То ли девушка, а то ли...

- Рип, быстро домой! – раздался пронзительный голос матери.       Снова мне не дали поиграть вволю, и я с понурой головой побрела домой. - Опять ты за свое? Сколько раз я тебе говорила: не бегай с мальчишками, никаких войнушек! Вон, с девочками поиграй, в дочки-матери или там в прятки. - Но, мам, с ними скучно! Они только и могут, что хвататься новыми платьями и ленточками. Даже дочки-матери – это повод похвастать куклой и ее нарядами. И почему я не могу играть с мальчиками? Лин же играет с ними, и родители ей не запрещают. - Рип, я уже устала тебе объяснять одно и то же. Лин – настоящая девочка, поэтому она может делать все, что захочет. Даже если ее начнут подозревать, то достаточно будет ее раздеть, чтобы убедиться в том, что она девочка. Ты же должна вести себя так, чтобы тебя не заподозрили ни в чем. - Потому что я не настоящая девочка, - вздохнула я. - Да, именно поэтому. - Но, мам, почему я не могу быть мальчиком, если я не настоящая девочка? - Рип, мы миллион раз говорили об этом, - мама села на стул и прижала меня к себе. – Малыш, я очень-очень люблю тебя и больше всего на свете боюсь тебя потерять. Ты же знаешь, что у нас делают с мальчиками, когда им исполняется восемнадцать лет? - Да, их забирают в лагеря, а потом отправляют на войну. И никто оттуда не возвращается. - Не совсем, - грустно улыбнулась мама, - некоторые возвращаются, с тяжелыми ранами, без руки или ноги. Дурачок Грон вернулся целым, но у него проблемы с головой. Он раньше не был таким глупым, был обычным ребенком, смелым и непослушным, а с войны приехал вот таким. Ты же не хочешь стать таким?       Как всегда, пример дурачка Грона остудил меня. Здоровенный сильный парень постоянно сидел около дома, пускал слюну и улыбался. Мальчишки обзывали его, кидали в него грязью и собачьими какашками, а он только улыбался им, даже не поднимал руки, чтобы защититься. Его мама, изможденная высохшая тетка, выскакивала на улицу, разгоняла метлой хулиганов и потом долго ругалась на всю улицу, проклиная безмозглых детей, войну и свою жизнь. А потом она всегда начинала плакать и уходила обратно в дом. Я бы не хотела, чтобы моя мама плакала из-за меня и отмывала меня от какашек. - Рип, пойми, ты у меня одна. Если с тобой что-то случится, я этого не переживу. Прости меня, что я заставляю тебя быть девочкой, - и мама заплакала. Ну вот, опять я расстроила маму. - Мам, я все понимаю. Я буду девочкой, как ты хочешь. Только можно мы мне волосы хотя бы немного пострижем, а то они скоро будут по полу елозить. У всех девочек во дворе волосы только до пояса или до лопаток, у Лин вообще стрижка, как у мальчика, а у меня уже до колен доросли. Да и ты замучалась меня заплетать каждый день. - Глупыш мой, мне это только в радость. Мне очень нравятся твои волосы: такие мягкие, золотистые, как пшеница в конце лета. Будет жаль отрезать такую красоту.       Я притворялась девочкой всю свою жизнь, точнее жила, как девочка. Я привыкла думать и говорить о себе в женском роде. Мне даже переучиваться не пришлось, так как с самого рождения мама говорила обо мне и со мной, как с девочкой. Более того, лет до десяти я и считала себя девочкой. А правду я узнала только, когда во время прогулки с подружками в лесу мы дружно захотели пописать. Меня оставили присматривать за окрестностями, чтобы никто из мальчишек не вздумал подсмотреть, и я зачем-то обернулась посмотреть на девочек.       Это был настоящий шок для меня. В тот день я прибежала домой в слезах, крича: - Мама, у меня что-то неправильное на писе. Это смертельно? Я умру?       Мама долго успокаивала меня, а потом рассказала мне правду. Точнее, полуправду. Она сказала, что я родилась девочкой, а потом стала превращаться в мальчика, но мальчиком я все равно никогда не буду, поэтому мне нужно продолжать жить, как девочка. Бред, конечно, но в тот момент я поверила ей.       Всю правду я узнала в четырнадцать лет. Что я на самом деле мальчик и родилась мальчиком, только мама, желая меня уберечь от участия в бесконечной войне, длящейся вот уже более тридцати лет и забирающей мужскую часть населения подчистую, скрыла это и растила меня девочкой.       Она наряжала меня в красивые платья и юбки, в отличие от подружек я никогда не носила штаны или шорты, у меня были длиннющие волосы, которые я научилась заплетать в тугие косы.       Но особенно трудно мне стало притворяться в шестнадцать лет. Во-первых, это из-за корсета. Тело у меня стройное, мама всегда следила за моей фигурой и заставляла дополнительно заниматься дома, чтобы не появилось ни одной жиринки. - Лучше ты будешь выглядеть тощей девчонкой, чем откормленным битюгом, - постоянно говорила она.       Но против природы особо не пойдешь, плечи у меня постепенно раздавались вширь, талия сливалась с узкими бедрами, поэтому чтобы подчеркнуть наличие талии, мама стала затягивать меня в корсет. Кроме того, в корсет было удобнее набивать тряпки для изображения груди. И конечно, корсет я носила только как нижнее белье, под платьями и блузками.       Во-вторых, сложности появились с подружками. Все темы разговоров свелись к одному: мальчики. Кто как улыбнулся, кто как посмотрел, кто с кем уже целовался… На меня тоже пытались обращать внимание, но по совету мамы, я держала себя, как королева, задирала нос, презрительно улыбалась на их неуклюжие комплименты и язвила напропалую. В результате парни сочли меня гордячкой и задавакой и переключились на других. Подружки жалели меня и хотели перевоспитать, но я отвечала, что такая красавица, как я, достойна лучшего и буду ждать своего принца.       Мне не нравились мальчики, они не привлекали меня как романтические партнеры, у меня не замирало сердце, когда кто-нибудь из них окликал меня или дотрагивался до руки. На мое удивление, мама была этому рада. Я думал, что она будет заставлять меня заигрывать с ними или, того хуже, встречаться, но она хотела усидеть на двух стульях сразу: вырастить меня мужчиной, но чтобы все думали, что я женщина.       Девочки мне тоже не нравились. Я росла с ними всю свою жизнь, знаю все их привычки, все недостатки. Я вообще не воспринимала их отдельно от себя, ведь мы дружили и играли вместе с самого детства. Я пыталась представить, как целую одну из них, и у меня возникло мерзкое ощущение, такое же, как если попробовать поцеловать свою сестру или мать в губы по-настоящему.