни зависит от других людей. Сколько нужно всевозможных крестьян, трактирщиков, мастеров и продавцов, насколько отлаженной должна быть экономическая машина общества, чтобы давать возможность наёмнице вроде неё получать на привычные золотые кругляши все, что требуется для жизни, а потом ещё и заглаживать ущерб от новых и новых её драгуслейвов. Ломать — не строить, говорят… Он в строительстве, ясное дело, не специалист, но его богатый жизненный опыт показывает, что разрушение действительно требует гораздо меньше времени и усилий. И если кто-то сознательно посвящает всю свою жизнь сложному, практически бессмысленному и неблагодарному занятию — созиданию, в смысле, — то он наверняка безумец, но по-своему достоин уважения. Нет, серьёзно: Филию, которая каким-то непостижимым образом добилась перерождения Вальгаава, а потом за довольно короткое время в одиночку (лиса с ящером можно не считать — от них проблем куда больше, чем пользы) устроила себе и всей этой компании вполне приличную и стабильную жизнь, не уважать просто невозможно. Золотые волосы, сапфирово-синие глаза — напротив, на расстоянии примерно двух вытянутых рук. Огненно-рыжая грива и пара чуть темноватых рубинов — справа, совсем рядом. Жалко, всё не ровно наоборот. Лина прекрасна, кто спорит. Она уникальна и бесценна, и все об этом знают: и она сама, и те, кто хоть немного интересуется тем, что происходит в магических кругах этого мира. Яркий, даже слепящий, заметный всем рубин — почти как очи самого Шабранигдо. Чистый, без изъяна, огранённый и отшлифованный множеством битв на грани жизни и смерти… Такое сокровище грех упустить. Конечно, все здесь прекрасно понимают мотивы друг друга, но Лина — живое существо, и ей необходима любовь. И пока она верит, что действительно любима, всякие мелочи вроде не совсем бескорыстной цели отношений для неё не важны. Кроме того, она ведь наверняка свято уверена, что в случае чего снова всех одолеет или перехитрит… Вот только он, похоже, тоже всё-таки живой. И любовь ему нужна совсем не Линина. Красный цвет за столько веков вполне способен наскучить, особенно если видеть его так часто. Чужая кровь, рубины на посохе и застёжке плаща, алое пламя пожаров… Слишком знакомо, просто и предсказуемо. Синева глаз напротив — нет. Безмятежная гладь, сверкающая ясными бликами, пронзительно-горечавковый, чуть темнеющий к зрачку — чужды, непонятны и оттого так притягательны. А ещё эти глаза способны быть просто невероятно тёплыми. Правда, никогда — для него. Из Филии, если бы она захотела, могла бы получиться драгоценность ничуть не хуже, чем из Лины. Нет, уже получилась: ещё после битвы с Даркстаром. Вот только вместо того, чтобы подставить свои грани свету, вмешаться в игру сильных мира сего, она зарылась в серую пыль, и поэтому практически никто о ней не знает. В чём-то это неосознанное решение было мудрым, стоит признать. Одна бы Филия не справилась, примыкать к лагерю драконов или монстров не стала бы, а судьба нейтралов вроде Лины непредсказуема и опасна, даже если они держатся вместе. Филия, Филия, Филия… Оживший эталон красоты, до скрипа зубов надоевшая всем принцесса из сказки — златовласая, белокожая, синеглазая. Таких там десять на дюжину, если не больше, так ведь? Черты лица, отличающееся от идеальных ровно настолько, чтобы приобрести хоть какую-то индивидуальность, да чуточку детским ещё контуром. Безупречная фигура: поставь рядом с ней храмовую статую — и не найдешь отличий. Слишком правильная, до отвращения совершенная. На это, помнится, когда-то, ещё в самом начале их отношений, жаловалась Лина. Радовалась, что в конце концов он выбрал не такую совершенную, маленькую, плоскогрудую, растрёпанную и чуточку пучеглазую её… А кто, собственно, говорил, что у него был выбор? С приказами начальства среди монстров спорить не принято, а логика этого самого начальства очень проста. Лина — фаворитка Лорда Кошмаров, а значит, нужно к ней максимально