Достойный надежды

У него пустые глаза и холодный взгляд – порой острый, как вороний коготь, а порой наводящий мысли о черной бездне. Его тонкие бледные пальцы всегда холодны, словно отражая внутреннее промозглое состояние. Как февральская ночь с хрупкими снежинками и отчаянием на толще льда. Его мир безнадежно, наглухо мертв. Он полон болезненных воспоминаний-шипов, о которые можно по неосторожности пораниться, залит темными красками, испачкан пятнами крови. Акутагава сам полон боли, его грудь острыми осколками раздирает кашель. А врачи уже привычно разводят руками. Хроническое. Не лечится. Можно только поддерживать. Не простужаться, не нервничать. Пить теплое, не ходить на холоде, не курить! Конечно же, он не слушается. Он и в школу ходит редко, не видит в ней смысла, ведь не видит ничего в своем будущем. Оно как и его душа сейчас – остывший пепел. У него нет целей, нет желаний, только мрачная решимость, пустая отстраненность и неприветливый холодный взгляд. Разумеется, у него нет друзей. Но есть родные, знакомые, одноклассники. Есть те, кто пытается о нем заботиться – к счастью, ненавязчиво. Акутагава не сторонится людей совсем, но не позволяет им приблизиться слишком сильно. Волком смотрит на веселого Чую, когда тот предлагает вместе выпить у него дома, сторонится слишком внимательной Хигучи. Молча качает головой, когда Гин протягивает ему теплый шарф. Ему не нужна их забота. Но когда они все подряд наперебой начинают рассказывать о мальчишке из младшего класса, таком хорошем, таком правильном, это начинает раздражать. Это вызывает желание отгородиться. Сперва он не слушает, а затем корчит пренебрежительную мину. Мальчик умный, добрый, заботливый, переживает о чужих проблемах и всегда стремится помочь. Такой невероятно хороший, что начинает тошнить. Это даже звучит неправдоподобно. Хуже другое – Акутагава отлично знает таких людей. Все светлое, доброе в них ломается так быстро и легко, остается лишь серая зола, пепел внутри – ему это отлично известно. Такие люди слабые, подверженные чужому влиянию, и всегда находятся те, кто с радостью вытирает об них ноги. Стоит лишь посильнее надавить, и они ломаются, оставаясь мертвыми калеками. Доброта – это не повод гордиться. Это признак наивности, глупости и незрелости. Это то, что нещадно из них выкорчует время. А бывает и хуже. Надеть удобную маску, дабы всем нравиться, так просто. Угодить окружению, будучи услужливым и добродушным, притворно улыбаясь каждому, не стоит никакого труда. Но достаточно лишь столкнуть такого человека с реальными проблемами, как маска слетает, обнажая натуру зарвавшегося игрока, желавшего получить свое быстро и без проблем, самым дешевым, самым мерзким способом. Такие люди достойны лишь презрения. - Накаджима-кун такой хороший, готов помочь любому, кто у него попросит! - У него золотые руки! - Он так беспокоится за других! - Много улыбается. Всегда такой, на позитиве, солнышко! Акутагава морщит нос. Как в его мире оказалось место для такого человека? Зачем рискнул, переступил незримую грань, представ перед хищником, которого ему лучше бы и не видеть? Но раз его так много, раз он посягает на его пространство, Акутагава вскроет его. Вспорет своими когтями белоснежную ткань пока незапятнанной маски. Вытащит наружу то мерзкое, что он скрывает от других. А оно есть у каждого, и этот мальчишка – не исключение. Сам виноват. При первой встрече Ацуши нервничает. Акутагава осматривает его, оценивает внешность (да, милый), поведение (впечатление простачка), слушает его сбивчивые объяснения и молча, нейтрально кивает. Они столкнулись вроде бы как по учебе, но оба с готовностью идут на взаимодействие. У каждого своя причина. Ацуши не просто сладкий, он приторный. Его рассуждения противоречат взгляду на