Ohne Dich

С гулко колотящимся сердцем и скатывающейся по щеке слезе, я резко сел на кровати. Перед глазами стояла пелена, за которой явно угадывались образы из моего сна. Разочарованно вздохнув, когда они стали уплывать из моего сознания, торопившись сбежать, чтобы вернуться на следующую ночь, я откинулся на подушки и крепко сомкнул глаза, снова отчаянно надеясь удержать сон при себе, побыть в нем еще хоть немного. Но все зря. Рассеянно смахнув слезинку, уже спустившуюся до заросшего щетиной подбородка, я встал с кровати и подошел к окну. День будет пасмурный. Серые облака заполонили небо так, что лишь пара лучей солнца еле-еле пробивалась сквозь них. Ночью шел дождь — это понятно по запаху мокрой земли и травы, доносившемуся с улицы в открытое окно. Мое постоянно депрессивное настроение от этого только ухудшилось. Но с другой стороны, я ощутил некое мрачное удовлетворение. Разве можно быть счастливым сейчас? Нет, только не теперь, когда я потерял ее. Пятнадцать лет мы жили вместе, а знали друг друга и то больше, порядка двадцати. Когда я первый раз увидел ее, так светло улыбающуюся подруге, как улыбаются только когда не догадываются, что за тобой наблюдают, я не мог отвести взгляд. Такая яркая, в легком голубом платье, едва доходившем ей до колен, с копной распущенных светлых, переливающихся на солнце волос, она излучала жизнелюбие и уверенность в себе. Я так и стоял и смотрел на нее, пока она не заметила мой взгляд. Пристально взглянув на меня в ответ, она секунду подумала, а затем улыбнулась, и тогда я понял — я сражен. Ничего и никого прекраснее ее я не видел. Но как часто внешность бывает обманчива! Ты смотришь на человека, и кажется, что прекраснее него никого нет, а внутри он гнилой, как изъеденное червями яблоко. Но не она. Когда я узнал ее ближе, я понял, что все опасения были напрасны. Человек с такой душой как у нее просто не мог существовать, я не мог поверить, что нашел такого! Она любила читать. Господи, сколько же у нас было книг, и каждую она могла процитировать, рассказать сюжет и сразу же посоветовать еще с десяток вдогонку! Бывало, вечером, я приду с работы, а она, уставшая от бытовых хлопот сидит в кресле у камина, подвернув под себя свои изящные ножки, и читает, попивая теплое какао. Тогда она поднимала голову, заметив меня, и улыбалась. Так тепло, по-домашнему, будто мы жили так вот уже тысячу лет. Часто я просто садился рядом, брал в руки газету и делал вид, что читаю, а сам тайком наблюдал за ней. Смотрел, как одна эмоция сменяла другую на ее лице, как она хмурилась или улыбалась поворотам сюжета. Тогда я чувствовал себя самым счастливым человеком. Она страстно любила животных. Два дня в неделю она всегда выделяла поездкам в приют и помогала там, чем могла. У нас дома жили две собаки и один кот, и всех их мы взяли из приютов и выходили сами. Животные тоже любили ее, они чувствовали ее доброту и искренность, когда она подходила к ним, желая помочь. Я не мог перестать задавать себе один и тот же вопрос. Почему она? Почему именно она? Почему ваш, так называемый Бог, позволяет себе забирать такие светлые души, оставляя гнилые ходить по земле? Это нечестно! Я проклинал этого Бога, я проклинал весь мир за эту потерю, не будучи готовым смириться с ней. Удивительно, как человек, пышущий жизнью и энергией, способен всего за полгода превратиться в лишь жалкое подобие человека. Как же это ужасно и больно, наблюдать, как жизненная сила покидает тело, постепенно оставляя лишь пустую оболочку. Почему так случается, почему? Тупая боль, настигшая меня еще в кабинете врача, при осознании того страшного диагноза, являющегося кошмаром для всех людей в этом мире. Рак. Болезнь, убивающая людей регулярно, без пощады, жестоко и с яростной настойчивостью. Все люди надеются, что их она обойдет стороной, но нас она все же настигла. Доктор долго уверял нас, что современная медицина способна на многое, что мы найдем выход, что можно вылечиться, но каждый, кто болен раком, в глубине души боится и знает — он обречен. Количество переборовших болезнь и умерших никак не может соотноситься в приятную сторону. Но я отбросил эти мысли. Мы ведь не как все, она не как все. Она особенная, она сможет, покажет большой средний палец этой болезни и все снова будет как прежде. Я был сильным для нее, ни в чем ей не отказывал и мы жили, стараясь не упоминать болезнь в обычных разговорах, надеясь, что так ее давление на нас станет меньше, не будет висеть как дамоклов меч. Когда врачи сказали, что надежды почти не осталось, она сдалась. Я видел, как она