Каждый выбирает для себя

Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами все дадут! М. Булгаков «Мастер и Маргарита»

Каждый день в МАКУСА оказывалось множество самого различного люда, друг на друга непохожего, пестрого и шумного. Никогда нельзя было понять в этой разношерстной толпе, кто более суетлив: сотрудники или же визитеры, обеспокоенные глупейшими происшествиями или наоборот нарушившие строжайшие законы. Некоторые магические запреты и правда упорно игнорировались, особенно если дело касалось авроров — эта братия вообще не переносила правила и считала себя самой умной, самой хитрой и вообще самой самой. Они же и были самые-самые частые посетители кабинета главы аврората, потому как в ходе работы нарушали хоть и незначительные, но неприятные в бюрократическом плане законы. И их совершенно не беспокоило, что им там приписывают, они считали всё глупостью, а потому секретари их люто ненавидели, готовы были закруциатить на месте и поделиться с ними парой-тройкой черепно-мозговых травм, чтобы лежали и не дёргались. Но это был запрещённый метод, поэтому бравые защитники дёргались, панибратски плевали на весь режим, по-свойски хлопая по плечу очередного усталого референта, и получали в отместку самые сложные дела на краю Северной Америки. Нечего тут выпендриваться. А ещё один поток людей, оказывавшихся здесь, был ещё одним типом суетливых личностей — самими мракоборцами, иногда опытными и возвращающимися в строй, переехавшими откуда-то, либо же совсем юными, только примеривающими себе роль аврора. Вот последних Персиваль Грейвс почти ненавидел отцовской любовью. Особенно его «радовали» барышни, которые считали, что темно-синее пальто — это стильно, модно и молодёжно, а потому лучше всего подходит именно им, прекрасно оттеняя рыжие, тёмные, блондинистые (нужное подчеркнуть) волосы, придает блеск глазам и вообще свежесть облику. Если бы не досадные недоразумения с уголовным преследованием за убийство таких куколок, Грейвс самолично бы придушил юных и трепетных. Но, увы, как всегда это было запрещено, приходилось применять иные методы для отсева безмозглых существ, замахнувшихся на работу не по своим способностям. Бывали случаи, когда и способности великолепны, и мозги имеются, а вот огонька, того самого запала, который заставит оставаться аврором в любой ситуации, не было. Такие Конгрессу тоже не нужны были. Увы, но всё это было не отследить по выпускным аттестатам, которые кандидаты в стажеры присылали в организацию на рассмотрение. Пусть Персиваль и просматривал каждое личное дело из тех, что считалось условно пригодным для его внимания, но без разговора, живого общения с человеком, он никакой магией не мог выпытать у бумажульки с оценками, что из себя представляет тот или иной кандидат. Сегодня был как раз тот мерзопакостный день, когда стайка самоуверенных личностей, едва достигших совершеннолетия, штурмовала приступом кабинет директора (читай: день собеседования). Грейвс уже находился в полуобмороке от очередной дивы, решившей на элементарные вопросы выпендриваться, стараясь показать себя лучше и умнее, чем она есть, а когда её вежливо и очень деликатно попросили отвечать за свои слова, то растерялась и едва в обморок не грохнулась. Ну куда вот такое чудо в аврорат? Она же от вида полученной в бою нестандартной раны впадет в транс, что заставит наставника ещё и ученицу откачивать. Нет, он не может подвергать своих работников лишней нагрузке, поэтому милая девочка отправится домой или на курсы кройки и шитья. Стоит правильно понимать ситуацию — Персиваль совершенно ничего против молодых и перспективных стажеров не имел, но он наивно полагал, что юные дарования должны впахивать день ото дня, отказавшись от личной жизни, общественной жизни и вообще какой угодно жизни, отличной от той, что у них есть в Конгрессе. Чтобы стать первоклассным мракоборцем, нужно много трудиться. А другие мракоборцы ему тут не нужны. — Трейси, пригласите следующего, — Персиваль устало потер виски — ещё один человек, а после он может побаловать себя тишиной и небольшим приступом социофобии. Честь стать