жизнь Акутагавы, но что спорить, когда решил доказать свое? Они листают книги в библиотеке, и Ацуши робко проявляет надежду на то, что они еще тут пересекутся, может быть, снова вместе позанимаются. Что толку возражать? Он же не против. Домой они идут тоже вместе. Вот тогда-то этот малец его и удивляет. - Давай зайдем в кафе? – предлагает он, склонив голову набок (наверняка понимает, что так, с озорно качнувшейся светлой прядкой, он выглядит особенно привлекательно). Пусть делает, что хочет. Акутагава соглашается, и они заходят в маленькое, но уютное помещение. Тут удобные столики в японском стиле, подают чай, фрукты и сладости, играет ненавязчивая музыка и приятно просто посидеть и ни о чем не думать. Ацуши выглядит странно довольным, уголки его губ приподняты, он смотрит чуть робко и с непонятным воодушевлением. - Чай! – говорит он официанту. – Имбирный с медом и лимоном! Чай оказывается кисловато-горьким, но с приятным сладким послевкусием, таким густым и насыщенным. Он согревает изнутри, словно заботливо окутывает пледом. - Тебе нравится? Судя по тону вопроса, ответ ему действительно важен. И Акутагава безразлично кивает, делая еще один маленький глоток, после чего изящно возвращает чашечку на стол. - Да. - Придем сюда еще завтра? – спрашивает Ацуши. В голосе его столько опасливой надежды, он осторожен, словно играет с острым ножом. Акутагава его не понимает, но смотрит хищником, способным напасть сию же секунду. Не крадущимся тигром, не озлобленным волком – змеей, тихо шипящей и готовой отравить укусом, или же могильным вороном, издающим предупредительный выкрик прежде, чем вонзить толстый клюв в глазницу. - Да, придем. Почему нет? Если этот олух готов вот так беззаботно улыбаться и дальше и угощать его чаем в кафе, почему бы не согласиться? Они проводят все больше времени вместе, внутренние оковы осторожности слабеют, и появляются первые споры, сперва вроде бы ненавязчивые, но все более ожесточенные. Обсуждают все: от учебы и погоды до поведения людей, которых оба знают. Заговаривают и о личном. - Ты с кем-нибудь встречаешься? – робко интересуется Ацуши. Он так напряжен, что, кажется, готов в любой момент вспыхнуть. Пальцы судорожно сжимают салфетку на столе, он мнет ее, разрывает краешки. Акутагава следит за ним с равнодушной полуулыбкой. - Нет. - Но есть кто-то, с кем бы ты хотел?.. - Я не считаю, что мне это нужно. Более того, нет никого, кому это нужно было бы от меня. - Ты ведь не можешь быть уверен! Вот, к примеру, Хигучи, она… - Ацуши смолкает, словно понимает, что наговорил лишнего, опускает голову. Щеки его вспыхивают румянцем. Он поспешно отпивает глоток чая, давится, и заходится в кашле. Акутагава наблюдает за ним с показным равнодушием. - Что Хигучи? Ты тоже, как и Гин, считаешь, что она в меня влюблена? Он поднимает пылающее лицо, в глазах стоит сожаление. - Я не хотел ничего такого сказать! Я просто… - Если бы она была в меня влюблена, могла бы просто подойти и сказать мне. - Это не так просто! - Что же проще? Это элементарно. - Она может и не говорить тебе напрямую, а просто показывать это. Когда любишь, хочется быть рядом, но подойти и сказать о своих чувствах слишком сложно. Но можно помогать, опекать, стараться быть полезным. Показывать свою любовь другими способами. - Это говорит о слабости характера. Такой человек не будет мне интересен никогда. Ацуши смотрит с сожалением. Сейчас он особенно красив и трогателен, эдакий наивный мальчик, столкнувшийся с проблемами взрослых людей. И все же старающийся выставить себя экспертом. - Но когда любишь, получить отказ слишком страшно. Не будь к ней так строг. То есть, я не хочу сказать, что она… тебя… Акутагава пронизывает его недовольным взглядом. Ему не нравится эта тема. Сказать ему, что девушки