приблизиться. Что он и исполнил. На свете наверняка полным-полно людей, кому нравятся крошечные девушки с сильным характером и огненно-рыжими волосами, просто он не из них, вот и всё. Конечно, в словах Лины есть смысл: Филия действительно слишком правильна и до отвращения совершенна. А когда пытается казаться взрослой, авторитетной и непогрешимой (то есть почти всегда) — особенно. Потенциальные женихи шарахаются от Филии, ещё даже не зная, что она дракон: прекрасным принцессам положены принцы-наследники на белых конях, не менее, а не скромные парни из захолустного городка. Время от времени, правда, появляются особо наглые свинопасы, но как раз для таких случаев Филия и носит свою булаву… Да вот только в этом всем и есть её очарование. Безумно много очарования. Похожа девушка на побитые старые статуи, не похожа — какая разница, если именно её, а не статую, хочешь видеть рядом с собой? Именно при виде Филии, а не кого-то другого, у него что-то странно скручивается внутри, затрудняя привычное, хоть и ненужное, дыхание. Сначала он думал, что это какой-то новый и неизвестный ему доселе вид неприязни, но вскоре жизнь показала, что всё совсем не так. А воздух, кажется, уже загустел и застыл. От неловкости, тихой ненависти Филии, от ощущения какой-то огромной ошибки — сделанной давным-давно и не обязательно ими, но превратившей их жизнь в то, чем она является сейчас. И чем тише в комнате, чем больше боли в глазах напротив, тем сильнее чувствуется это давление и тем сильнее хочется забыть обо всём и сделать какую-нибудь несусветную глупость, пытаясь что-то исправить. Бесполезно, бессмысленно и крайне опасно. — Ну не молчите же так неодобрительно, госпожа Филия. Разве так себя с гостями ведут? — даже удивительно, насколько правильно, беззаботно-издевательски это прозвучало. Так, как надо: без единого намёка на теплоту. — Гостья здесь одна, и она не жалуется. А тебя в дом никто не приглашал, между прочим, — чётко проговаривает, растягивая губы настолько, что даже видны клыки. В настоящей форме она бы сейчас оскалилась и, наверное, зарычала. — Давайте просто попытаемся разговаривать вежливо, как цивилизованные существа. Понимаю, для вас это может быть довольно трудно, но хотя бы попробуйте, — от зарождающегося рычания тихо вибрирует воздух, и привычная ярость капля за каплей разбавляет невозможную и непонятную горечь её эмоций. — В конце концов, когда-то вам почти удавалось. — А тебе, насколько я помню, не удавалось никогда. Даже близко. Лина, услышав это, фыркает и кашляет, от смеха чуть не подавившись куском пирога. — Значит, у вас просто удивительно плохая память, мисс Филия. Без обид. Она тоже фыркает, но не отвечает, скрещивает руки на груди и демонстративно смотрит куда-то в сторону, на совершенно пустую стенку. — Похоже, застольная беседа всё-таки на мне. И как не стыдно вам перекладывать на других свои прямые обязанности?.. Ну что ж, ладно. Как поживает маленький Вальгаав? — Спасибо, хорошо, — цедит сквозь зубы. — Правда? Не ожидал, если честно. Думал, кто-нибудь из вашей неуклюжей компании разобьет яйцо еще до вылупления, — плечи в розовых рукавах-фонариках нервно дергаются, а на эмоциональном плане остро всплёскивает страх. — Он ещё не вылупился, дубина, — каким образом Лина способна смотреть свысока на тех, кто намного выше её — загадка, конечно… — Ах, точно! Ну, в таком случае не всё пока потеряно. Может быть, вы ещё и успеете. Филия с силой отодвигает стул, встаёт и идет вокруг стола. Опирается на левую руку, которую положила на скатерть совсем рядом с его собственной, и наклоняется, чтобы угрожающе посмотреть в глаза. Она без перчаток, и руки у неё безумно красивые. Совсем не похожи на маленькие и горячие Линины ладошки, бумажно-сухие от бесконечной огненной магии, время от времени покрывающиеся пятнами чернил — трогательные, детские, но… не те. У Филии кожа розоватая, нежная и, скорее всего, очень тёплая. Под аккуратными коротко