следующей жертвой выпала на долю молодого человека, который, съежившись, сидел в приемной на небольшом продавленном диванчике. И хоть юноша был чуток старше, из-за его прически и наивно-доверчивых глаз на вид ему можно было от силы дать лет семнадцать, совсем еще мальчишка. Аж всем своим видом напрашивался на то, чтобы подойти и спросить, мол, милый, что ты в аврорате забыл? А потом взять за ручку и отвести к маме. Взгляд, опущенный в пол, считал уложенную в шахматном порядке плитку, а его обладатель незаметно покусывал ноготь большого пальца. Явившись на полчаса раньше до назначенного времени, он теперь об этом жалел: сидеть на одном месте перед той самой дверью, где всё произойдет, оказалось чуть ли не выше его сил. Сдерживая себя, он уже поменял сотню разных поз, в которых можно было сидеть. Последний раз он так нервничал только перед экзаменом по защите от темных искусств: успехи в этой дисциплине были весьма посредственными, да и профессор был к нему очень строг, особенно после того, как юноша однажды обмолвился о своей мечте стать мракоборцем. Именно это остановило его амбиции. Он понял: своими мечтами нужно делиться осторожно. Примерно так же, как и давать другим людям обещания. Нужно быть твердо уверенным в том, что сдержишь. И всё же сейчас, сидя в приемной, он не мог отставить в сторону все свои волнения. Так всегда бывало, когда он начинал что-то новое. Заранее настраивая себя на положительный результат, не допуская даже мысли о поблажке в виде второго шанса, он выкладывался с самого начала на максимум, не боясь переборщить. За той самой дверью послышался приглушенный стук каблуков. Юноша ощутимо напрягся. Две недели назад он подал свои документы на место стажера и пару дней назад, наконец, прилетела сова с письмом из МАКУСА, где было сказано, что его заявка рассмотрена и явиться нужно такого-то такого-то числа для личного собеседования. На самом деле, он не имел понятия, как должно проходить собеседование, и подобная неизвестность не могла не пугать. Хотя в большей степени его напугало то, что когда та самая дверь наконец открылась, оттуда вышла молодая девушка, примерно одного с ним возраста. Глаза ее были покрасневшими, влажными, а лицо безжизненным и пустым. Ощущение создавалось такое, будто бы всё это время в кабинете происходило что-то из разряда психологических пыток. Ведьма, что стояла за стойкой информации, сочувственно вздохнула, наливая из графина в стакан воду для пострадавшей — как-то иначе её было не назвать. Та же ведьма обратилась и к юноше. — Что вы застыли? Можете заходить, вы следующий. И удачи. Эта фраза звучала больше как приговор, а пожелание удачи изначально было бесполезной крупицей слов, бессмысленным посылом. Однако отступать уже было некуда, да и незачем. Стремительно поднявшись со своего места, он ощутил, что за время такого нервного сидения измял весь пиджак. Поправив себя насколько это было возможным, он набрал в легкие побольше воздуха и коротко постучал. Услышав позволение войти, он несколько скованно прошел внутрь кабинета. Не продвигаясь никуда дальше двери, юноша произнес как можно четче: — Здравствуйте. Я Криденс Бэрбоун. Персиваль бросил быстрый оценивающий взгляд на вошедшего молодого человека, отмечая явное волнение, стоившее его пиджаку некоторого количества складок. Но этот хотя бы пришел вовремя, что было неплохо, но недостаточно. — Садитесь, — кивнул он и открыл папку, в которой лежало резюме парня, бегло пробежался по нему глазами, после чего с дружелюбием голодной пираньи перевел взгляд на кандидата — Грейвс очень надеялся, что тот окажется либо разумным, либо неразумным настолько, что через пять минут можно будет его выгнать и отдохнуть. — Расскажите о себе, мистер Бэрбоун. Почему вы хотите стать именно мракоборцем? День складывался не очень-то и удачно, а кандидаты откровенно разочаровывали: если утром настроение Персиваля можно было назвать условно «приличным», то теперь оно скатилось уже к варианту «монстр конгрессовский». Внутреннее состояние Криденса было немногим лучше: волнение не отступало. Он не хотел, но видел себя со