его не интересуют вообще? Впрочем, зачем ему открывать такие подробности. Достаточно одной. - Хигучи меня не интересует и не заинтересует точно. И хватит на эту тему, раздражает. Они вместе ходят домой после школы. Посидеть час в кафе и выпить имбирно-лимонного чая с медом становится традицией, и Акутагава замечает, что теплый приятный вкус нравится ему все больше. Это как наконец ощутить личный, безопасный уют, которого он никогда не знал. Ацуши словно чувствует это, замечает перемены, и охотно поддерживает. А потом неодобрительно смотрит на сигарету в его тонких пальцах. - Тебе нужно бросать курить, - говорит он несмело, словно понимая, что не имеет права такого требовать. Однако все равно лезет туда, куда его никто не просил. Акутагава даже не обращает внимание на эти слова, игнорирует их, не слышит. И затягивается поглубже, выпускает белое облачко дыма. В груди разворачивает свои привычные когти дерущая боль, но он только отводит взгляд, игнорируя ее. У него до сих пор нет ответа на вопрос, чего именно он добивается, проводя столько времени с Ацуши. Он собирался ткнуть его носом в его же несовершенство, но мальчишка и сам себя корит и с готовностью согласится и поддержит его позицию. Более того, связавшись с Акутагавой, он перестал доставать его друзей, и теперь посвящал каждую минутку свободного времени ему. Их миры по-прежнему были невозможно далекими друг от друга, но пока Акутагава позволял ему находиться рядом. Почему? Даже у самой заплесневелой, покрытой самой толстой коркой запекшейся крови души есть свойство, делающее ее человечной. В кромешной тьме все равно хочется ждать лучика света. На дне пропасти цепкий взгляд все равно ищет уступ, за который можно зацепиться, чтобы выкарабкаться. Надежда озаряет своими нежными лучами в самый неожиданный и, возможно, неподходящий момент. Акутагава с привычным пренебрежением бросает холодный взгляд на мальчишку, который теперь почти каждый день делит с ним дорогу домой после школы – благо, жили они не так далеко друг от друга. Однако отмечает, что собственное отношение начало меняться. Говорить плохо о нем Акутагава не позволяет – это отныне лишь его право. Не дает Чуе отпускать грязные шуточки в духе «милый же мальчик, или ты у нас просто не по таким?» Чуе хватит того, что его простили, хотя сейчас он встречался с человеком, который в свое время расколол вдребезги мир Акутагавы. Только Гин понимающе улыбается и даже не задает вопросы, как было с Хигучи. Это почему-то раздражает особенно. Словно она понимает больше остальных. Больше его самого. Весь этот фарс пора было заканчивать. Акутагаве самому уже не нравилось то, как начал зависеть от него мальчишка. Ему не нравится собственная реакция. На его улыбки, на его тепло. Когда он рядом, спорить хочется все меньше, и если этот придурок говорит вдруг что-то совсем личное, Акутагава мог и смутиться. А это уже действительно тревожный случай. «Ты мне не нужен». А реальность все увереннее доказывала иное. «Я вообще связался с тобой лишь с целью вывести тебя на чистую воду». И на это реальности было наплевать. Они снова шли домой вместе, и Ацуши улыбался, говорил что-то глупое и смешное, переворачивая где-то глубоко в груди нечто давным-давно устоявшееся. А потом случилось это. - Завтра выходной, давай проведем его вместе? У него совершенно невинный взгляд, красивые двухцветные глаза кажутся такими светлыми и добрыми. Лишь чуточку неуверенными. - Ну, то есть… мы обычно не видимся на выходных, только в школе и после школы. Но если погулять вместе? Утром встретимся, пойдем куда-нибудь. Можно в кафе, а можно просто пройтись по городу вместе. В кино сходим. Или в парк. А потом в тир. Ты говорил, что любишь стрелять? Он повторил «вместе» три раза. Акутагава безнадежно опускает