Кружка

***       Стивен Роджерс по праву мог бы гордиться своими достижениями на службе нового ЩИТа: не прошло и года, как он почти разгромил ГИДРу, нейтрализовал неуловимого и крайне опасного Зимнего Солдата, да ещё и смог доказать Фьюри что тот может быть полезен на службе мира после реабилитации.       Вот только настоящих поводов для гордости на сегодняшний день было маловато: Зимний Солдат хоть и признал в Капитане Америка своего давнего довоенного друга, в неформальный контакт вступать отказывался, глядел большей частью холодно и настороженно и в первый месяц пребывания в квартире Роджерса запирал дверь в свою комнату на защёлку. Не то чтобы эта хлипкая железка стала преградой при непредвиденных или опасных обстоятельствах, но Стив уважает личные границы, установленные Барнсом, и в комнату не заходит.       Хотя ночью, прислушиваясь к приглушённым подушкой стонам и вскрикам за обшарпаной стенкой, ему очень хочется открыть дверь, включить ночник на тумбочке и прижаться к сильному гибкому телу, умиротворяюще оглаживая плечи и спину, прогоняя ласковыми горячими руками ночные кошмары. В одну из ночей, когда хриплый стонущий голос показался Капитану особенно мучительным, он подошёл к двери и тихо открыл её, сделав шаг внутрь и понадеявшись, что друг спит достаточно крепко, намереваясь просто удостовериться что с ним всё относительно нормально. И был резко сметён с ног поджарым "ураганом" и вытеснен напором за порог, а потом неожиданно почувствовал у горла сталь армейского ножа и, поднимая взгляд на не узнающего спросонья Джеймса, услышал ошеломляющее "Ты мой куратор?" Тогда от неожиданности он тихо просипел "Нет, я твой друг," - и Барнс, проморгавшись ото сна, опустил лезвие, осторожным медленным шагом разведчика попятился и сел на кровать, так и не повернувшись к нему спиной. Следующим утром Стив сделал вид что никакого неприятного инцидента между ними не случилось, но угрюмый виноватый взгляд Джеймса преследовал его даже в горячке боя на очередном задании.       Теперь утром Джеймс обычно незнакомо хмур и малословен, под глазами темнеют глубокие тени от привычного недосыпа, а пальцы живой руки на кружке с крепким кофе без сахара слегка подрагивают. И взгляд друга большую часть дня словно обращён вовнутрь, в такие глубины себя, куда Роджерсу пока путь заказан; ночь же - время кошмаров, привычной боли и тихой, но чаще явной битвы со своими неспящими демонами. У обоих. Стивен не говорит ничего, но пристальный взгляд синих глаз, вглядывающихся в серо-стальные, выдаёт обеспокоенность и тревогу.       На исходе третьего месяца между ними наметился небольшой прогресс: Баки стал периодически "незаметно" утаскивать вещи друга в свою комнату, оставляя взамен свои, как бывало раньше, в дни юности. Роджерс только улыбался потихоньку и ничего не говорил, в конце концов, ему нетрудно лишний раз прибраться, а если Барнсу сейчас комфортнее так - пусть его.       Этим ранним утром Стивен после пробежки спокойно разбирает их немного перепутавшиеся вещи в спальне, когда слышит чутким ухом шаги босых ног из второй комнаты прямо на кухню. Ему не надо гадать о причине раннего пробуждения Баки, она очевидна - не ему одному не дают покоя неотвязные кошмары из богатого на события прошлого. И потому он внешне спокоен, разбирая в шкафу свою одежду по цвету: синее к синему, белое к белому, тёмное - на отдельную полку, рабочие штаны - поближе и вниз, выходную пару щёгольских тёмно-синих брюк - подальше наверх, потому что пользуется он ими нечасто. Под руку попадается изрядно ношеная тёмная ворсистая толстовка Барнса и Капитан сжимает пальцы на мягкой ткани, замирая на пару секунд и