Наташа

Наташа.

Будильник звенел полчаса с перерывами, разрывая утреннюю тишину комнаты раскатами тяжелого металла. Все это время я отчаянно пытался словить стремительно ускользающую паутину сна, конец которого расплылся закатом на морском горизонте пробуждающегося сознания. Пришлось смириться. Утро воскресенья, 8 сентября. Ровно 25 лет назад, ровно в этот же день недели, на свет появился я. Появился под руку с болью и кровью. Не сказать, что за эти 25 лет что-то изменилось. Просто кровь засыхает, боль превращается в скуку. Подъем. Как-никак, сегодня я намеревался смотреть сны наяву. Это значит, что отныне я для кого-то стану тем самым неуловимым горизонтом. Это значит, что сон сам явится ко мне. Явиться он намеревался в виде женщины. Её звали Наташа. Не будем говорить, в каких кругах и по соседству с чем вертится это имя, потому что Наташа не была Наташей. Она называла себя Солярией, или просто Сол. Я иногда называл её солькой, но пусть будет Солярия. Если она и была Наташей, то Наташей идейной. То есть, денег не брала. Да я и не стал бы платить в собственный день рождения. Платить собиралась она, телом. За удовольствие быть моей в этот день. Один из пропущенных вызовов (и не терпится же кому-то испортить «дорогому имениннику» утро выходного дня!) был как раз от неё. Перезвонив, я с нарочито растянутой, лениво-фамильярной нотой назначил ей пять вечера, попутно посоветовав «хорошенько помыться». -Хорошо, что мне одеть? — как всегда, одни и те же наивные вопросы… -Что-угодно. Тебя все равно будут ебать, одежда здесь не поможет. -Е.? (прикидывается чайником, рассчитывая, что я ей сразу расскажу, как и что) -Ебать, ебать. Ты ожидала чего-то другого? -Вообще- то нет… -Тогда в чем дело? -Ни в чем. Я поняла. Я всё сделаю, только не нервничай, пожалуйста. -Ну тогда до вечера. -Я люблю тебя. -Я знаю. Пока. -П…- я бросил трубку. Умывшись, я попытался почитать книгу. Не то. Включил фильм- не пошло. Странное, тягучее ощущение чего-то надвигающегося, живого и пульсирующего, вгоняло в вялую, воистину постмодернистскую тревогу. Тянулись часы ничегонеделания, я откровенно начал жалеть, что назначил встречу так поздно. На часах 14.45. Я знаю её гостиницу, мне надоело. Такси- «Москва» — «встреть меня, надоело ждать». Спустившись, Солярия предстала передо мной в виде сексуального феномена повышенной интенсивности. Её обтягивающий верх подчеркивал любовь к спортзалу, груди призывно упирались складки топа. Темно-каштановые волосы укутали шею- словно она и ждала, и одновременно боялась, хотела сделать шаг вперед, и скрыться, растаять под моим взглядом- одновременно. Её налитые любопытством карие, слегка миндалевидные, глаза и полуоткрытый рот, словно не знавший, улыбаться ему, или нет- застыли, когда начал говорить я. Растерянность, совокупляющаяся с похотью- такой представилась мне она, та, что решила сегодня подарить мне себя. Покрытый тенью нахлынувшей, как прибой теплого, вида парного молока, моря- покрытый наседающей со всех сторон ленью, говорил я недолго. Что- не помню, да и не важно, ведь весь этот ворох слов был только прелюдией поцелуя. Схватив её сзади за покрытую волосами шею, резко придвинув к себе (так, что её налитые желанием и жарой груди вжались в меня, и мне послышался слегка сдавленный, но отчетливо слышный вздох- вздох текущей сучки), я с хищническим оскалом атаковал границы её жаждущего наслаждений рта, её покрытые ярко-красной помадой губы, её слегка пугливый, но манящий истомой язык. Свободной рукой обхватив талию, понял, что трусов на ней нет. Одно платье, да к тому же тонкое и обтягивающее. Видимо, она хорошо приготовила свою задницу. Ведь сегодня именно в эти мягкие горки её будут опускать до уровня слуги. Поднявшись в номер, я заказал выпить. Красное вино какой-то марки какого-то года. Честно, мне было наплевать- нужен был антураж бога Диониса. Кроме того, нужно было просто вызвать прислугу. Я сразу приказал