веки, чтобы не смотреть на него. Он почти готов смутиться. Момент максимально неловкий, напряжение и без того витает в воздухе. - Ты понимаешь, что предлагаешь мне пойти с тобой на свидание? Ацуши вспыхивает, и так быстро, так сильно, что теперь выглядит забавно. Даже кончики ушей из-под белых прядок волос становятся пунцовыми. - Я… нет, не обязательно! Но если ты это так называешь… Акутагава смотрит на него с появившимся интересом. Даже так? Все-таки он еще может его удивить. Это неожиданно и странно. Хочет ли он согласиться? Удивление вызывает мысль, что да, хочет. Следующий день они действительно проводят вместе. Сперва встречаются на станции метро, идут оттуда в парк, затем в кафе подкрепиться (платит теперь Акутагава). Ацуши странно смущен и воодушевлен, глаза его горят по-особенному тепло и живо. За ним интересно наблюдать, нравится даже бросать убийственные взгляды на девчонок за соседним столиком, которые пытаются строить глазки симпатичному светловолосому мальчику – он может их понять. - Тебе нравится? – интересуется Акутагава, покупая ему еще и мороженое – больно блестели у него глаза на этой странице меню. Ацуши не просто доволен, ему не просто нравится – он счастлив. Это так легко прочитать по его глазам. Потом они идут в кино. И где-то там, под горой карамельного попкорна, колы и восхищенных «вау!» (фильм про супергероев идеален для такого мальчишки) случается еще нечто удивительное. Ацуши сам кладет ладонь на его руку, сжимает пальцы. Они теплые и мягкие, как и весь он сам. Несколько секунд Акутагава ничего не делает, позволяя тискать свою руку, а затем понимает, что ему сейчас позволил. Прикосновения, любой тактильный контакт для него всегда был своего рода проблемой. Не со всеми, не всегда, редко, даже сестре чаще всего нельзя. Даже ему не всегда было позволено – хотя ему нравилось преднамеренно обходить этот запрет, срываясь на насилие. А сейчас что? Внезапно понравилось? Это, черт возьми, смущает. Акутагава нервно сглатывает и позволяет себе задуматься над ощущением. Оно не неприятное. Оно странное и чуть щекочущее. Акутагава начинает поглаживать его ладонь большим пальцем. Получается так чувственно. Рука теперь совсем расслаблена. Интересно. Но как-то совсем просто. Он замечает неладное и потом, далее. Они гуляют по вечереющему городу в тени громких небоскребов, в очередной раз доходя до мягкого спора. Ацуши идет слишком близко, в какой-то момент берет за руку, прижимается грудью к его плечу, почти касается его лица. Это вызывает сперва растерянность, а затем легкое раздражение. И в метро мальчишка садится рядом и, невольно задремав, опускает голову ему на плечо. Смущения больше нет. Акутагава не думает его будить, но смотрит внимательно, словно решая для себя что-то важное. Красивый. Чем больше он общается с мальчишкой, тем отчетливее это понимает и видит. Нежное лицо, чистые глаза, мягкие волосы. Нежность и участие в каждом слове, движении, действии. Это подкупает. Но Акутагава ему не верит. Он никому больше не поверит. Уже на станции, когда они покидают вагон, любопытство побеждает, и он целует Ацуши. Касается его губ сперва мягко, осторожно, пробуя на вкус, а когда рот покорно приоткрывают, и мягкое тело с готовностью к нему льнет, позволяет себе делать то, что ему хочется. Властно врывается в его рот, трется языком о его язык, играет с ним, посасывает, кусает за нижнюю губу. Ему все позволяют, к нему с готовностью прижимаются грудью и бедрами, а пальцы мягко тянут за лацканы пиджака. Такой ласковый. Такой нежный и теплый, так легко отвечает. Акутагава забывает и о том, что они в людном месте, и о том, что не собирался заходить так далеко. Он гладит его по спине, по плечам, давит на поясницу, комкает рубашку. Все, ему все позволяют. Ему