обрезанными ногтями — тёмные полоски глины, и видно, что подушечки пальцев постоянно набухают от воды. Если совсем чуть-чуть сдвинуть свою руку, можно к этим пальцам прикоснуться, взять их в свои… нет, нельзя! Кажется, на это незаметное, прерванное в самом начале почти-движение никто не обратил внимания. Пожалуй, нужно поднять взгляд и посмотреть Филии в лицо. Это ведь самая ожидаемая и логичная реакция на что-то подобное её поведению. Она злится. Очень сильно. Хмурится, губы поджаты и искривлены, но видно, что это не что иное как подавление инстинктивного желания укусить. Пальцы свободной правой руки напряжены: загнуты полукружьями, но не сложены в кулак — плохая замена когтям. У драконов, кажется, подобное поведение в человеческой форме считается крайне плохим тоном… Зеллос молча улыбается, чуть приоткрыв глаза. Филия зло щурится, и щёлки её синих глаз сейчас ненамного шире, чем у него. Резко выдыхает, выпрямляется и переводит взгляд чуть в сторону. — Лина, можно его ударить? Лина, всё это время наблюдавшая за представлением, отвечать не спешит. — Нууу… — тянет она несколько секунд, — я не запрещаю, но и за последствия не отвечаю. У него могут быть и свои возражения на этот счёт, знаешь. Филия молча размахивается, чтобы дать пощечину. Нет ничего проще, чем так или иначе избежать удара, хотя по справедливости он более чем заслужен, да и вреда от пощёчины монстру ровно никакого. Не уклоняться, показать: «я понимаю, что виноват»? Заманчивая идея. Но нет, нельзя даже этого. Нужно поддерживать веру в то, что безнаказанно бить себя он позволяет только Лине. Чуть покачнуться на стуле — и ладонь Филии пролетает мимо. Её волосы, теперь попавшие в полосу света, ярко блестят, а некоторые отдельные волоски, отбившиеся от общей массы, просто-напросто горят на солнце раскаленной проволокой. Словно все они и сами — мягкие солнечные лучи. Золотой водопад прямых полуденных лучей, по странной прихоти свернувшийся сегодня короной… Филия — солнце, а Лина — огонь. Кудрявый, своевольный рыжий костёр, язычки пламени которого то и дело меняются и переплетаются, ни на миг не оставаясь на месте. Лесной костёр, из тех, которые легко обжигают, но почти не греют: наклонишься чересчур близко — горячо, сделаешь шаг назад — уже холодно. А еще бывает, сядешь рядом — и почти поджариваешься с одной стороны, одновременно замерзая с другой. И живут такие костры недолго: до утра, пока одинокий путник не потушит, не засыплет его землей, продолжая дорогу. Для кого-то они — спасение, последняя надежда и центр мира, собственная маленькая вселенная, на которую можно смотреть часами, не отрываясь, и осторожно подкладывать в пламя поленья… Но целую ночь одним костром не согреешь. И даже если превратить его в буйный пожар, всё равно ничего не получится. А согреться хочется. Особенно теперь, когда у него есть хоть какое-то представление о том, что это такое. У солнца достаточно тепла, чтобы снова и снова прогревать остывшие за ночь воду, воздух и землю… да вот только ему, похоже, ничего не светит. Филия… Иногда ему казалось, что она — просто какая-то жестокая шутка судьбы. Полная его противоположность, которая так часто оборачивается пугающе точным зеркалом, невозможное и издевательски притягательное воплощение всего, чего нет в нем самом. Существо, в котором ровно столько же света, сколько в нём — тьмы. Для описания этого так и просятся слова «равновесие» и «вторая половинка», не правда ли? Чёрное и белое, фиолетовое и жёлтое, зло и добро, расчётливость и альтруизм, холодная логика и постоянные бури эмоций, жестокость и милосердие, сдержанная скрытность и глупые, но такие подкупающие открытость и прямота… Список противоположностей можно продолжать бесконечно, нет смысла перечислять их все. Но страшнее всего то, что, когда они — двое — рядом, границы между этими крайностями становятся безумно зыбкими, а по прошествии некоторого времени самоконтроль у обоих машет ручкой и