Ночь перед рассветом

       Холодная промозглая слякотная ночь, так присущая Нью-Йорку поздней осенью, сегодня продирала Алека до костей. Быть может, дело было в том, что, по рассеянности последних дней, он просто забыл нанести руну, сохраняющую тепло. Хотя сам юный Лайтвуд, глядя на чернеющее в сумерках здание лофта небезызвестного всем мага, ставил на другое.        Он просто медленно умирал без Магнуса Бейна, который больше не хотел его даже видеть. Не выходил на связь, не сотрудничал более с институтом. Поделом, конечно, но разве и Алека нельзя было понять? Разве ему не больно думать о том, что будет, когда он постареет, а его любимый будет все так же молод и полон сил? А когда его не станет, Магнус найдет себе другого Алека?.. От мысли передергивало, руки против воли сжимались в кулаки. Черт! Нет, он не снимал с себя вины, но хотел понимания и прощения. Был ли достоин их, это другой вопрос. Господи, да они даже объясниться толком не смогли! Он же не знал, что это могло убить Магнуса! Впрочем, мага не интересовали поводы и мотивы возлюбленного. И по-своему он был прав. В голове Алека царил дичайший диссонанс. Между своей и чужой правотой, между своей и чужой болью, на грани которых он существовал уже несколько недель, медленно, но верно сходя с ума. Не спал, не ел, изводил себя тренировками и охотой. Иззи называла это проснувшейся склонностью к суициду. И Алек вряд ли мог спорить с этим. Он пытался заполнить всем подряд пустоту, что осталась после краха сумасшедшей первой любви и семейного счастья, он подбирал слова, мучительно и дотошно, а оттого еще более мучительно. Слова, которые скажет Магнусу, когда тот, наконец, не пройдет мимо, позволив озвучить хоть слово из тех, что постоянно вились в голове. И боялся, что не сможет связать хоть пару из них в адекватные реплики, потому что выражение чувств, тем более посредством разговоров — это был совсем не его конек. Даже когда он названивал ему все это время, он не был уверен, что если бы Бейн взял трубку, Алек бы просто не промолчал.        Время уже близилось к трем часам, а Магнус не появлялся, окна тоже оставались темны. Наверное, маг зависал в своем клубе, может быть, ища утешения в чужих объятьях. От этой мысли в душе все перевернулось, он чертыхнулся себе под нос и отвернулся от бездушных окон, решаясь на отчаянный шаг. Вот только отправиться в клуб, полный нечисти, не успел. Потому что был остановлен резким тычком в грудь, отчего инстинктивно сделал шаг назад, прежде чем осознанно взглянуть на самоубийц. Их он знал. Они его, впрочем, тоже. Нефилимы, недавно прибывшие из Идриса в институт Нью-Йорка. Они были на паре совместных миссий, но не более.        — Шлюшку свою магическую дожидаешься, Лайтвуд?        Выпад не был неожиданностью, многие не понимали и осуждали его, не только за связь с нечистью, но и за то, что она была греховной вдвойне и к тому же противозаконной. К черту закон. Он даже где-то привык, и когда дело касалось его лично, мог смолчать, сделать вид, что не понимает, не замечает косых взглядов, но не мог спустить с рук оскорбление возлюбленного. Даже если бывшего…        — Повтори, что ты сказал, — в голосе послышались рычащие нотки, пальцы сжались в кулаки, готовясь отстаивать честь мага.        Вот только порыв его был остановлен предупреждающим ударом в шею сзади, от которого он бы успел увернуться, если бы в то же мгновение с другой стороны к его горлу не прижался клинок. Только спустя краткое мгновение Алек почувствовал колющую боль, пронзившую шею. «Игла» — догадался он. Какого?.. В голове слегка помутилось.        — Сбавь обороты, Лайтвуд. Не забывай, с кем говоришь, — на последних словах говорящий нанес ему резкий удар в солнечное сплетение, который Алек к собственному позору просто не смог отразить. Реакции были заторможены.        — Что было в шприце? — спросил он, упрямо поднимаясь с колена, хотя тело слушалось все хуже. Алек отчаянно пытался понять мотивы подло напавших на него нефилимов. Да, Лайтвудов не особо жаловали, но ведь это не повод.        Ублюдки же только засмеялись в ответ, и кто-то из них толкнул его в спину, вновь роняя на колени, и, черт, почему это было так больно?! Словно он не на колени упал с высоты собственного роста, а… Сравнение не удалось. Мысли спутались. Черт! Прекратите уже смеяться! Этот смех буквально впивался в мозг, затрудняя процесс мышления, развеивая всякую здравую мысль.        — Хватит! Что вам надо? — спросил он, не оставляя попыток снова подняться, сменив эту унизительную, неприемлемую для Лайтвуда позу. Но чужая рука надавила на плечо, не позволяя. Он попытался скинуть ее, но движение было неловким и слабым. Да что же такое?!        — Мы хотим проучить тебя, — честно признался тот, чьего имени Алек не запомнил за ненадобностью, но кто определенно считал себя главным здесь и сейчас. — Навсегда отвадить от нарушения законов.        — Судьями себя возомнили? — усмехнулся Алек, хотя внутри все свернулось от дурного предчувствия, которое редко обманывало его. Только интерпретировать его никак не удавалось. Что они могли ему сделать? Избить? Покалечить? Убить? Даже в таком состоянии Алек не боялся этого. За последнее время он отвык бояться.        — А ты возомнил себя выше закона? — молодой нефилим скривился от омерзения, в его глазах вспыхнул маниакальный огонек. — Как ты мог осквернить свой и без того оскверненный род связью с нечистью? Как смеешь брать клинок после того, как касался этой мерзости?!        С каждым словом молодой нефилим заводился все сильнее и на последнем из них ударил Алека по лицу. Удар пришелся по губам, что когда-то целовали «эту мерзость» нежно и страстно, а может, это было намеренно, чтобы смыть с него кровью «грязь». В глазах на миг потемнело, и Лайтвуд-младший мотнул головой, пытаясь прояснить сознание.        — Знаешь, — выдохнул он, — нефилимы тоже бывают мерзкими… Вот ты, например, сейчас.        И в ответ получил еще один сильный удар, от которого мир окрасился в кроваво-алый. Это будет даже забавно — умереть от побоев своих собратьев под окнами человека столь любимого им и столь ненавидимого ими. Сквозь шум в ушах он услышал еще один голос:        — Хватит забавляться с ним. Я думаю, можно уже играть по-крупному.        Ох и не нравилась ему эта фраза… Сопротивляясь странному состоянию, вызванному неизвестным препаратом, Алек отчаянным усилием попытался дотянуться до оружия, хотя и не хотел бы им воспользоваться. Не хватало еще отвечать за их поганые жизни… Вот только он стал медлителен, как беременная каракатица, а пальцы непослушными. А потому не было ничего удивительного в том, что руку его перехватили и безжалостно заломили за спину, срывая с губ болезненное шипение. Правда, спустя мгновение его уже вздернули на ослабшие ноги, чтобы затащить в ближайшую подворотню и начать срывать одежду. Похолодев от безумных догадок, Алек Лайтвуд пытался сопротивляться, но из-за дряни в его крови был слаб точно котенок, а потому нефилимы лишь смеялись над его потугами. Не оставив на нем ни клочка ткани, уронили на четвереньки, сравнив с животным, от чего он стиснул зубы, моля у Разиэля сил перенести с достоинством то, что ему уготовили идриские ублюдки. Но готов ли был сам Разиэль подарить избавление тому, кто нарушил его законы? На чьей он будет стороне? Мысли были странными, слегка неуместными, но они отвлекали, впрочем, нефилимов это не устраивало, и хлесткий удар по бедру вернул его к реальности. Кто-то схватил его за волосы, заставляя запрокинуть голову, и прошипел на ухо:        — Нет, нет, нет. Ты должен запомнить каждое мгновение. И никогда не забывать. До самой смерти.        Чувствуя приступ паники, Алек мотнул головой, сумев избавиться от хватки, оставив в пальцах нефилима клок волос и ударив кого-то по ноге, за что его немедленно приласкали коленом в бок. Пусть он уже подарил свою девственность возлюбленному, ему было что защищать, и он не собирался мириться с подобной участью. И уж тем более не станет просить и, не дай Бог, умолять.        Чужие руки претили ему, но избавиться от них он не мог, хотя и пытался изо всех сил, когда ладони легли на его зад и решительно раздвинули ягодицы, внутренности словно свело судорогой. Нет. Ни за что! Собрав остатки сил, он рванулся было, но удар чужого локтя меж лопаток буквально уложил его грудью на грязный асфальт, ставя в еще более унизительную позу. Горло перехватил спазм. Он не хотел даже представлять, как все выглядит со стороны. Переждав боль, попытался вернуть прежние позиции, и получил болезненный удар по почкам.        — Тварь, — сдавленно выдохнул он.        