стороны, на фоне этого красивого властного мужчины, что сидел перед ним в кресле. Криденс был уверен в своем призвании больше чем наполовину, но для того, чтобы уверить в этом других, нужно было собрать свои невольно рассыпавшиеся мысли от волнения, а затем обозначить, превратить в слова, всё то, что уже очень давно родилось у него в душе. Перед тем, как идти на собеседование, ему нужно было бы заглянуть на прием к Великому Гудвину, чтобы как минимум просить храбрости, но и мудрость в его ситуации тоже бы не помешала. После заданного вопроса родилось ощущение, что черепная коробка набита соломой — впору брать в руки вилы и разгребать. — Не думаю, что вас устроит банальный ответ про то, как я хотел бы защищать людей. Хотя это будет правдой, — вымолвил Криденс. Он опустил глаза на свои руки, которые лежали на коленях, сцепленные в замок пальцы были напряжены. Будто бы именно в этот замок он сейчас хотел поместить всю свою скованность и неуверенность, которые могли бы помешать в этом разговоре и делали из него мямлящего щеночка, вставшего на задние лапки. Ему не хотелось восстанавливать зрительный контакт, но он требовался. Легче было подавить эту слабость сейчас, чем потом винить себя за то, чего не сделал. Криденс никогда не пробовал сыворотку правды, но сейчас думал, что если бы кто-то по-дружески угостил, эффект был бы именно таким. Он не мог, да и не хотел выдумывать романтические небылицы для обоснования своего желания стать аврором, хотя желание родилось обыкновенно, без постороннего вмешательства высших сил и уж точно не было даром, ниспосланным богами. — Стать мракоборцем я решил очень давно. Вернее, сначала появилось желание стать ближе к этому миру. Тогда мне казалось, что здесь работают настоящие герои. Признаюсь, что в моем детском взгляде присутствовала некая доля романтики. Немногим позже умер мой отец, работавший в этом департаменте. Многое стало другим. Хотя нет, все осталось прежним. Но мой взгляд поменялся. Тогда я понял, что авроры — те же обычные люди. Повисло молчание. Чтобы продолжить свой монолог, ему потребовалось некоторое время. Криденс дошел ровно до того места, когда в его нехитро сплетенной истории наступил переломный момент, подробности которого было бы совершенно некстати сообщать возможному будущему начальнику. — Для меня работа здесь — это реализация себя. Я, может, и хотел бы иметь многовариативность в выборе профессии, но не вижу себя на каком-либо другом месте. Персиваль лишь скептически приподнял бровь, нисколько не впечатленный пламенным спичем юноши, приправленным душераздирающей историей. Девочки, мальчики, взрослые и совсем дети, только выпустившиеся из школы, но уже готовые покорять этот мир. Дети, которые не познали ничего в этой жизни, не познали ни сладости побед, настоящих побед, никак не связанных с матчами по квиддичу или оценкой за экзамен, ни горечи поражений, поражений, когда ты сделал всё, что мог, всё, что от тебя зависело, но всё равно все сорвалось. Это было страшнее всего, потому что даже внутренняя уверенность в том, что не твоя вина, ты сделал всё, не спасала — силы потрачены впустую. Они ещё не познали, что если не ты, то никто за тебя этого не сделает, что нет завтра, есть только вчера. Во взрослом жестоком мире всё должно было быть сделано ещё вчера, ты бежишь и опаздываешь, пытаясь нагнать поезд, в который никогда не вскочишь, но пытаешься, неизменно пытаешься, иначе тебя выкинет на задворки жизни. Маленькие, миленькие и глупенькие цветочки. Персиваль их не любил, не любил за наивность, за тысячи собственных упущенных возможностей, которые упустят и они. Мужчина чуть склонил набок голову, прищурился, следя за юношей из-под полуприкрытых век. Он боялся. Правильно делал — начальства надо бояться, но бояться не так, чтобы падать в обмороки и не сметь и слова поперек сказать. Страх должен быть умным и сдерживающим тех, кто любит поговорить без меры. Оставалось лишь определить вид у этого мальчика. Пока больше смахивало на столбняк. — И зачем же вы мне говорите то, что считаете неподходящим для меня? — полюбопытствовал Грейвс, цепляясь