все можно. Вот и подвох. Вот что не давало покоя так долго. Почему так легко? Откуда это? Акутагава был с ним совершенно груб и неприветлив, а он ни разу не возразил даже в этом? Он со всеми такой? Он разрешает каждому делать с собой подобное? Иначе почему?.. Мальчишку от себя он буквально отталкивает. Разрывает поцелуй и смотрит в его глаза, внимательно, пытаясь найти ответ. Которого, конечно же, нет. Вот как он привлекает к себе внимание? Вот почему он безоговорочно хорош для всех? Теперь понятно, почему те девушки в кафе так на него пялились. Можно быть привлекательным и знать о своей красоте. Можно ею пользоваться. Теплая искорка внутри тает, так толком и не зародившись. Он слишком привык падать. Взлетать, будучи обласканным теплым светом, для него слишком непривычно. Он не знает, что может быть и так, он не умеет. - Пока. Ему вслед сморят большие, непонимающие глаза. Красивые, но совершенно растерянные. Чертов мальчишка. «Он обо всех вокруг заботится, для него все равны». «Накаджима такой милый, чудесный мальчик». «Он очень услужливый, безотказный просто!» Эти голоса в голове все более четкие, он помнит каждое слово. И ему противно. Безотказный, услужливый, на все готовый… он и с Чуей тоже? А может, и о Хигучи не зря спрашивал? Чуть позже наводит справки и узнает, кто его родственник. Осаму Дазай, и они совсем недавно начали общаться, как только мальчишка приехал в город. Такой простой факт бьет хлесткой пощечиной. Акутагава ругает себя за беспечность и ненавидит за наивность, которую уж он-то точно не должен был себе позволить. Этот яд оплел его, впился шипами в самое сердце, а он и не заметил. Мягкий, теплый, подогретый улыбками и никому не нужной заботой. В горле горчит от фантомного привкуса имбирного чая с лимоном и медом, который он больше никогда не будет пить. Ацуши звонит ему на следующий день, но Акутагава отвечает холодно и безэмоционально. Бросает трубку без предупреждения. Он не злится. Но он не хочет больше с ним общаться. Противно до брезгливости. Ацуши не приходит в школу в понедельник. Его нет и во вторник. Чуя косо смотрит на Акутагаву, Гин намекает, что он-то должен знать, в чем дело. - Он заболел, - вздыхает Хигучи. Она додумалась позвонить ему и узнать. Позже выясняется, что у него что-то серьезное, кажется, воспаление легких, и он лежит в больнице. Класс ошарашен и сразу же встает вопрос, когда можно поехать и навестить его. Решают выбрать следующий день – уроков как раз меньше всего. - Ты что, не поедешь к нему? – удивляется Гин, косо посматривая на брата. - Нет, - качает он головой. «Поссорились», - решает она. Это бесит. Никто ведь не ссорился. И повышенная раздражительность Акутагавы не связана с их размолвкой. Просто его очень сильно бесит, как же он открылся. Что едва себе не позволил. Во что едва не поверил. Он же всегда был так осторожен, а после неудачной влюбленности и вовсе зарекся ввязываться в это розовое месиво. Его спутники – одиночество и холодная пустота. Он согласен идти ко дну, только не давайте больше этой надежды. Хватит терзать, ему это не нужно. В конце концов, он не заслуживает любви. Он даже влюбился в первый раз в отъявленного подонка. А второй раз? Даже мысль о том, что мальчишку подослал Дазай, больше не кажется ему невозможной. Как же коробит даже от одной мысли. Кашель вперемешку с болью в груди, с кровью и сигаретным дымом. Больше, больше самоуничтожения. Не верить никому. Не доверять даже самому себе. Его мир полон боли, мрака и тьмы… Ему рассказывают о ситуации ближе к выходным, потому что следующий день Акутагава прогулял. Ацуши действительно плохо. И он тщетно надеялся, что его посетит и Акутагава. Искал его взглядом, а когда не нашел, заметно расстроился. Об этом переживали все, кто был в палате. - Разве