неосознанно принюхиваясь. Обострённое сывороткой обоняние улавливает цитрусовый аромат геля для душа и терпкий - сигарет, но всё забивает впитавшийся пряный и тяжёлый естественный запах мужского пота. Он кладёт толстовку на полку поверх своих чистых футболок и бережно расправляет, медленно проводит пальцами, ощущая ласковые ворсинки - и не выдерживает, наклоняется и проводит носом по вороту, сильнее втягивая любимый запах и закрывая глаза, в который раз давая себе слово больше так не делать. Стивен прижимается ближе, вдыхает воздух глубже и тихо мычит в ткань, проглатывая вязкие стоны, представляя как Баки слегка проводит тёплыми и холодными пальцами по скулам, осторожно и бережно... так ласково, как никогда наяву. В голове блаженно пусто: знакомый аромат обволакивает мягким тягучим облаком, навевая воспоминания из ранней юности, напоминая что он больше не один в изменившемся до неузнаваемости мире, что для них обоих хрупкая надежда ещё не угасла...       Из этого состояния, напоминающего полусонный дурман, Роджерса выводит резкий звук бьющейся посуды, и он моментально реагирует - вырастает на пороге маленькой кухни и внимательно осматривает "поле боя". Чайник с каплями воды на боках в ожидании стоит на столике около раковины, а у зажжённой плиты боком к нему стоит замерший напряжённый Баки, голова его опущена и выражения лица не видно за распущенными прядями, но Стивен мог бы поклясться под присягой на Библии, что досада и вина выведены на нём большими буквами. Он замечает, что пальцы бионической руки с силой сжимают край столешницы, а пальцы правой - слегка подрагивают, словно снова пытаются поймать кружку, осколки которой украшают пол рядом с его босыми ступнями. "Слава богу, хоть кипяток не успел налить..." - мелькнуло в голове, когда Капитан в два широких шага сокращает расстояние между ними и кладёт ладонь между лопаток Солдата. Джеймс отчётливо вздрагивает и поднимает на него стылый взор, в котором поровну смешались растеряность и настороженность, словно он боится наказания за невольно причинённый беспокойство.       От подобного загнанного взгляда по спине Стива пробегают ледяные мурашки, и он ласково ерошит длинные пряди, успокаивая тёплым касанием и борясь с желанием обнять крепче, прижать теснее - и целовать эти яркие губы, срывая стоны желания. Баки молчит - и это снова так непривычно, что под рёбрами сворачивается колючее недоброе предчувствие. И оно не подводит, когда Роджерса будто окатывает ледяной водой от прозвучавших слов. -- Я разбил твою кружку. Я причинил ущерб и готов отвечать, - голос Баки сух и монотонен, словно говорит неодушевлённое существо, чудом получившее способность разговаривать.       Он молча разворачивается, опускается на колени рядом с осколками и ещё ниже склоняет голову, а плечи напрягаются, словно ждут удара, и Стивен задыхается от неожиданности, когда бедра под тренировочными штанами касается небритая щека. Барнс замирает в этой покорной позе, всё ещё напряжённый как взведённая пружина - металлические пальцы сжаты в кулак, а сама рука заведена за спину, будто он боится непроизвольно ударить в ответ на прикосновение. Живая конечность покоится на колене и пальцы комкают край надетой длинной стивовой синей футболки, которая даже теперь Сержанту не по размеру.       