за первую реплику, щурясь и прикидывая, сколько времени осталось этому красавцу сидеть в кабинете. Сколько будет вежливым его слушать, чтобы не показаться уж слишком жестоким? Детские мечты, детское понимание мира — сколько ещё таких пройдет перед ним? Даже мистер Бэрбоун, так кокетливо признавшийся, что были наивные и романтизированные бредни, сейчас не понимал, что от бредней он не избавился. Хотелось потрясти его за плечи, чтобы вытряхнуть всю ерунду из хорошенькой головки, но это, кажется, воспринималось людьми как покушение на жизнь. — Реализация? — мужчина поднялся с кресла, гипнотически-сияющим взглядом испепеляя юношу, медленно обошел стол, скользя пальцами по его поверхности, оторвался, заходя Криденсу за спину, шепча тихо и проникновенно. — Надеюсь, вы осознаете, какой объем знаний вам необходимо иметь, помимо таких базовых, как защита от темных искусств и заклинания. Трансфигурация, травология, зельеварение, основы стратегии и тактики, история, география, обязательно география… Как у вас с трансгрессией? Криденс взглядом с оттенком испуга следил, как мужчина лишал его своими словами всяческой поддержки. Коварные вопросы, которые путали мысли и без того растерянные, разбросанные по сознанию. Впрочем, ответить на очевидно риторический вопрос ему так и не дали. — Вы готовы оказывать первую помощь пострадавшим, мистер? О, не сомневаюсь, что готовы! А нашим доблестным представителям авроров и хит-визардов? Раны у них бывают такие… Ммм… Такие!.. — Персиваль мурлыкнул, как будто бы речь шла о ткани для бального костюма, хотя он, прошедший весь путь от стажера в отделении магического правопорядка до его руководителя, переживший и отвоевавший Первую Мировую, а потом просто шагнувший дальше, прекрасно знал, насколько отвратительным могло быть это зрелище. Как и в любом другом отделении. — Хотя вы так юны и пылки, что, думается мне, вас это лишь подстегнет. Но готовы ли вы, — он вышел из-за спины кандидата, скрещивая руки на груди, внимательно глядя на него немигающим взглядом, испытывая, — помогать и тем, кто эти травмы нанес? Преступникам, которых потом отправят в зал суда, а после и вовсе на казнь? Готовы? Готовы улыбаться им так же, как и тем, кого они пытались убить? Каждый выбирает, кем ему стать в этой жизни. Отчего выбор Криденса пал именно на то, чтобы стать мракоборцем? Защита человеческих жизней, продолжение династии, детская мечта, а может быть, престиж? Все было до банального просто. И каждый, в кого ни ткни пальцем в этой организации, имел хотя бы одну причину из этого списка. Мистер Грейвс, сидящий перед ним напротив, тоже имел причину работать в этом месте с утра до ночи, терпя в данный момент собеседование с весьма робким молодым человеком, у которого неуверенность в себе выписана на лбу неоновыми буквищами. Криденс непонимающе смотрел на директора. Этот мужчина его испытывал, менял голосовые интонации, дабы устрашить навязчивыми образами того, о чем он говорил. О том, что авроры были извергами. Авроры были лицемерами в высшем проявлении этого слова — в их обязанность входило сражаться и устранять каждого, кого мнимое начальство объявит угрозой, не глядя на стороны и заслуги. И это, на самом-то деле, мерзко, порядочный человек должен с отвращением вытирать руку после рукопожатия с мракоборцем, потому как для него нет плохих и хороших, он спасает и гробит все жизни без разбору. Не сволочи ли? Особенно те, кто считает себя борцами добра и милосердия. Но то, что Бэрбоун понимал предельно отчетливо, так это то, что явное преимущество было у него, у того, что выжидающе скрестил руки на груди, смотря на Криденса сверху вниз. Было сложно выдерживать это неравенство в оказавшихся местоположениях. Криденс поймал губами воздух и тоже поднялся с места. — Я готов на все, что угодно, чтобы спасти жизнь человеку, — обжигающе горячим голосом начал он, — для меня этот мир не делится на белое и черное. Слегка опрометчиво говорить за то, чего еще не пробовал, примерять на себя, чистенького, то, что пока даже не потрогал на ощупь. Но Криденс, со всей своей простотой в характере, не смог