Ответом вновь стал удар, на сей раз ботинком по ребрам. Черт! Кажется, он даже слышал треск ломающихся костей. Да и дышать стало тяжело. Но кричать было нельзя. Нельзя, даже если придется откусить себе язык! А Алек был близок к этому, когда нефилим, что был сзади, вдруг потерся о его зад обтянутым в презерватив членом. О, законопослушные дети Разиэля, кто вы сами после этого?.. Вопрос так и просился с губ, но Алек крепче стиснул зубы, сдерживаясь. Понимая, что только сильнее разозлит насильников, и так настроенных слишком агрессивно. Только снова и снова предпринимал упрямые и болезненные попытки вырваться, избегая отвратительной и незавидной участи, не обращая внимания на все новые удары и ненавистный смех. Наконец, просто отодвинуться от нефилима, если в подобной позе об этом вообще могла идти речь, но тот крепко удержал его за бедра, оставляя синяки на алебастровой коже, прежде чем вдруг войти одним резким и неумолимым движением. На сухую. Боль была столь яркой, что Алеку с трудом удалось сдержать крик, задушенный в зародыше, так что наружу прорвался лишь тихий хриплый стон, пальцы стиснули одежду, сброшенную прямо под ноги. Он зажмурился, пытаясь пережить этот унизительный момент, отрешиться, не пуская в душу то, что настойчиво скреблось туда, намереваясь отравить и поселиться там навечно.        Боль? Нефилимы привыкли к ней. День за днем, охота за охотой, тренировка за тренировкой они закаляли тело привыкнуть к боли, психику быть стойкой к ее проявлениям. Но что делать с бесчестием? С омерзением, от которого не избавиться? С тем, что тебя касаются совсем не те руки? Алек не знал, и никто не сможет ответить ему, просто потому, что он никому и никогда не расскажет о том, что произошло и еще произойдет сегодня. Ему придется пережить это в одиночку, как-то справляться самому. Впрочем, и к этому он привык. Он справится. Главное пережить эту ночь… И вопрос «Как?» стремительно перетек в риторическое «Переживет ли?», когда насильник задвигался, засаживая глубоко, драл изнутри нежную слизистую, вызывая приступ омерзения, тошнотой застрявший в горле. Его правда мутило. Голова кружилась и была по-прежнему мутной. Тошно. А тут еще его неожиданно вздернули, ухватив за волосы, и действие ноющей болью отозвалось в сломанном ребре. Снова поставив Лайтвуда на четвереньки, другой нефилим провел по губам сочащейся головкой.        — Открой рот. Я уверен, маг научил тебя сосать как истинную сучку, — прорычал охотник, в то время как его друг, продолжая вколачиваться в Лайтвуда сзади, заметил, что зад у Алека действительно как у настоящей сучки.        — Тебе ведь нравилось быть сучкой для этой нечисти?        Алек промолчал, крепче стискивая зубы, отказываясь ублажать ублюдков, он не станет, нет, не станет доставлять им удовольствие, так или иначе. Отвернул голову, игнорируя боль. Сдерживая рвотный позыв, хотя, наверное, стоило выразить свое отношение к происходящему, опорожнив желудок на дорогие ботинки нефилима. И, естественно, получил еще один удар по лицу, теперь разбивший в кровь скулу. Мир в очередной раз пошатнулся, на мгновение залитый алой пеленой, и Алек малодушно захотел отключиться, потерять сознание. И очнуться, когда все будет кончено, а лучше не очнуться вовсе. Нефилим сзади ускорился в преддверии оргазма, и Лайтвуд с трудом сдержал рвотный позыв. Омерзительно. Как и настойчивые попытки разжать ему зубы и затолкать в горло член. Идиоты, откусит ведь… Его сильно натянули на член, терзающий зад, и он почувствовал, как под аккомпанемент довольного хриплого выдоха его обжигает через резину горячая сперма. Алек зажмурился, испытывая смешанные чувства стыда и временного, увы, облегчения. Которое закончилось так непозволительно быстро, когда один ублюдок сменился другим, и боль вернулась. Резкая. Яркая. Обжигающая. Кажется, по бедру потекла капля крови. Кажется. Дрянь, которую ему вкололи, имела странное действие, накатывающее волнами. И ощущение реальности то усиливалось, то ослабевало. Он словно завис где-то между реальностью, из которой хотел выпасть, и бредом, в котором мешались ощущения, воспоминания, мысли… Однако он еще помнил, где находится и что нельзя, нельзя кричать, как бы ни хотелось исторгнуть из груди все то, что разрывало изнутри. И все же тихо вскрикнул, когда его волосы снова собрали в кулак и потянули, заставляя сильнее прогнуться в спине. Все же от боли? Возможно. Сознание путалось. Хотелось отвлечься. К счастью или к сожалению, в голове всплыла мысль о том, что буквально в нескольких шагах отсюда стоит дом. В том числе и его дом. В который он возвращался после тяжелых рейдов, и порог которого никогда больше не переступит. И чем жестче и отчаяннее вколачивался в него ублюдок, тем больше облегчения ему приносила эта невообразимая мысль о том, что он больше не увидит Магнуса. Нет, маг не должен увидеть его таким: бывшим в чужих руках. Пусть в его воспоминаниях Алек останется только его.        