красиво улетает в закат. И тогда Филия может осознанно плюнуть на свои принципы и начать интриговать или лгать ради высшей цели, а сам он вполне способен прийти из-за неё в бешенство. Или ещё что похуже вытворить — например, начать искренне кого-то жалеть или утешать, не говоря уж о бессмысленных спасениях чьих-то жизней. А с Линой такого нет. Это, конечно, только хорошо, но все-таки иногда чересчур уж скучно становится. Безумно иронично, конечно… Он, когда-то прославившийся массовым убийством золотых драконов, теперь так привязывается к одинокой девушке из этого племени, что ему, монстру, даже от мысли о том, чтобы навредить ей или позволить кому-то другому это сделать, плохо становится. И, как будто этого было мало, у него нет даже малейшего шанса на счастье с ней. Более того: Филия его ненавидит, и каждым новым словом, каждым движением нужно эту ненависть в ней только растить. Потому что иначе... Если он не будет абсолютно уверен, что Филия его всем сердцем ненавидит, то однажды просто сорвётся. — Не надо меня трогать, — укоризненно покачать пальцем, как только затихнет короткий и сухой стук вернувшихся на место ножек стула. — Во-первых, вы не Лина, а во-вторых… Госпожа Филия, скажите, вы когда в последний раз руки мыли? Только честно. Неделю назад, наверное? — Полчаса. Ровно перед тем, как открыла вам дверь — безумно жалею об этом поступке. — О мытье рук? Ну да, на вас похоже… — Идиот! — вот она, знаменитая женская солидарность. Два голоса прозвучали как один. Лина мечет взглядом не кинжалы, а полноценные двуручные мечи, но видно, что она всё же немного польщена первым его комментарием. Ах, Лина, Лина… Наивная маленькая девочка. — Ну что я не так сказал? — повернуться к ней и невинно улыбнуться, полностью игнорируя взбешённую Филию, которая осталась за спиной. — Лина, чудо мое, не сердись! Полуобъятие и легкий поцелуй в щёчку. Лина уже готова все простить, а эмоции Филии подозрительно быстро и полностью пропали из магического измерения. Секунда, две нежных взглядов… Волосы справа шевелит странная волна воздуха — из окна, что ли? — и через долю секунды голова, оглушительно звеня, летит влево, едва не расставшись с плечами. Всё-таки справедливой драконьей затрещины ему избежать не удалось. Ну и правильно, если честно. Обернуться с самым оскорблённым видом из всех возможных, посмотреть на неё с выражением «я бы тебя сейчас убил, но считаю это ниже своего достоинства»… А она уже сложила руки на груди и даже успела отвернуться, так что все эти старания пропали впустую. — Я вас очень прошу, в моём доме ведите себя прилично. Если можете, конечно. — Филия, неужели ты до сих пор настолько терпеть не можешь Зеллоса? — комментировать то, что её… скажем так, молодого человека только что довольно сильно стукнули, Лина мудро не стала. — Какая проницательность, — только дошипев эти слова до конца, он осознал, что сделал это синхронно с Филией. Лина за спиной сдавленно захихикала. Филия, не сдержавшись, тихо засмеялась вслед за ней, но быстро вернула себе серьёзный вид. Все-таки они обе совсем ещё девочки… Старше из них, как ни странно, Лина — психологически, по крайней мере. Обе иногда слишком вспыльчивы и постоянно чересчур упрямы (до невыносимости просто)… Так похожи на первый взгляд и такие разные внутри. С Линой, например, всегда было просто. Для человека она невероятно хорошо понимает его мотивы, и поэтому так часто угадывает, что он собирается сделать. С Линой легко смеяться и сражаться (и бок о бок, и друг против друга, насмерть, если придётся), ссориться и мириться. Прекрасные качества… для друга или сестры, если ему будет позволено воспользоваться этими словами. К той, чисто дружеской поре отношений иногда очень хочется вернуться, и, возможно, не ему одному. По крайней мере, Лина уже несколько раз пыталась заговорить о чем-то серьёзном, но до темы так ни разу и не добралась. Впрочем, даже сейчас эти отношения большую часть времени