соврать, глядя в глаза опасности. По-другому встречный взгляд Персиваля и нельзя было назвать. — Дайте мне шанс доказать, что я чего-то могу. Испытайте меня, — уже более уверенно, чем говорил в начале, произнес Криденс. — Я докажу, что способен трудиться, — продолжал он, с усилием выдерживая полный скептицизма взгляд Грейвса. Что же, если он думает, что под напором этот юноша сдастся и сломается, то он глубоко ошибается. Слишком хороша была закалка судьбы, которой Криденс подвергся в прошлом. У Персиваля же на этот счет было иное мнение, не столь оптимистичное, как у его визитера. Исходя из последних лет наблюдений Грейвса, дети — ладно, стажеры — бывали двух типов: восторженные идиоты и самовлюбленные идиоты. Иногда попадались смешные экземпляры, сочетающие в себе оба типа, но они так вообще не жильцы были не только в МАКУСА, но и в принципе, по критичному мнению мужчины. Судя по всем признакам, мистер Бэрбоун относился к первому типу, что не могло радовать, потому как Персиваль в принципе не любил юных и восторженных, с таким рвением бьющих себя в грудь, что готовы на все, что хочется выдать им мятной настойки, закутать в плед и отправить посылкой домой со слезной просьбой больше не присылать обратно. И откуда же вы такие беретесь? Вон он как взвился, раскраснелся, подскочил — разве что искры из глаз не пускает. А вот зачем, спрашивается? Разве об этом его спрашивал Персиваль? Вот Грейвс вообще суеверно относился к подобным интерпретациям своих вопросов, предпочитая, чтобы в них не искали тайный смысл, когда он его туда не кладет. — А зря, — мужчина пожал плечами, не оценив души прекрасные порывы. Ему мракоборцы нужны, а не пламенные души. Пламенных он или принимает в качестве пострадавших, или готов показать направление до издательства какой-нибудь из газетенок. Можно даже в «Ведьмин досуг», он побестолковее будет и побезобиднее, рецепты пирогов и масок от выпадения волос — прелесть же! — А черное и белое все-таки существуют. Да вы садитесь, садитесь. Вот ему еще из кабинета устроят комнату для всяких там приседаний, отжиманий и прочей зарядки. Не надо так, Персивалю будет грустно, потому что придется выкидывать в окно, а это испортит пейзаж и всю старательно построенную пастораль. Скучно, очень скучно, а этот мальчик сбежит отсюда очень быстро, потому как возиться с ним и оберегать от душевных травм некому и незачем, здесь не детский сад (ну почти не детский сад, тут просто еще зоопарк, балаган и психушка). Вот кому оно надо? Грейвс себе лишней головной боли не хотел, ему и так было чем развлечься, хотя… Последний всплеск активности кандидата был уже интереснее тем, что оттуда хоть немного исчезли детские слезливые нотки выброшенного из дома котенка. Нет, ну конечно можно и поэкспериментировать с ним еще минут пять, но не больше. Хватит уже сегодня благотворительностью заниматься, утомили. — Хотите шоколада? — внезапно поинтересовался Персиваль совершенно будничным тоном, как будто бы они сидели в кафе и просто мирно обедали. Ну, может быть, Грейвс и обедал… Эмоционально… Но недоказуемо. — Берите-берите, он полезен. Поверив в благодушие мистера Грейвса (имя будущего начальника Криденс прочел на табличке, висевшей на двери кабинета), он присел, правда, от шоколада вежливо отказался. Перемена в настроении главы аврората показалась ему слегка подозрительной, чувствовался какой-то обман. Судя по всему, в лакомстве было минимум пять видов яда. Или не было. — Значит, хотите в отделение магических расследований? Почему именно туда? — вся агрессия и скука из голоса исчезли, сразу же превращая Персиваля в заботливую фею-крестную. — У этого отделения большая исследовательская направ… Криденс, смотревший перед собой, на мужчину, не смог завершить свой ответ на вопрос. Пока Персиваль дожидался его ответа, он потянулся к графину с водой и тонкому высокому стакану, стоявшему на подносе рядом с ним. Некоторое время можно было наслаждаться размеренным бульканьем воды, а потом Грейвс вновь повернулся к юноше, пригубив из стакана. Он с участливым интересом смотрел на Бэрбоуна, ожидая новую глупость, когда