Солярии раздеться, при мне, конечно. Оказался прав- трусов на ней не было. Решительно, с какой-то готовностью ловить мои желания с полуслова, она стянула платье. Готовая на все, голая женщина начала свой путь- путь сознательного самоуничижения. Вот для чего мне нужна была прислуга. Именно в костюме Евы я послал Солярию открывать дверь. Молодой парень, стоявший за дверью, кажется, остался стоять и после того, как дверь захлопнулась. Вырвав у него бутылку вина и соблазнительно поцеловав в щеку, Сол словно получила из рук слуги право служения. Теперь она мне служила. Теперь она служила мне. А теперь- на колени, — я уже перестал скучать и не скрывал удовольствия от ощущения накатывающего тотального превосходства Для тебя- что угодно, — она упала на колени, взяв мою руку и начав свой танец поцелуев. Сверху я видел напряжение её ягодиц. Она волновалась, дыхание её было неспокойным, груди словно увеличились в размерах. Я схватил её за волосы, с силой прижал к ладони- она продолжала жадно вылизывать мою руку. Толчок в голову: -теперь ноги вылижи. И попробуй только схалтурить. -да, Влад, я поняла. Я всё, всё сделаю. Я всё для тебя сделаю! -Я знаю. Лизать! — я толкнул её ногой в колено. Она с готовностью, даже жадностью прильнула к моим ступнями. Ягодицы оказались вытянуты вверх, открывая собой позу покорности и сладострастия. Она стояла голая раком перед парнем младше её, перед мужчиной, вживую которого видела впервые. Вся её жизнь словно остановилась в этой точке. Готовность к беспрекословному подчинению, жажда тотальной власти над собой, пересилила, перечеркнула все прошлое, все страхи, сомнения, сковывающий ворох усвоенных «правильных» мыслей. Сегодня, сейчас- она словно растворялась во мне, через унижение и покорность- становилась мной, дышала мной, жила мной, чувствовала кожей моих ног. Извиваясь передо мной с преданностью пса, она целовала каждый палец, она касалась губами словно к святыне, каждый раз пересиливая свой страх оказаться недостойной прислуживать мне. Её жажда понравиться, её стремление угодить, её потребность совершенства в выполнении приказа- всё это пробуждало и меня ото сна лени и апатичного безразличия. Я ощущал на пальцах влажность её слюны. Она сосала их так, словно каждому делала минет, и каждый был последним в её жизни. Мне захотелось запечатлеть этот момент в нашей личной истории. Этот момент, так похожий на ритуал посвящения. Достав смартфон, я приказал ей пройти к дальней стене комнаты и, повернувшись к ней лицом, сесть на корточки, закинув руки за спину. Изгибы её спину и шеи были чудесны- даже не верилось, что такое возможно в её возрасте. Ягодицы стыдливо раздвинулись, обнажив анальное отверстие, постоянно сжимавшееся от волнения. Приказав ей упереться головой о стену и слегка согнуть вперед шею, я начал фотографировать. С разных ракурсов. Затем ей пришлось возвращаться в позу «раком», раскрывать анус и вагину руками, ложиться на спину и раскидывать ноги, ложиться на подоконник, кушетку, пол, кровать, стол, массировать свои готовые на все дырки пальцами. Надев на неё специально купленный ошейник и прицепив поводок, я стал выгуливать её по номеру, как собачку, снимая сверху. Я садился на ее грудь и душил, я наступал ей на лицо ногой, я высовывал пальцами её язычок. Я делал все, что хотел. Самое удивительное, что и она тоже. Между нами не было никакой границы, никакого противоречия. Впервые в жизни она отдалась человеку настолько полностью, что не стеснялась ничего. Её было все равно, что будет дальше, она жила только нынешним мгновением, она пьянела от самого воздуха стыда и разврата, от аромата пульсирующей вагиной страсти. Её бедра и ноги истекали соком, который я заставлял её слизывать. Пылая от градуса желания, я сдерживал себя- нарочно, сознательно. Я хотел, чтобы она умоляла меня выебать её- больше и больше. И она умоляла, она умоляла всей своей распроданной душой, всем