Моя одиночная камера

— Взгляни на это озеро,- сказал отец, подведя меня к берегу и положив свою теплую ладонь мне на плечо. — Сейчас оно волнуется и расходится волнами от северного ветра. Но как ты думаешь, так будет всегда? Мне тогда было одиннадцать, но я четко запоминал наши с отцом беседы и обожал слушать его. Что бы я ни ответил, он даст свой развернутый взрослый ответ. — Оно успокоится... Когда ослабнет ветер. Мой голос был неуверенным, и это отца всегда огорчало. Я раньше думал, что поэтому ему больше нравится болтать с Лешей, чем со мной. — Конечно успокоится. Запомни одну вещь: никогда в жизни ни одна волна, даже самая большая и страшная, не должна тебя пугать и заставлять бросить то и тех, кого ты любишь. Мы еще не раз увидим тихую водную гладь. Он снова впечатлил меня. Спустя много лет я понял, что "то" - это мой родной дом. А "теми" для меня стал единственный человек - мой старший брат. И ничто не заставит меня бросить их. Никогда. *** Когда ты произносил речь в суде, то, как всегда, уверенно и непоколебимо смотрел своими ясными голубыми глазами прямо на судью. Затем ты перемещал свой взор на меня, и твой взгляд смягчался в сотни раз. Я один во всем зале суда чувствовал, как тебе страшно за меня. Время тянулось невыносимо долго. Ты переговаривался с юристами, сидящими рядом, затем поднялся и подошел ко мне. — Эй. Олежек, не трясись так. Я защищу нас обоих,- с улыбкой произнес ты. — Я знаю. Просто ненавижу все эти разбирательства. Как будто надо мной наклонилась Фемида с весами и судит каждый мой шаг. — Нашей системе правосудия даже Фемида бы не помогла. Тем не менее с нами правда и любовь. Он сказал "любовь"? Леша не часто говорил, что любит меня. Обычно он приобнимал меня за плечо и крепко сжимал его рукой, чтобы дать почувствовать мне свою поддержку. Это заменяло ему все слова о любви. Госпожа судья вернулась в зал. Я, как мог, всматривался в ее лицо, пытаясь прочитать по нему наш с братом приговор. Однако оно ничего не выражало. — Подсудимый Навальный Олег Анатольевич, прошу встать,- начала судья высоким голосом. — Доказано ли, что имело место деяние, в совершении которого обвиняется подсудимый... Да, доказано. Леша не смотрел на меня. Он сверлил взглядом женщину, иногда опускал глаза в пол и судорожно сглатывал. — Доказано ли, что деяние совершил подсудимый... Да, доказано. У меня начали подкашиваться ноги, я с усилием выпрямил их и немного размял шею. — Виновен ли подсудимый в совершении преступления... Да, виновен. Леша повернул ко мне лицо и посмотрел как-то виновато. Не надо. Я знаю, что ты сделал все, что мог. Дальше зачитали приговор брату. Я выдохнул с облегчением, когда до меня дошло, что он оправдательный. В какой-то момент я представил, что его посадили со мной в одну камеру на двоих. Что бы тогда было? Конец его борьбе? Покой наедине друг с другом? Нет, так быть не должно. Он борец, воин, лидер. Вольная птица, которой не место за решеткой. Сначала я хотел посвятить последнее слово жене и детям. Потом родителям. Брату. Но в итоге я промолчал. Я устал. Уже ничего не изменить. Мы крепко обнялись напоследок. Леша не хотел выпускать меня из своих рук, стискивал и шептал, что вытащит, что обязательно победит, перевернет весь мир ради меня одного. Я, конечно, ему верил. И верил отцу, что северный ветер сменится штилем, и никакая волна не отнимет у меня брата и дом.