внезапно захрипел. Стакан выскользнул из пальцев, с глухим звуком падая на ковер, мужчина начал медленно оседать, хватаясь за горло, не то пытаясь себя задушить, не то что-то сорвать, будто бы ему нечем было дышать. Сорвавшись с места, Криденс поддержал его под спину, помогая сесть на ковер. Соображения хватило ровно на то, чтобы понять — Персиваль не поперхнулся водой, он задыхался так, как если бы вода была отравлена. Надеяться на то, что у него в кармане окажется безоар, Криденс не мог хотя бы по той простой причине, что еще с утра он отлично знал содержимое своих карманов. И безоара в них точно не было. А потому он понадеялся на другое: на то, что камень все-таки находится в кабинете. — Акцио безоар. Палочка была, к счастью, не далеко, но при взмахе ею очень дрожали руки, потому он повторил жест еще раз и четче произнес заклинание. Манящие чары не всегда работали исправно, особенно у него. Например, на четвертом курсе, когда на чарах отрабатывалось это заклинание, Криденс вечно притягивал не тот предмет, который лежал в паре метров от него, а что-то из соседнего класса. Сегодня, кажется, все светила разом пожелали ему удачи и встали в правильные места, Венера в Марсе, Луна выкатилась из-под Плутона, все как надо. Безоар, стремительно вылетевший из серванта, расположенного вдоль стены кабинета, оказался в руке у Криденса, неприметный камешек темного цвета. Не медля, он попытался положить его в рот задыхающегося аврора, почти не задумываясь о формальностях соблюдения такта. В том, что это поможет, Бэрбоун не сомневался. Однако он не мог не считать каждую секунду, минуты не подлежали размену, продолжая поддерживать мужчину за плечи трясущимися руками. Персиваль Грейвс был доволен собой сверх меры. Люди отлично умеют носить маски, не хуже, а иногда даже лучше, чем мантии. Что уж, Персиваль сам был лицедеем и не видел в подобном ничего дурного, но не видел, пока дело касалось его, а когда вопрос вставал о том, какими окажутся его подчиненные, то все эти показные лица начинали очень сильно раздражать. Хотелось содрать с людей всё наносное и заглянуть внутрь, убедиться, что там хоть что-то есть, кроме симпатичной мордашки и невинно хлопающих глазок. Они все были невинные или самоуверенно-наглые, но что те, что другие Грейвсу были без надобности — ему нужны были люди, которые в минуту опасности побегут не сумочку спасать и оставленный в кабинете пиджачок, а оторвут кусок дорогой материи от мантии, перевязывая рану, и без тени сомнения выступят против врага. Добровольно почему-то люди не хотели говорить о своих пристрастиях, отвечали неукоснительно правильно и совершенно скучно, на деле же могло казаться всё иначе. Поэтому Грейвс использовал нечестные методы, выявляющие истинные лица тех, кто к нему приходит. В какой-то мере и показывающие его собственное — он не щадит человеческие чувства, не возится с людьми и все его методы направлены на достижение поставленной цели. А ещё он просто артистичен. И ради безопасности американского магического мира, испытания очередного мальчика, настроившего себе воздушных замков выше облаков, не так и жаль помять костюм. Ну, разве что капельку. Мальчика надо было проверить, потому что вдумчивые и хорошие разговоры ни к чему не приводили, ответы были скучно-правильными, ничего не говорящими о юноше кроме того, что он умеет повторять. Это, без сомнения, ценный навык, но недостаточный, чтобы можно было считать человеком и, тем более, аврором. Метод обучения «кинь в воду, если хочет жить, то научится плавать» был нежно любим и часто используем господином директором, но об этом знали не все, а те, кто знал, всё равно не всегда могли различить, что из его выпадов правда, а что фарс. Ну, вот мальчик точно не знал. Яд был простенький и несмертельный, хотя и эффектный в своем проявлении — изобретение лучших зельеваров экспериментальной лаборатории Конгресса именно под такие сложные и душещипательные моменты. Ему нужно было обозначить проблему, а не помереть в том случае, если испытание будет с треском провалено. А ведь Персивалю еще надо понаблюдать сквозь полуприкрытые