вы с ним не подружились? – осторожно спрашивает Гин. Друг. Акутагава никогда не считал его другом. Объектом для своего рода исследования, может быть, подумывал удовлетворять с ним некоторые плотские потребности (и то, такая мысль покинула быстро, стоило получше к нему присмотреться). Но друг? У Акутагавы никогда не было друзей, они ему не нужны. И все же сердце болезненно ноет. Остывшее, уже мертвое, как он считал. Каждый удар давит и заставляет хмуриться. Выкуриваемых сигарет становится больше, горький болезненный дым уже не может стать панацеей. Акутагава злится все сильнее. Его раздражает собственное состояние. Оно – признак слабости, ведь не смог, не уберег самого себя. Потому все сделал правильно. Он недостоин счастья. Он еще ни разу не влюбился в человека, который сделал бы его счастливым. На него смотрят с укором, и это делает его еще более раздражительным. Это бьет и по без того раскаленным добела рецепторам. Почему, за что? Вы сами не понимаете? Зачем ему услужливый мальчишка, который готов отдать себя любому? Зачем ему воспитанник Дазая? Зачем ему вообще пытаться быть для него особенным, если есть все те, кто за него уже беспокоился? Он не годится для такого, он уже мертв, давно мертв. Ему не ожить. Он не хочет больше оживать. Правду ему выдают постепенно, кусочек за кусочком. - Ацуши беден, - рассказывает сестра, - у него нет родителей, и он живет с теткой. Но та много пьет и часто поднимает на него руку. Я думала, ты знаешь это, ведь ты с ним много общался. Нет, он никогда не спрашивал о его семье – не интересно. А сам Ацуши не рассказывал о таком. - И денег ему дают очень мало. Видел, какие у него обеды? Он не покупал их в школе, а брал с собой по рисовому шарику с овощами. Таким не наешься… Не сразу понимает Акутагава, что это значит. Ведь у него всегда были деньги – он покупал ему имбирный чай в кафе. Потом с ним говорит Хигучи. - Он не раз о тебе расспрашивал. Никто не сомневался, что рано или поздно вы познакомитесь и сблизитесь, не зря ведь тебе о нем много хорошего говорили. А он старался быть вежливым и приветливым, чтобы не испортить хорошие отношения с твоими друзьями. - Зачем ему это? Ответа не понадобилось. В голове всплывают недавние слова, сказанные чуть печальным тоном. «Когда любишь, хочется быть рядом, но подойти и сказать о своих чувствах слишком сложно. Но можно помогать, опекать, стараться быть полезным». Акутагава не верит. Отчаянно качает головой, отторгая такую мысль. Его понимает только лишь Чуя. Хмурит брови, вздыхает, но каким-то дивным образом видит всю ситуацию. И помогает сделать выбор. - Ты хочешь продолжать страдать? Или же готов позволить своему кошмару закончиться? Выбор за тобой. К зажженному огоньку словно подносят ладонь, желая уберечь от порывов ветра. Да и те стихают. Становится тихо и спокойно, и в такой глухой тиши становится понятно, как действовать дальше. Его мир теплый, солнечный, только чуть-чуть печальный. В нем много боли, обиды и сожалений, но Ацуши отчаянно старается не акцентировать на них внимание, а верить в лучшее будущее. Он не верит в себя, но хочет надеяться на то, что сможет быть полезен кому-нибудь. У него хорошие одноклассники. Танизаки и Наоми всегда готовы помочь, если что. Кека беспокоится о нем больше остальных – такая замечательная девочка. И Дазай, дальний родственник, который совсем недавно объявился и который старше его на несколько лет и теперь уже учится в университете, также о нем заботится. Помогает финансами, если у него что-то не получается. Дает умные советы, как избежать неприятностей с теткой. Он хороший, хотя и своеобразный человек. Именно Дазай указывает ему на мрачного и хмурого мальчишку и рассказывает о нем печальную историю. У него случилось нечто вроде неудачной любви, и