Столбняк Роджерса длится ровно минуту, за которую Баки успевает безжалостно, до ранок, искусать себе губы, а потом Стивен опускается рядом на колени и кладёт обе ладони на плечи, тёплое и холодное, и голос его ровно-спокоен, уверенный и твёрдый: -- Баки, посмотри на меня. Я прошу, посмотри, - и тот вскидывает глаза, рассматривая вблизи голубые озёра, в которых с недавних пор ему хочется утонуть навсегда. Но он привычно молчит, пряча водоворот своих неустойчивых эмоций за равнодушной маской лица. -- Это твоя кружка, - продолжает Капитан, но друг недоверчиво смотрит из-под лобья, не стараясь убрать непослушные тёмные пряди с глаз. По холодному взгляду Кэп видит - его словам не верят, до сих пор ждут подвоха и не доверяют этому шаткому покою и тишине. -- У меня есть своя, вон та белая с голубой буквой "К" на боку, на полке выше стоит. Её Наташа подарила. А ты пил из этой, - Роджерс указывает пальцем на осколки. -- По-моему, чёрный лохматый кот, который был на ней нарисован, очень похож на тебя, - он хочет улыбнуться, но мышцы лица свело намертво и губы не слушаются, кривятся в какой-то болезненной гримасе, даже отдалённо не напоминающей улыбку.       Стив ведь упрямый, он снова и снова стучится в ледяную стену агрессии и страха, воздвигнутую между ними стараниями проклятой ГИДРы. Ему просто не приходит в голову сдаться сейчас, когда Джеймс почти адаптировался, почти вышел из равнодушного заточения одиночеством в своей комнате. -- Она мне... нравилась, - Джеймс отводит взгляд, не смотрит в глаза и тут же поспешно поправляется: -- Наверно. Я не уверен... - договорить Баки не успевает, прижатый в горячих объятиях мускулистых рук, чувствуя рваное дыхание на своей шее. -- Я купил её для тебя, помнишь? - Стивен сейчас много бы отдал, чтобы его голос так предательски не дрожал, но кое-что не в силах сделать даже суперсолдат. -- Мы с тобой ходили в маленький магазинчик на углу три недели назад и тебе понравилась эта кружка с хмурым котом. Ты так смотрел на неё. Я и купил, потому что ты сбежал лишь только к нам подошёл продавец, - он через силу улыбнулся, вспоминая выражение лица друга, когда на следующее утро тот получил утренний кофе в этой кружке. Джеймс чуть отстраняется, поворачивает голову и ловит синий взгляд своим инеистым. -- Для меня? - стальные глаза смотрят с недоумением и тревогой, пристально и внимательно, сканируя лицо напротив на предмет лжи или полуправды. Ну, хотя бы теперь Барнс не пытается вырваться из кольца заботливых рук и даже немного расслабляется, опуская плечи. Он медленно перебирает неживыми пальцами острые черепки у своих ног, - как будто рассыпанные и перемешанные мелкие осколки его далёкой прошлой жизни - и спрашивает коротко, упёршись взглядом в пол: -- Не накажешь? Капитан давится готовыми сорваться словами и только крепче обнимает его, судорожно вздыхая и утыкаясь носом в лохматую макушку, осторожно касаясь губами прядей волос. Баки ёжится под широкими сильными ладонями и... обнимает в ответ, аккуратно прикасаясь металлическим и живым к лопаткам под футболкой, слышит тихое "Я найду тебе новую кружку, Бак, хоть десяток, только будь со мной..." - и не видит расширившихся стивовых зрачков и подрагивающих пальцев. ***       За неполный год настойчивых усилий по ресоциализации и реабилитации Стивен и Джеймс многого добились, и теперь Роджерсу действительно есть чем гордиться: Баки уже не тот потеряный и замкнутый настороженный человек, при малейшем шорохе и резком звуке хватающийся за нож или пистолет. Сержанту до сих пор трудно долго находиться в людской толпе и общительностью он не страдает. Но частота ночных кошмаров заметно снизилась и Барнс даже согласился посещать психолога два раза в неделю, вместе с Кэпом, конечно, но и это уже большой шаг вперёд в их положении.       