естественны и просты, как дыхание, и довольно занимательны… вот только ссоры в последнее время случаются всё реже. Это предсказуемо и правильно. Контролируемая Лина Инверс полезнее, чем своевольная, и из монстров жалеет об этой перемене только он: неинтересно становится. Слишком уж они с ней похожи и слишком уж она юна. Меньше двадцати лет — ну разве это возраст? Упрямство и сила воли Лины просто колоссальны, но у нее слишком мало опыта и знаний. Если знать, с какой стороны подойти, то каждое её убеждение можно по капельке выдавить из души и заменить чем-то более выгодным для себя. Возможно, потребуется много времени, в крайнем случае — около сотни лет, и нельзя будет обойтись без договора, но рано или поздно это всё равно случится. Кстати о времени: если договор действительно будет заключен (а скорее всего, именно так обстоятельства и сложатся), то вполне возможно, что следующие несколько сотен лет, если не больше, ему придется ходить с ней рука об руку. И тогда рано или поздно от этой рыжей девочки, от Лины как личности, не останется совсем ничего. Уже сейчас заметно, как она перенимает его привычки, излюбленные жесты и взгляды на мир. Да, нельзя отрицать то, что он благодаря Лине тоже серьёзно изменился… но это было давно, и дело было не только в ней. Всё новое, что можно было от неё узнать, уже узнано, так что у него причин что-то в себе менять больше нет. А Лина продолжит под него подстраиваться… И что тогда будет через много-много лет? Его пустое, плоское подобие. Лицо когда-то великой героини и бездарная копия чужой души. А вот Филия… Точно такая же девочка, как и Лина, вот только её детство было намного длиннее. И в её памяти гораздо больше восходов солнца, улыбок, примеров чужих судеб, записанных на бумаге… И всё это настолько крепко вросло в душу, что Филию никогда не удастся сбить с пути. Тонкая стрелочка её нравственного компаса всегда чётко указывает на Свет, а дальше сориентироваться нетрудно. И даже рядом с ним, даже через пару тысяч лет Филия всё равно осталась бы собой. Изменилась бы, бесспорно, но только к лучшему… А ведь всё действительно могло сложиться иначе, и по утрам он путался бы в золотых, а не рыжих волосах. Пара лишних слов госпоже о пользе смешанной магии (опасно для Филии, да, но вдвоём они что-нибудь обязательно бы придумали!) или высказанные, несмотря на поскуливания забившихся в углы от её удивительно плохого настроения волков, опасения насчет Лины… Но он не решился что-либо изменить, пока возможность ещё была, а теперь уже слишком поздно. — Госпожа Филия, я вас умоляю: если вас саму никто не любит, то это ещё не повод возненавидеть любовь в принципе и мешать чужому счастью. Счастью, ага. И с каких это пор он стал так много врать? — Счастью? Ну-ну… По-моему, больше на плохой спектакль похоже! И кроме того, меня любят. У меня семья есть. И главное — я сама, в отличие от некоторых, любить умею! — Да ла-адно вам, — как всегда, Филия совершенно случайно попадает в самое больное место, и кажется даже, что полностью скрыть это ему не удалось, — что-то не вижу я поблизости рыцарей в сверкающих доспехах. Ой, нет, точно, вы же у нас дракон! Любой нормальный рыцарь вас сразу убить попытается. Тогда, наверное, должны быть драконы в сверкающих… чешуйках? Могучие, ширококрылые и благородные? И таких не наблюдается, — повертев головой, наигранно вздохнуть и развести руками. — Госпожа Филия, признайте же наконец, что просто завидуете нам с Линой. Вам личная жизнь не светит, и вы в этом виноваты сами. В конце концов, не надо много ума, чтобы понять, что вне стен какого-нибудь храма других драконов встретить маловероятно… Нет-нет, пожалуйста, молчите, не надо оправдываться своими старыми обетами: все здесь знают, какая это чушь. Или, может быть, я вас недооценивал и вы всё же проявили благородство и ответили на чувства бедняги Джилласа? Хотя Гравос — ящер, он подошёл бы больше, но не мне решать… Теперь оплеуха прилетает