потому он закрылся, никого к себе не подпускает, даже свою сестру. У него есть знакомые, но и они далеки от него. И если у него не появится причина жить, он погибнет – хроническая болезнь в груди дает о себе знать, и его нежелание жить ее только подхлестывает. К тому же, мальчишка себя совсем не бережет и много курит. Ацуши поражен, он искренне сочувствует молодому человеку, его сердце страдает за них двоих. И он быстро отмечает, как они похожи. Только Ацуши повернулся к свету и намерен выжить во что бы то ни стало, а вот Акутагава готов похоронить себя. Это неправильно. Его так хочется вытянуть из этой тьмы. Чем больше Ацуши за ним наблюдает, тем сильнее такое желание. Оно заполняет все существование теплом и вынуждает начать действовать. Желания сопротивляться нет, да и зачем – с ним наконец происходит нечто прекрасное! Потом Дазай познакомил Ацуши с Чуей. Завоевать его расположение оказалось не так сложно. Благодаря ему и удается проникнуть в близкое окружение Акутагавы. А потом… Это как цветок, расцветший в сердце, и роняющий золотистую пыльцу. Она такая сладкая, она застилает глаза, наполняет все существо нежным нектаром. В груди щемит, ее сдавливает, но это приятно, хочется больше. Откуда взялось, зачем пришло? Ацуши не понимал. Он никогда в своей жизни еще не влюблялся. Он готов смотреть на этого мрачного парня до бесконечности. Слушать его, наслаждаясь тихим хрипловатым голосом. Он ведет Акутагаву в кафе, чтобы угостить имбирным чаем. Когда-то давно прочитал, что это средство помогает от кашля и является хорошим витаминным коктейлем. Только стоит напиток недешево, а денег совсем нет. Но и тут Ацуши выкручивается. Он перестает обедать в школе, копит деньги, а с собой берет половину завтрака, а иногда и вчерашнего ужина. Акутагава соглашается, он ходит с ним в кафе, пьет чай, и спустя неделю ему действительно становится немного лучше. Ацуши очень внимателен, он подмечает перемены. Они вызывают радость. Только этот человек действительно закрыт. Его глаза так часто смотрят сквозь собеседника, и он легко раздражается. Он хрупкий, как первый лед. Наверное, Ацуши плохо старается, но он готов быть внимательнее, заботливее, готов отдавать себя целиком, лишь бы ему стало лучше. Это не вытекает только лишь из сочувствия и желания помочь. Это зарождается глубоко внутри – стремление увидеть его улыбку, сделать счастливым. Ацуши все больше любуется его тонким нежным лицом. Заслушивается голосом, мечтательно облизывая пересохшие губы. Хочет прикоснуться, ощутить его тепло под пальцами – но не может, они ведь даже не друзья. Он не имеет в виду ничего такого, когда приглашает Акутагаву прогуляться на выходные. Свидание? Понимание этого приходит только после сказанного, но Ацуши с удивлением осознает, что не против. Сердце в груди колотится так бешено, слова путаются, он не знает, что говорить. Но он согласен! Он на все согласен. Более того, он готов это показать. Взять его за руку было так страшно. Но ужасно приятно. И сразу же стало мало. Переплести пальцы, касаться, чувствовать, осязать – кто бы мог подумать, что это настолько интимно. Акутагава не убирал руку. Он позволял, он все ему позволял. А потом поцеловал. Сердце и сейчас выпрыгивает из груди, стоит вспомнить. Раньше Ацуши не целовался, это случилось впервые, и оказалось так… так… волнительно, жарко, безумно. Лучше, чем он себе представлял. Словно они разделили на двоих целый мир, и никого, кроме них, в нем больше не было. А потом… что случилось потом? Может быть, Акутагаве не понравилось его целовать? Может, Ацуши для него слишком неприятен? Слишком неопытный, смешной, глупый. Может, он понял, как его несостоявшийся друг влюбился, и не смог ответить на его чувства? Может, решил закончить то, что так и не