Предрождественский день Капитан встречает на миссии: разномастным злодеям не сидится в тепле, вот и сегодня какой-то гидровский недобиток решил подло напакостить мирному гражданскому населению на праздник. И поэтому Стивен снова мёрзнет в развалинах какого-то военного блиндажа посреди заснеженых скал, выцеливая взглядом вход в бункер - как всё же любит ГИДРа дикую природу, чтоб её!.. - и хмурится, поудобнее перехватывая щит, когда около массивных стальных ворот замечает долгожданное шевеление. Во вводной к заданию значится скрытное проникновение и он терпеливо ждёт удобного момента, хоть и очень хочется вломиться напролом как обычно и закончить эту неприятную катавасию поскорее. Старк со своими электронными примочками уже наготове и привычно бубнит в наушник что-то очень пошлое, но Стив не слушает - сейчас ему не до подколов Тони, просто нужно быстро выполнить свою работу и он ещё успеет купить индейку и краснобокие яблоки, орехи, изюм и чернослив к празднику. И Баки обещал впервые приготовить какое-то русское блюдо - borsch, кажется, - надо как-нибудь попросить у Романофф рецепт, любопытно же самому сделать. На синий шлем падает редкий снежок и Капитан с неудовольствием думает о грядущем снегопаде, который ухудшит видимость и затянет выполнение задания, а потом крупно вздрагивает и ёжится под формой, некстати припоминая Альпы, метель и роковой поезд.       И Роджерс исправно выполнил свой долг солдата, вот только не рассчитал немного и словил несколько пуль по обыкновению, прикрывая отряд ЩИТа, затем попал под взрыв, а потом ему прилетело массивным бетонным обломком прямо по рёбрам. В общем, когда Барнс, нещадно матерясь на шести языках, поздним вечером вытаскивал бледного Кэпа с заднего сиденья служебной машины и благодарил Сэма за помощь, сам Стив в этом не участвовал, поскольку его вырубило под лошадиной дозой анальгетиков ещё на подходе к Бруклину. И как Сержант буквально заносил его в квартирку, Стив тоже не ощущал, а то бы непременно витиевато и довольно резко высказался по этому поводу.       Аккуратно уложив пострадавшего на кровать, Джеймс укрыл друга и тщательно подоткнул одеяло вокруг безвольного тела, предотвращая переохлаждение ослабленого ранами организма, а потом открыл форточку пошире, давая доступ свежему морозному воздуху. Стоя рядом с изголовьем и рассматривая растрёпаную чёлку, прикрытые веки и бледное лицо, он понимает - всё-таки ничего не изменилось со времён их бедной голодной юности, несмотря на сыворотку: Роджерс активно влипает в разнокалиберные неприятности, а Барнс его из них или вытаскивает, или просто старается минимизировать ущерб в меру сил. Баки долго смотрит, задумчиво вздыхает, осторожно поправляет край термо-одеяла и отводит прядь золотистых волос со лба. А потом, неожиданно даже для себя, осторожно целует в висок и, спохватившись, быстрым рывком вылетает за дверь. В мозгу укоризненным голосом Ребекки бьётся заполошное "Ты идиот! Боже, Барнс, какой же ты идиот!.." - и самое время включить бестолковый телевизор и бездумно уставиться на экран, надеясь заснуть, и настойчиво отгоняя видение приоткрытых влажных губ и мерно вздымающейся груди с литыми мышцами...       Треск разбитой посуды резко вырывает из лёгкой дрёмы и Барнс спешит на кухню, чуть встревоженый и совсем немного раздражённый. -- Твоя кружка, Баки... - глаза Стива были виноватыми и печальными, и Джеймс уже забеспокоился, выискивая на кухне следы разгрома. На первый взгляд, всё как будто в порядке, но друг стоит боком к нему и упорно не отходит от стола - и это настораживает. -- Я нечаянно разбил её, - пальцы левой руки Стивена чуть подрагивают, покоясь на столешнице, и это, пожалуй, самый видимый признак того, что он сейчас не в порядке. На груди под белой футболкой мягкими полосами проступает слой бинтов и Джеймс знает, что после такого ранения восстановление тканей занимает не