веки, последить за реакцией, раз уж пришлось почтить пол своим царским присутствием, нужно мысленно считать секунды, которые потребуются юному отроку для осознания происходящего. Это же всё его работа, а кто-то говорит, что Грейвс бездельник. Зря-зря. Чтобы этот «кто-то» спокойно работал с грамотными сотрудниками, бездельник устраивает целые драматические постановки. Безоар был неплохим и, в общем-то, единственно-верным выходом в той ситуации, в которую Персиваль поставил Криденса, потому что времени на определение типа яда по симптомам и анализам могло не быть. Может быть, действовать будет сутки или даже целую неделю медленно убивать жертву, а может быть за пару минут — попробуй выбери правильный вариант. Хорошо, что безоар в кабинете был, но то, что мальчик, желавший в подобное отделение, не носил его с собой вместо носового платка, было печально. — Похвально, мистер Бэрбоун, похвально, — Грейвс поднялся, приводя себя в порядок, поправляя манжеты и разглаживая пиджак. — Однако должен вам заметить, что хороший мракоборец всегда должен носить с собой безоар. Но для стажера ещё простительно, вам многое придется узнать. Завтра выходите на работу, — он вернулся за свой стол, наливая воду уже из другого графина. Сам же Криденс, спешно поднявшийся следом, и не подумал поправить одежду — был слишком шокирован произошедшим. И все же ему хватило мозгов сообразить, что это было испытанием перед принятием на работу, а потому он не упрекнул вслух или в своих мыслях мистера Грейвса в бесчестности этого поступка. К тому же, он сам попросил испытать себя, пусть совершенно и не представлял, что всё произойдет прямо здесь и сейчас. Кто бы мог подумать, что глава департамента магического правопорядка окажется таким отзывчивым на просьбы сотрудников. Криденс понял, что всё сделал правильно, по интонации голоса и выражению лица мужчины. Не то чтобы тот стал в его глазах более дружелюбным, но сейчас в словах Персиваля не было иронии. Пару минут назад, в течение этого нелегкого разговора, Криденс и сам боялся потерять веру в то, что получит эту работу. Обнаружив, что Бэрбоун еще почему-то находится у него в кабинете, а не бежит разносить радостную весть всей своей родне, Грейвс обратил на него удивленный взгляд. — Это все, мистер Бэрбоун. Или вы передумали? — Нет, — спохватился Криденс, перестав смотреть так пристально и ошеломленно в лицо своего начальника. — Да-да, я всё понял. Спасибо. До свидания. Попятившись назад, он столкнулся спиной с дверью. Нужно было убраться из кабинета как подобает, иначе это грозило бы тем, что скорее не он передумает работать, а мистер Грейвс передумает брать его на работу. Но вышло уж так как вышло. Пробормотав «извините», он бесшумно затворил за собой дверь, пытаясь этой аккуратностью искупить своё нелепое поведение. Персиваль усмехнулся. На поверку юноша оказался не таким уж убогим, каким выглядел, и явно лучше предыдущих кандидатов. А главное, огонек был. Значит, есть, с чем работать. В приемной Криденса встретила сочувствующим взглядом, наверняка искусственно натренированным, помощница Грейвса. Она, скорее всего, не была мракоборцем, а только лишь имела дело с бумажной работой, но и такая деятельность наверняка обязывала иметь далеко не поверхностные знания. Видимо, на лице у Криденса было много эмоций, которые сложно было бы назвать радостными, поэтому ведьма даже не спросила, как прошло собеседование, а сразу принялась успокаивать. — Не переживайте, повторный запрос можно отправить через полгода. Эта дежурная фраза не успокоила бы, даже если была бы необходима. Потому что вряд ли такой человек, как Персиваль Грейвс, дал бы ему второй шанс. Теперь нужно было не упустить первый. — Может, вам воды или чаю налить? — поинтересовалась девушка, на что Криденс отрицательно помотал головой. Он всё еще не мог прийти в себя, но своим молчанием и бездействием уже начал приводить сотрудницу департамента в замешательство. — Вы всё не так поняли. Меня взяли, — произнес Криденс, неуверенно улыбнувшись. Сказав это вслух, он и самого себя успокоил. Он справился. Первый этап пройден.