храбрилась, но скрыть что-то от меня ей не удавалось никогда. Я знал, что она плакала, когда думала, что я не вижу. И надеюсь, что она не знала, что я делал так же. Мы отказались от лечения и просто стали жить. Жить и ждать. В последние ее дни, мы не заговаривали о болезни. А зачем, если и так все ясно? Конец был неизбежен, мы лишь не знали как скоро его ждать. В тот день она проснулась в хорошем расположении духа. Мы вместе позавтракали оладьями, которые я приготовил, встав пораньше любимой, и ее любимым какао. Она выглянула в окно и сказала, что хочет пойти прогуляться в лес. Было тепло, солнце ярко светило с голубого неба, по которому рваными комочками ваты плавали светлые облака. Одевшись, мы пошли по тропинке вглубь елового леса, что окружал наш домик, стоявший в деревенской глуши. Пройдя около двухсот метров, она сказала, что устала, и мы присели передохнуть у ручья. Она опустила в него ноги, и прозрачная вода ласкала их, обволакивая бегущим потоком. Упершись рукой в зеленый мох, она поцеловала меня, так крепко, будто хотела передать мне часть себя через этот поцелуй, и положила голову мне на плечо. А через несколько минут я понял, что она умерла. Часть меня, большая часть, тоже умерла в тот миг. Осталась лишь тупая боль, которую не спрятать, не убрать, не унять. До сих пор не знаю, как я нашел в себе силы встать, оторваться от нее, донести до дома. На похоронах я не проронил ни слезинки. Держу пари, все посчитали меня черствым человеком. Откуда людям знать, что я испытывал на самом деле? Придя домой, я дал волю чувствам. Сначала обострилась боль. Я не мог унять ее, ни алкоголем, ни слезами, ничем. Я впивался себе ногтями в руки, добившись лишь огромного количества кровоподтеков и царапин, но боль не ушла. Она лишь утихла, и на смену ей пришла ярость. Бессильная, а оттого еще более жестокая. Почему, почему она? Почему? Я крушил; весь первый этаж нашего дома пал жертвой моей ярости. Даже наше животные, и те запрятались по углам, чувствуя мою первобытную злобу, которую не унять. Гнев, питаемый болью, сильнее любого другого. После него я испытал отчаяние. Я словно упал в глубокую пропасть, спасти из которой меня было некому. День за днем я ходил по дому, будто зверь, загнанный в клетку, прутьями которой служили отчаяние и безнадежность. Я не мог смириться с ее утратой, не мог и не могу до сих пор. Она снилась мне каждую ночь. Днем я ждал, чтобы ночью вновь встретиться с ней. Я не помню, что именно происходит во снах, но там мы вместе, и я готов отдать все, чтобы это случилось наяву. Но ночь проходит так быстро, и секунды, проведенные с ней там не восполняют часов, проведенных здесь без нее. Может быть там, в другом мире нам суждено быть вместе? Я не верю, что жизнь может разлучить нас, нет! Я найду ее, где бы она не была! Решение давно зрело в моей голове, но сейчас оформилось окончательно. Не глядя, я беру со стола пузырек давно заготовленных таблеток и высыпаю горсть себе на ладонь. Они пахнут аптекой и больницей, шевеля воспоминания в душе. Быстрым движением, я закидываю их в рот и запиваю водой. Все ради тебя, моя дорогая. Скоро мы встретимся! Я беру с каминной полки ее фотографию и выхожу во двор. Вечереет, воздух становится прохладнее, но меня это больше не тревожит. Быстрыми шагами я иду по заросшей тропинке. Туда, где я видел ее в последний раз, в последний раз видел жизнь в ее зеленых-зеленых глазах. В лесу стоит тишина, или я просто начинаю терять способность слышать. Ни пения птиц, ни шелеста листьев. Лес будто замер, выжидая. Зеленая трава и мягкий мох приминаются под моими шагами, когда я бреду меж елей и сосен, рассеянно проводя по шершавым стволам рукой. Наконец я добираюсь до того самого места. Ручей журчит, но как-то печально, будто знает, что должно произойти. Колени мои подгибаются, и я валюсь на мягкую сыроватую землю, вдыхая ее густой запах. Прядка отросших волос попала в светлую воду ручья, я под ногой неудобно расположился мелкий камушек. Ерунда, скоро все это будет неважно. Я ложусь на спину, устремив взгляд вверх, к кронам деревьев и выше них, туда, где светило солнце, а сейчас выходят из своих небесных домиков звезды. Приложив фотографию к груди, я чувствую, как к горлу подступает комок слез. Теперь некого стесняться. Я даю им волю, и поток рыданий сотрясает мое тело. Слезы текут, солеными каплями падая на траву. Ох, эта боль, она не стала меньше ни на грамм. Даже дышать мне больно, когда ее рядом нет. Рыдания утихают, и я, хлюпнув носом, переворачиваюсь на бок, сжимая рамку в руках. Дышать так больно…