меньше двух суток, а упрямый Роджерс вскочил раньше только потому, что не хотел его беспокоить. Просто захотел чаю и печенья, а оторвать друга от дел, как раньше, постеснялся. -- Стив, ну зачем ты встал?! Мог же меня позвать, придурок. Стивен смотрит в ответ как-то ошарашено и беззащитно, а потом молча отводит взгляд, упорно рассматривая ближайший уголок стола, словно именно в нём сокрыты все загадки мироздания и ответы на них. И Баки молчит тоже - что тут говорить, он и сам упрям не меньше Роджерса, а все слова сейчас лишние. Он просто шагает к нему и разворачивает к себе лицом, замечая что правую руку тот поспешно прячет за спину. Металлические пальцы Джеймса ложатся на тёплое запястье и тянут кисть на себя. Взгляд цепляет как по крупной изящной ладони вязко текут красные полосы, расчерчивая длинные пальцы, и он даже как-то не сразу осознаёт, что это - кровь. А когда понимает - цепенеет на секунду, всматриваясь куда-то далеко остановившимся взором, - кажется, в тот самый неизменный кошмарный сон, где вечным танцем на безбрежной стылой равнине завывает вьюга и на снегу капли крови становятся всё крупнее и чаще, сливаясь в огромное тёмно-алое пятно вокруг золотистой головы, беспомощно запрокинутой к свинцовому зимнему небу в страшном кровавом нимбе.       И Барнс только может выдохнуть беспомощное "Какой ты идиот, Стиви!..", - и потащить того к раковине, включая холодную воду на полную, осторожно ощупывая ладонь и вытаскивая застрявший мелкий острый кусок керамики. А потом усаживает Роджерса на ненадёжную табуретку, пригвождая к месту ледяным взглядом Зимнего, и аккуратно перевязывает, пригрозив закатать руку в гипс по самое плечо, если тот будет крутиться и мешать. Стивен смотрит молча, впитывая плавные хищные движения и позволяя вертеть его ладонью как вздумается, и Баки ничуть не волнуется, - с чего бы? - но когда узел бинта уже завязан, прямо так сгребает упрямца в крепкие обьятья, утыкаясь носом в светлые вихры на макушке.        Тёплый бледный нос Роджерса тычется куда-то шею, дыхание прерывисто щекочет ключицу и от этого по спине пробегает волна жарких мурашек - и Барнс теснее прижимается к большому телу перед собой, отпускает плечи и проводит ладонями по лопаткам, медленно спускаясь к пояснице. Дыхание на ключице ощущается чаще и жарче - и вместе с этим жаром тёплая и холодная ладони спускаются всё ниже и ниже... Баки чуть отстраняется и заглядывает в глаза - синь стивовой радужки почти съел провал расширенного зрачка, а нижняя губа плотно прикушена белыми зубами, - и целует, так как всегда хотел, неожиданно тупым ударом в грудь вспоминая, что именно этого так не хватало когда-то давно, ещё в бруклинской стылой квартирке под самой крышей.        А потом резко отшатывается с коротким стоном, понимая, что только что сотворил - своими руками убил надежду на хоть какое-то принятие и понимание между ними. Живые пальцы беспомощно склользят по плечу друга и падают вдоль руки - и так же падает сердце Барнса, а в груди ширится пустота, колющая зимней стылостью. Он знает - без Стива его жизнь не имеет смысла, даже если все спецслужбы мира выстроятся в очередь за смертоносными навыками Зимнего Солдата. Баки замирает на долгую, такую томительно-долгую минуту, а потом смотрит на прикрытые бледные веки, на чуть дрожащие длинные ресницы и проступающий на белых скулах румянец - и делает плавный шаг назад, отступая и разрывая кольцо объятий. Металлическая кисть сжимается с тихим шорохом почти до скрипа сочленений и пальцы правой руки сводит до боли от желания снова коснуться, прижать ближе, вплавиться всем своим искалеченым телом в это невозможно желанное совершенство