Момент, когда к нему пристроился третий, он пропустил, впрочем, ничуть не расстроившись по этому поводу. Может, наконец, скоро все закончится? Надо продержаться, еще немного, перетерпеть. И он терпел, хрипло дыша и чувствуя, как под пальцами рвется ткань… Кончив в него, все же измазав, запачкав его тело своими следами, нефилим отстранился и повалил его наземь, толкнув ногой в истерзанный зад. Сил подняться у Алека не было и, лежа на изорванной одежде, пытаясь отдышаться и собрать мысли в кучу, он словно сквозь вату слышал чужие голоса. Те вновь выплевывали издевки и оскорбления в его адрес. Но юному Лайтвуду это было безразлично. Адреналин схлынул, и дрянь, что вкололи ему, окончательно утянула его в морок забытья.        В себя Алек приходил мучительно медленно и неохотно. Воспоминания, обрывками мелькающие в сознании, не сулили приятного времяпровождения, не хотелось думать о том, как он будет добираться, как объяснит нанесенные ему повреждения, как станет смотреть в глаза друзьям и родным. О том, как сможет остаться спокоен, встретившись с насильниками, например, в коридорах института?.. И все же он должен был подняться и идти, жить дальше.        Однако, открыв глаза, увидел не своды грязной подворотни, а знакомый потолок. Конечно же, он не мог не узнать эту комнату, такие знакомые на ощупь простыни и руку, что гладила его по щеке, пытаясь вернуть к реальности.        — Магнус?.. — голос прозвучал… да почти не прозвучал. Сил не было. Но Магнус услышал. Смотрел обеспокоенно. Тихо произнес:        — О, Александр… Наконец, ты очнулся! Как ты?        Острое желание сдохнуть поднялось в груди вместе с тошнотой. Нет. Нет… Разиэль, за что?! Магнус не должен был видеть его таким! Добрая душа, конечно, он не мог оставить несчастного в подворотне в том состоянии, в котором находился Лайтвуд. Забыв на время обиды, что тот нанес ему. Просто потому, что не мог иначе. Однако Алек не хотел его помощи, не в этот раз точно. Нервы сдавали, и он чувствовал, как подступает истерика. За что?! И он мягко, но решительно отклонил руку мага, отворачиваясь:        — Не надо, Магнус…        Он не хотел его заботы, которую не заслужил, и уж тем более жалости. Попытался подняться, но был остановлен властным движением руки мага и приступом головокружения.        — Алек, ты одурел?! — поинтересовался Магнус, закипая с полуоборота. Впрочем, учитывая все произошедшее между ними и его искрящие нервы, это можно было понять. — Ты являешься ко мне посреди ночи, израненный когтями демона, в состоянии, когда яда в твоих венах больше, чем крови, я вожусь с тобой до рассвета, а теперь ты говоришь «не надо» и хочешь сбежать?!        Алек непонимающе глянул на мага, подозрительно прищурившись, и качнул головой:        — Демона? — тихо переспросил он, неуверенно скользнув рукой вверх, чтобы сжать судорожно в пальцах ткань домашнего восточного одеяния Магнуса Бейна, которое так ему нравилось. — Хочешь сказать?..        Он прикусил губу и снова покачал головой, придержав правду при себе.        Магнус нахмурился, поднимаясь на ноги, чтобы отойти к кофейному столику, на котором стояли различные склянки, и начать смешивать их содержимое в бокале:        — Что хотел сказать, я уже сказал, Алек, но могу повторить. Ты заявился ко мне в три часа ночи. Точнее сказать, ввалился, в разорванной окровавленной одежде, впрочем, твое тело было немногим лучше, уже в галлюциногеном бреду, и свалился мне на руки, не сумев даже двух слов связать. Я вообще считаю, что то, что ты смог добраться до меня — чудо. И я не шучу. Еще минут восемь, и я бы не смог тебя откачать.        