с другой стороны, от Лины. Очень слабая по сравнению с предыдущей, но зато отрезвляющая. Ну и ну, его действительно занесло… — Утихни сейчас же! И извинись перед Филией! Какая муха тебя сегодня укусила?! В этот момент в двери показывается рыжая лисья морда с повязкой на глазу. — Атаманша, вам письмо пришло! Филия мгновенно успокаивается (по крайней мере, внешне) и нежным голосом благодарит его, принимая конверт. Печать отсюда трудно разобрать, но точно не сейрунская. Она садится на свой стул, рядом с пустой чашкой чая, и открывает письмо. Два листа, исписанных мелким почерком с обеих сторон, а среди её эмоций чувствуется что-то близкое к злорадству. — Филия, а это от кого? А ты, Зеллос, попроси у неё прощения, быстро! Лина сильно тянет за волосы, притягивая его голову к себе, и рассерженно шепчет в ухо: — Прекрати лезть к Филии! Извинись, а потом чтобы я от тебя в этом доме ни единого слова не слышала, ясно? Сразу после этого железная хватка разжимается, и он снова может выпрямиться. — Извините, — безумно трудно добиться того, чтобы это прозвучало неискренне. — Я не обижена. В жизни не слышала большей чуши, так что и обижаться мне не на что. А письмо от Мильгазии, Лина, — к последним словам тон голоса Филии снова резко смягчается. — Мильгазии? Но ты же говорила, что отказалась переехать к ним ещё год назад! Он что, настаивает? Или угрожает тебе? — Нет, — обнадёживающая улыбка, адресованная только Лине и никому другому, — это просто переписка, уже совсем на другие темы. — А на какие? — А это так важно? — краснеет, совсем чуть-чуть. Лина в ответ на это многозначительно молчит и ухмыляется, а вскоре возвращается к своим сладостям. Значит, все-таки дракон в сверкающих чешуйках. Надо за неё порадоваться… наверное. В конце концов, Мильгазия для дракона на удивление адекватен. Возможно, он даже способен будет понять, что за сокровище ему досталось… Но в любом случае никогда не поймёт всего и не сможет полюбить её даже вполовину так же сильно, как он сам. А ещё — наверняка не сумеет защитить в случае серьёзной опасности. Убийством, на которое сейчас очень тянет, тут ничего не решить и не исправить, а если отступиться, то Филия, может быть, будет счастлива. Но если какой-нибудь жёлтый ящер посмеет плохо с ней обращаться, то с ним после этого обязательно случится что-то нехорошее, в этом Зеллос себе клянётся. А Филия улыбается чему-то, что увидела в письме. Едва заметно, неуверенно и почему-то чувствуя себя из-за этого виноватой, но… Улыбается же. И снова — не ему. Какое же счастье, что он хотя бы знает, каково это — её настоящая улыбка. Когда тебе почему-то становится тепло, когда в синих глазах виден свет открытой нараспашку души. Хочешь — читай, как книгу, хочешь — открой ей свою, не опасаясь предательского удара, а хочешь — не спеша рассмотри и запомни все слабые места, в которые позже можно по рукоятку загнать кинжал. Филия часто улыбалась так другим людям и нелюдям или всему миру в целом, но ему лично — всего трижды. Это было давно. С тех пор, как начались его отношения с Линой, такого не случалось. И больше не случится. Один раз — улыбка в бою, на краю гибели; второй — на прощание, когда все шестеро расставались после спасения мира. А третий раз затерялся где-то между ними, в той короткой паре недель, когда они помогали Филии найти свое место и научиться жить в человеческом мире. У этой улыбки причины, кстати говоря, не было. Случайное столкновение в пустом коридоре, несколько мгновений сцепленных взглядов — впрочем, это с таким же успехом могла быть и вечность, и все равно ему было бы мало, — а потом её смущённые скомканные извинения, порозовевшие щеки и быстрое бегство. Звонкий стук шагов по деревянному полу, лёгких шагов слишком тяжелой для человека девушки. Если вспомнить о том случае, то становится гораздо труднее делать выводы из её нынешних эмоций. К чему относится эта горечь, в чем причина злости и обиды? Может быть, это