перед собой, запечатлеть ЕГО на изнанке своей кожи и запечатлеться самому навсегда в изгибах мышц и костей... Джеймс и сказал бы что сошел с ума прямо сейчас - но он давно и прочно потерял разум еще в гидровском кресле, упрямо цепляясь за воспоминания о солнечных лучах в золотисто-русых волосах, о синеве небес цвета любимых глаз, о ловких тонких пальцах, сжимавших почти сточеный карандаш... И, разбиваясь на осколки под собственный вой сквозь сомкнутые намертво зубы, он падал в искрящуюся и обжигающую снегом кровавую боль, успевая только подумать "Он мой". А теперь он стоит перед ним - и не знает, что ответить на немой вопрос в родных глазах.       Дыхание перехватывает неожиданно и резко, как лезвием ножа под рёбра, и Джеймс успевает только шире раскрыть глаза, когда его скручивает болезненной судорогой, бросая на пол прямо около босых ступней Стива. Судорожно пытаясь вдохнуть вязкий непослушный воздух, он рефлекторно цепляется холодными пальцами за угол табуретки, с лёгкостью выкрашивая старое дерево, и тонет в сером колючем мареве перед глазами - то ли пороховой туман, то ли бетонная пыль... откуда здесь пыль после взрыва?! - а в легких ворочается сухой надсадный хрип, словно это у Джеймса теперь проклятая астма. Он сворачивается в тугой напряжённый всеми мышцами клубок, защищаясь неизвестно от кого, и безуспешно пытается вдохнуть снова и снова, - в ушах каркает далёким немецким эхом "Встать, Солдат! Немедленно встать!" - и пальцы правой уже скребут по горлу вниз, силясь разорвать кожу до самых лёгких... Но тут на скрюченные пальцы ложится горячая уверенная ладонь и сжимает, мешая навредить себе, и вторая ласковая рука ложится на голову, вплетая пальцы в разметавшиеся тёмные волосы, и он слышит твёрдый голос, повторяющий "Баки, дыши со мной. На счёт "раз - два - три"! Дыши же, ну!" И Солдат снова пытается вдохнуть колкий зимний лёд, прикрывая глаза и невольно расслабляясь под ласкающими касаниями - и ненавистный немецкий лай из прошлого затихает, необратимо запорошеный непорочной снежной белизной...       И вновь Барнс открывает глаза на маленькой кухоньке, чтобы увидеть напротив обеспокоенный синий взгляд, ощутить близкий жар и - захлебнуться от желания, от потребности быть так близко к нему, как только возможно. Губы пересохли и почти не слушаются, в горле саднит - он что, кричал? - и по мышцам гуляет противная вязкая боль, но он все равно тянется к Стиву, беззвучно молясь, чтобы тот хотя бы не ушел сразу после. Пальцы правой руки ложатся на сильное запястье, подушечками ощущая учащенно бьющийся пульс, и тянут на себя, сокращая расстояние между ними, и скользят выше, до локтя, и ещё выше... И когда Барнс уже почти коснулся щеки, почти зарылся холодными пальцами левой в короткие светлые пряди на затылке - он ощущает на своих губах аккуратное прикосновение губ Стивена, а на плечах - горячие ладони, оглаживающие так настойчиво и жадно, что в голове остается только ошеломлённое "Нужен?!" - и ни одной мыслью больше. И когда спустя несколько минут - часов? суток? вечностей? - они отрываются друг от друга, оба блестя глазами и слизывая с губ вкус разделенных на двоих потеряных лет, Баки упирается лбом в стивово плечо и тихо роняет: -- Ну что, герой-легенда, теперь моя очередь покупать кружку? Роджерс только хмыкает неопределённо куда-то ему в макушку, - Баки слышит частое биение сердца всем собой, - ерошит пряди и притискивает ещё ближе. И пока Джеймс тягуче поворачивается, удобнее устраиваясь в обьятиях и медленно облизывая губы, Стив видит, как в глазах его снова плещутся те самые искристые смешинки, казалось, необратимо потеряные в пламени пройденных войн. ***