порочным, блядским, но таким ароматным телом, всеми наивными намеками и унизительными просьбами. Особенно отчетливым было её постоянное выворачивание сосков смоченными слюной пальцами- иногда за неё это делал я. Я вообще изучал её открытое во всех местах, лишенное всяких табу и «приличий», тело так, как будто делал его сам. Оно было моё и только моё сегодня, сейчас. Мои пальцы на всю длину побывали в её анусе, вагине и рту, они обошли каждый сантиметр её тела. Ни одна пора не укрылась от них. Я был то страстным и напористым, то холодным и безучастным, но я ни на минуту не прекращал своего исследования. Она была в моих руках, скованная и в то же время- безмерно, головокружительно свободная. Впервые в жизни она делала только, исключительно то, что хотела. Впервые в жизни сбылись её самые потаённые мечты. Разминая пальцем её сосок, я впервые отчетливо услышал стон. Он раздавался словно из глубины её естества, он был звоном подсознания. Она не выдержала и, резко обхватив мою шею, принялась целовать меня везде, где можно. Словно боясь потерять меня, боясь, что я в любую секунду могу раствориться в воздухе и унести с собой её мечту, её новообретённый смысл существования, она спивалась меня всей жадной силой своих губ. Её язык скользил по моим ушам, щекам, шее, груди, бедрам, рукам, снова- по всем пальцам, снова- с дыханием текущей сучки, снова с дыханием сладостного, обворожительного, будоражащего позора, стыда, который она не отмоет никогда и который не хочет отмывать. -возьми меня, возьми, ну пожалуйста. Неужели ты не хочешь, неужели я не достойна? Пожалуйста, Вамп, я хочу тебя, я люблю и хочу тебя, всего, везде, всегда. Трахни меня куда угодно, только трахни, умоляю тебя! -Здесь я решаю, кто, кого и куда будет трахать. Твое дело- слушать меня, — я хлестко ударил её по щеке и схватил за шею, — тебе понятно?! Ты вообще ещё способна понимать, блядища? — я оттолкнул её на пол, но она тут же вскочила и обратно кинулась ко мне, встав на колени и обхватив ноги, продолжая судорожно их целовать. Ещё несколько раз я отталкивал её, но она, захлебываясь своей жаждой унижений, тяжело дыша и словно ничего более не видя перед собой, как зомби ползла к моим ногам. Словно там был её мой дом, словно там таился её Грааль. Она ощущала, что она там, где должна быть, что она у себя, что она вернулась к себе именно в тот самый миг, когда склоняла свою голову к полу, не смея смотреть вверх- на меня. Она впервые в жизни знала без слов, что ей нужно делать. Исследовав её вдоволь, побывав везде, где можно побывать на её утомленном вожделением теле, я решил, что пора переходить к следующему этапу. На часах уже было 7 вечера, начинало темнеть. Спросив её насчет того, успела ли она помыться, и получив молчаливый отрицательный ответ, я взял её за руку и повел в душ, по пути звонко хлопнув по качающимся припухлым ягодицам. Когда Солярия очутилась в ванной, я открыл напор горячей воды и стал её мыть. Раньше её никогда не мыл одетый мужчина, но её тело, помня мои прикосновения, само изгибалось в такт моим рукам, иногда даже опережая их, словно предугадывая направление. Я приказал ей вытянуть руки вверх и скользил намыленными ладонями от подбородка через грудь до пупка и снова набухшей вагины. Страстно массажировал её грудь и соски, сжимая и разжимая в районе альвеол. Танцевал по её слегка подрагивающему от легкого холода и очередного накатывающего возбуждения животу, проникая в центр её жизненной энергии- в пупок, массируя его, что внезапно доставило ей особое наслаждение, словно я заглянул в само её чрево, словно она отворила передо мной последнюю дверь. Я резко трахал намыленным пальцем её анальное отверстие, которое уже настолько жадно хотело члена, что словно пыталось схватить, засосать, удержать палец в себе. От такого душа у неё начали откровенно подкашиваться ноги, она смотрела на меня уже не жаждущими, не просящими, а молящими, умоляющими глазами- чтобы