началось, потому что ему не интересно? Иначе в чем причина? Внезапная болезнь подкосила окончательно. Несколько дней было больно – как телу, так и душе. - На нервной почве, - говорил Дазай, и набирал зачем-то номер Чуи. - Ты поправишься, - обещали одноклассники, а потом расходились по домам. - Все наладится, - обещала Хигучи, оставляя на столике в палате цветы – белые ромашки с крупными бутонами. - А он?.. – тихо, обессиленно спрашивал Ацуши. Ответа не было. Только взгляд, полный сочувствия и желания ободрить. От него поникали плечи и исчезала вся мотивация. Однако он пришел. Когда надежда почти покинула сердце Ацуши. Когда сам он едва не сломался, но уже готов был принять горькую правду. Когда обида совсем раскрошила душу, сковала изнутри ледяным холодом, и понимать Акутагаву стало чуточку лучше. Ведь он тоже страдал из-за неразделенной любви? Возникший в дверях силуэт сперва кажется плодом фантазии. А потом приходит понимание – нет в этом ничего необычного, просто пришел проститься, наверняка ребята заставили. Глупо, он же на звонки даже не отвечал. И все же Ацуши рад ему. Он улыбается, измученно, болезненно, но счастливо. А в него кидают букет цветов – сильнопахнущих желтых нарциссов. Это сбивает с толку, вызывает непонимание. Ацуши сонно моргает и приподнимается на кровати, радуясь, что с него пока хотя бы сняли капельницу. - Ты заболел, и я знал это с самого начала. Но не думал, что нужен тебе тут, в больнице, - говорит Акутагава, и голос его странный, тихий, особенный. Ацуши не сразу понимает, что же изменилось. Но чувствует, насколько иначе он теперь звучит. Лед! Вот чего в нем больше нет. Лед и высокомерие! И неважно даже, что именно он говорит. - Ты все-таки пришел, - шепчут губы сами по себе, - и нужен, конечно же, нужен, очень сильно. Я хотел увидеть тебя с самого первого дня, но, видимо, сделал что- то не так, и ты решил прекратить со мной отношения. Я понимаю, что, возможно, был навязчив, и тебе, возможно, не хотелось со мной ничего такого… я не должен был… мало ли чего мне хочется, это только мои проблемы… прости, пожалуйста, я не должен был… я больше никогда… Он сам задыхается, теряется в потоке своих слов. Он ничего не понимает, на глаза наворачиваются слезы, но нельзя плакать. В голове все еще вертятся слова о том, что слабых не любят, слабые люди жалкие и не достойны любви… - Прости. Ацуши моргает и поднимает голову. Он не верит. Он смотрит в бледное лицо, в полный боли взгляд и не верит. - Я не… Слезы все-таки текут. И Ацуши отчаянно вытирает их, трет рукавом больничного халата, пока Акутагава не присаживается рядом, не проводит ладонью по мокрым щекам, не покрывает их легкими поцелуями. А Ацуши хочется реветь. Ткнуться лицом ему в грудь и громко расплакаться. - Прости, - повторяет Акутагава совершенно убитым голосом, - за то, что был таким слепым. За то, что считал тебя… неважно, кем. - Все хорошо, - бормочет Ацуши, не открывая глаз, словно боясь, что приятный сон закончится, так и не начавшись, - главное, ты пришел, ты рядом, со мной. Спасибо... - Ты мог обвинить меня в слепоте, и был бы прав, - продолжает тот, бережно поглаживая растрепавшиеся волосы, - но в итоге стал для меня надеждой. Ты должен это знать. Просто я долго отрицал тот факт, что ты мне нужен. Ацуши сам ловит его ладонь и прижимается к ней губами. Все тело бьет крупная дрожь. - Неважно. Если ты дашь мне хотя бы шанс… - Это ты мне дашь шанс, - серьезно возражает Акутагава, - и не пытайся спорить. В конце концов, если ты хочешь попробовать строить со мной отношения, тебе придется привыкнуть к этой черте моего характера. От такой его честности кружится голова. Но это приятное, будоражащее головокружение. Оно вызывает улыбку и желание наброситься с объятиями тут же. - Да. Обязательно!