только из-за того, что он обманывает и использует Лину. Но может быть, Филия чувствует, что он предал её. Во имя всех демонов, лучше бы все-таки первое… А Лина стучит ложечкой по последнему пустому фарфоровому блюдцу, разливая в воздухе тихий звон. — Филия… Слушай, я знаю, это очень нагло с моей стороны, но может быть, ты разрешишь нам у тебя переночевать? — Нет, — Филия отвечает, не отрывая взгляда от письма, в котором пальцем подчёркивает какую-то особо интересную строчку. — Для тебя я бы место нашла, но вот этому в своём доме на ночь остаться не позволю. Ты, конечно, можешь выгнать его на улицу и переночевать здесь, но что-то подсказывает мне, что не станешь. — Нуу… — Лина, лучше мне вот что скажи: вам до гостиницы просто идти лень или денег не хватает? — раздражённо вскидывает Филия голову. — Могу дать, если ты пообещаешь поскорее убрать это отсюда. — В смысле, взаймы? — Нет, насовсем. Все равно же не вернёшь. — Филия, ты действительно обо мне такого плохого мнения? — скорчила Лина невинную рожицу. — Нет, я о нём такого плохого мнения, — судя по тому, как драконицу передёрнуло, она тоже заметила, чьей интонацией это было сказано. — Лина, я уже не один раз говорила тебе, почему не одобряю ваши отношения, и снова повторять не буду. Если ты не услышала раньше, то не услышишь и сейчас. Но просто подумай, пожалуйста, головой! — Филия, ну пойми же ты наконец, он меня действительно любит! — Он — и любит? Не верю. И не поверю никогда. Филия так низко наклонила голову, что её чёлка упала вперед и почти полностью заслонила лицо, при этом не мешая читать лежащее на столе письмо, к которому она вроде как вернулась. Скорее всего, этот жест показывает её нежелание продолжать разговор. Но почему-то из головы никак не хочет уходить мысль, что он очень похож на попытку спрятать слёзы. Или злость, или отвращение, или что угодно. Мало ли что ему хочется видеть в её поведении… Правды он все равно не узнает, и не нужно лишний раз себе что-то придумывать. Да и какая разница? Даже если Филия когда-то к нему что-то чувствовала, даже если что-то чувствует сейчас — теперь, после этой истории с Линой, она его не простит. По-настоящему — никогда, а по-другому ему не нужно. Выбор давно сделан. Неправильный, конечно, но с этим ничего не поделать. А попытки что-то исправить сейчас, когда это делать давно уже слишком поздно, наверняка обернутся еще худшей катастрофой. Значит, нужно жить с тем, что есть, и пытаться поменьше жалеть о несбывшемся.***
Солнце уже заходило, и тени на мостовой были длинными и прозрачными. Огненные кудри Лины в оранжеватом закатном свете казались еще ярче, купленные у него когда-то амулеты-рубины сверкали свежей голубиной кровью, а маленькая ладошка привычно лежала в его руке. Дом Филии остался в паре кварталов позади. Но её светлая аура продолжала чувствоваться, и ноги, не слушаясь разума, неслись вперед — чтобы поскорее ослабло это острое желание вернуться. Лина едва-едва поспевала за ним. — Стой! — потянула она за руку, резко остановившись. — Слушай, нам надо поговорить. Объясни мне, что это сейчас было? Я думала, что ты умеешь себя вести, и мне за тебя в приличном обществе краснеть не придётся: ты же не Гаури… Но, кажется, я ошибалась. — Послушай, это Филия. Не приличное общество, а Фи-ли-я. — И почему же ты её так ненавидишь? — Потому что, — находить объяснения несуществующим вещам обычно было для него легко. Но сейчас почему-то не получается. — А поподробнее? Можешь мне хоть одну причину назвать? — Нет. — Тогда и оправданий твоему поведению нет! Филия — моя подруга, и я не хочу, чтобы ты с ней так себя вёл. Она этого не заслужила. Просто будь с ней вежливым, — Лина сменила гнев на милость и нежно улыбнулась, глядя снизу вверх. — Ради меня, хорошо? Увидев ответную улыбку, она обняла его, уткнулась лицом в шерсть плаща и удовлетворенно вздохнула. — Хорошо, — обнимая Лину, Зеллос молча радовался, что та сейчас не видит его лица.