Облегченный вздох был слишком явным, чтобы суметь его скрыть, так что Алек не стал и стараться. Обессиленно откинулся на подушки, чтобы слабо улыбнуться магу:        — Спасибо. Я что-нибудь говорил в бреду?        И все же, воспоминания или, может быть, видения, не отпускали его: яркие, реальные, тошнотворные.        — Бормотал что-то, но мне, сам понимаешь, было не до того, — отозвался маг, возвращаясь к нефилиму с бокалом некой смеси, которая меняла цвет, переливаясь всеми оттенками аквамарина. — Вот. Выпей. Полегчает.        Сейчас, да еще из рук возлюбленного, который снова говорил с ним, просто говорил, он выпил бы даже яд. А потому приподнялся и, приняв зелье, не спрашивая и не принюхиваясь, осушил бокал до дна. И его немедленно передернуло, точно напиток выводил из тела и души ту грязь и мерзость, что щедро плеснули туда. Снова упал, машинально натягивая на себя одеяло и не сводя взгляда с возлюбленного.        — Я хотел дождаться твоего возвращения, — попытался он восстановить хронологию событий. — Почти отчаялся, и тут почувствовал укол…        Рука потянулась накрыть шею в том месте, где должен был остаться след от инъекции. Но Магнус, пусть и мягко, уверенно перехватил чужую ладонь. На недоуменный взгляд пояснил:        — Повязка. Рваная рана. Благо, не глубокая. Я ее подлечил, но основные силы кинул на более опасные увечья.        Алек кивнул и запустил пальцы в волосы, пытаясь собраться с мыслями и как-то объединить, скомпоновать две реальности. Одна из них была слишком реальной, чтобы сомневаться, другая не сохранилась в памяти, но казалась более достоверной, чем изнасилование идрискими гомофобами… Эти несоответствия рождали жуткий диссонанс и головную боль, а потому Лайтвуд попытался отвлечься, переключиться. Очень осторожно, готовый в любой момент прекратить посягательства на персону мага, он скользнул ладонью вверх по его руке, в невольной ласке, поднял виноватый взгляд:        — Я… Мне всегда тяжело давались слова, ты знаешь, но… Прости меня, Магнус… — выдохнул он, замирая в ожидании ответа или даже посыла. Он все же сумел подобрать пару слов. — Мне так плохо без тебя.        — Настолько плохо, что ты решил подставиться под когти демона? — криво усмехнулся маг, так словно ему не просто говорить — дышать было больно. Но руки не отнял, наоборот, несмело сжал чужие пальцы своими. Только отводил взгляд. Как и Алек, он не любил быть слабым.        Да, именно так и было, он был готов… И Алек кивнул, подтверждая догадку мага, понимая, что сам бы не смог выразить свои мысли более ясно и точно. Тяжело сев, погладил Магнуса по щеке, прежде чем, набравшись то ли смелости, то ли наглости, неловко, но бесконечно нежно завладеть его губами. Не поцелуй даже — нежное касание. Однако Магнус ответил, осторожно положив ладони на плечи Алека, но даже это легкое касание отозвалось болью. Черт!        — Ты идиот, Алек Лайтвуд. Ты просто идиот… — выдохнул маг чуть дрожащими губами, прежде чем аккуратно уложить юношу обратно на постель. — Это были самые страшные часы в моей жизни…        — В моей тоже, — неожиданно признался Алек, и не важно, была ли то реальность или бред. И все же, что бы с ним не произошло, он был отчасти благодарен этому за то, что снова мог видеть Магнуса, говорить с ним, касаться… Он осторожно подвинулся, несмотря на боль, и провел ладонью по простыням, предлагая прилечь рядом, как прежде, казалось, целую полярную ночь назад. Только Магнус не спешил отзываться на немое предложение. Замер, будто размышляя, стоит ли, понимая, что назад пути уже не будет. Но он принял решение. А потому осторожно вытянулся рядом с израненным охотником. Позади был ад, и он не хотел в него возвращаться.        — Попробуй немного поспать, Алек. Тебе нужны силы…        Лайтвуд качнул головой, неуверенный, что сможет спать после того, что пережил, протянул руку, скользнув кончиками пальцев по груди мага в разошедшемся в стороны вырезе свободного одеяния. Он хотел в очередной раз убедиться, что тот реален, а не снится ему, замерзающему на асфальте темной подворотни. И все же послушно прикрыл глаза, прошептав:        — Я люблю тебя…        — И я, — шепнул в ответ верховный маг Бруклина, с трудом проглатывая ком в горле и незаметно погружая глупого нефилима в сон, чтобы затем осторожно присесть на постели и продолжить работу с чужой памятью, для которой прошедшая ночь останется лишь дурным сном.