я вошел в неё, чтобы я освятил её своим входом. Я удержался. Всё самое интересное было ещё впереди. Вытерев её, я приказал одеваться. Для неё это было внезапно, неожиданно. Она явно не этого ждала, но перечить мне для неё было равносильно перечеркиванию себя самой. Подождав, пока она оденется, я вызвал такси и мы поехали в сторону северной окраины, прямиком на…кладбище. Сначала я сообщил, что мы едем в аэропорт и у меня для неё «билет в один конец». Видели бы вы тот ужас в её глазах, то судорожное дрожание губ! Она не смогла произнести ни слова, только вжалась головой мне в колено и так просидела всю дорогу. Подъезжая к кладбищу, я попросил выйти и купил в ближайшем магазине ещё одну бутылку вина. Расплатившись с таксистом, повел её в гору- к старым воротам. Её ужас сменился удивлением, которое, в свою очередь, переросло в любопытство. «Что значит- билет в один конец? Конец чего? Уж не жизни ли моей?» — этот вопрос, непрестанно крутящийся в её голове, придавал всей ситуации особой остроты и пикантности. Уйдя достаточно далеко по рядам могил, уже освещаемых бледными серебристыми бликами взошедшей Луны, наблюдающей за нами, я вновь приказал ей раздеваться, а сам тем временем открыл бутылку и сделал несколько глотков. После того, как она с очевидным удовольствием вновь оказалась голой, оставшись в одних туфлях (которые я решил не снимать в неё), я протянул ей бутылку. Отпив с горла, она слегка пошатнулась в сторону старой могилы с каменным постаментом, и свалилась на лавочку подле неё. -Дрочи теперь -А? -Дрочи, я сказал -Спасибо! Я включил камеру и начал снимать это кладбищенское порно. В сумочке у неё лежала смазка, воспользовавшись которой, она с какой-то судорожной готовностью всунула один палец себе в зад, другой- в чрево. Мастурбировала она неистово, явно наслаждаясь тем, что за ней наблюдают, и не кто-нибудь, а сам Я. Не дав ей кончить, я подошел ближе и, схватив её руку, не предупреждая полоснул лезвием. Руку, конечно. К тому времени моя ладонь уже была разрезана. Не давая ей опомниться, я притянул ее лицо к своей окровавленной ладони. Они рефлективно начала лизать рану, продолжив это делать и тогда, когда я отпустил голову. Слегка испив и ее крови, я притянул ей к себе и накрыл кровавым поцелуем. Всё вокруг словно начало кружиться: деревья, аллеи, кресты. Тысячи различных звуков разносились по долине смерти. У меня создалось впечатление, будто на нас смотрят тысячи глаз. Оторвавшись наконец от поцелуя, я повел ее в сторону могилы. Поставил раком на могилу. Прижал голову к плите. Заставил развести руками ягодицы. И наконец-то трахнул, сначала войдя в вагину, а закончив в столь изголодавшийся по члену зад. Я сделал это с удовольствием, с осознанием своего реализовавшегося превосходства. Очень странно, что во время самых жестких и глубоких фрикций она начала кричать, как сильно любит меня и будет любить. Сказать, что это было неуместно- ничего не сказать, и в то же время это было символично. Вытраханная в зад, униженная и опущенная, она наконец раскрыла в себе окно любви и окно правды. Она смогла признаться себе в своей зависимости, в своей восхитительной болезни. В ту ночь я имел её несколько раз- на скамейках, на траве, опершись о дерево. Я имел её столько, сколько хотел. Она всегда хотела от меня больше. Она открыла в себе нечто большее… P.S. Я сжег ее вещи и приказал до гостиницы идти голой. По утренним, рассветающим улицам. Дворники и спешащие на раннюю работу смотрели ей вслед. Кто с осуждением, кто с удивлением, кто с восхищением. Но она шла со мной под руку, и смотрела только на меня. Она неслась по этому утреннему ветру, словно ведьма на метле. Она вкусила пьянящий аромат абсолютной свободы- свободы подчинения, свободы падения, свободы личной смерти ради другого. И когда, прощаясь с ней у двери номера, я сказал: «ты продала мне душу, я теперь твой дьявол», то услышал в ответ: «нет, отныне ты мой Бог».