Чат для одиноких

Весеннее солнце выглянуло из-за туч, освещая и грея небольшие улочки Куинса. Жители боро неспешно двигались по ним, изредка поднимая голову, подставляя свое лицо теплым лучам небесного светила, спеша по своим делам и не замечая идущих навстречу им незнакомцев. На одной из таких улиц стояло на удивление намного больше машин, что парковка едва ли умещала всех. Многим пришлось бросать машины неподалеку от многоэтажного стеклянного здания и идти пешком, чтобы успеть на праздничную церемонию. Выпускной в полицейской академии был знаковым событием не только в жизни выпускников, но еще и их родных, ведь именно тут рождались, «вставали на ноги», «учили первые слова» и обучались совершать настоящие поступки, чтобы спасти жизни граждан, попавших в беду. А так же тут можно было встретить старших по званию, часто по совместительству выпускников этой академии, в поисках дарований с предложением по поводу работы именно у них и под их руководством. Таким был и капитан Персиваль Грейвс, прохаживавшийся по коридорам академии, встречая по дороге довольных и счастливых, взволнованных и потерянных, поправляя рукава парадной формы. Ее он не особо любил и носил лишь по торжественным случаям, таким как этот. — Персиваль! — раздался за спиной на удивление знакомый голос. Он повернулся и увидел невысокого, тот был ему по грудь, слегка упитанного, ведь форма едва застегивалась на широком животе, и капельку лысеющего, об этом говорила плешь среди седеющих волос, мужчину. Радостная улыбка тронула его серьезное лицо. — Мистер Миллер, рад Вас видеть. — А я как, Персиваль… То есть, капитан Грейвс, прошу прощения, — сказал он и растянулся в довольной улыбке. — Да. Я еще не привык к этому званию. — Не волнуйся. К хорошему привыкаешь быстро. Какими судьбами к нам? Миллер махнул головой в сторону просторного зала, откуда доносились многочисленные голоса и нетерпеливый шум. Они неспешно пошли вперед. — Дела, к сожалению. Мне под руководство передают участок в Манхэттене, и я хочу собрать хорошую команду. И для этого мне нужны новые кадры. Вот я и подумал, где бы мне их найти, как не тут. Грейвс улыбнулся и покосился на своего бывшего учителя, заметив поднятые уголки губ в легкой усмешке. — Тогда у меня есть для тебя то, что нужно. За поворотом они оказались в большой комнате, полной людей и их криков. Персиваль, осмотревшись, чуть не потерял из виду мужчину, который целенаправленно шел вперед, заметив что-то интересное. Последовав за ним, через пару метров он остановился у небольшой группы выпускников. — Персиваль, хочу тебе представить Порпентину Голдштейн — мою лучшую выпускницу за последние несколько лет. Пожалуй, после тебя и твоего выпуска. Девушка, стоящая к ним спиной, резко повернулась, и Грейвс увидел милое и смущенное личико молодой девушки. Ее каштановые волосы были убраны в высокий хвост, а карие глаза оттенка некрепкого кофе сверкали восторгом и некой гордостью из-за слов Миллера. Форма, пока еще без значка и каких-либо отличительных черт, кроме нашивки символа академии на левой руке, выгодно подчеркивала ее стройную хрупкую фигурку. — Приятно познакомиться, мисс Голдштейн, — произнес он спокойным приятным голосом, не сводя с нее любопытного оценивающего взгляда. Она немного растерялась, осматривая красивого мужчину перед собой: полицейский китель облегал сильную грудь, выгодно подчёркивая плечи, а легкая седина на висках, едва видная при дневном свете, придавала волевому и почти идеальному лицу невероятный шарм. Его темно-карие глаза не отрываясь смотрели на Тину, и, наверное, просто совпадение, у той по коже побежали крупные, но такие приятные мурашки. — Тиночка, это капитан Персиваль Грейвс. Он теперь руководит одним из участков в Манхэттене, и ему нужные новые кадры. Я порекомендовал ему Вас. — Но, сэр, — тут же начала девушка, но сразу осеклась. — Спасибо, сэр. — Ну и отличненько. Вам есть о чем поговорить. О! Барни! Барни, я забыл тебе кое-что сказать! — закричал Миллер кому-то в толпе и, пройдя мимо них, растворился в ней. — Значит, лучшая выпускница? — спросил Грейвс, и его глаза наполнились непередаваемым, манящим и гипнотическим блеском. — Редкое, но потрясающее сочетание — красота и ум. — Мистер Миллер любит преувеличивать. — Но не в этом случае. Они смотрели друг на друга, не замечая никого вокруг, не слушая шума и криков радости. Все это просто растворилось и не имело значения. Четыре года спустя. — Какого черта, Голдштейн?! Крик наполнил комнату, и от его силы вещи на просторном рабочем столе даже слегка подпрыгнули. — Ты разбила служебную машину и не поймала преступника! Стоя напротив мужчины, чье лицо от злости покрылось багровыми пятнами, девушка невольно сжалась и умоляла высшие силы дать ей провалиться под землю. — Сэр, он скрылся очень быстро, и я… — На кенгуру? Обратно, в Австралию? — Но, сэр, я… — За этот год ты уничтожила больше городского имущества, чем все преступники за последние пять лет. Она опустила глаза в пол и чувствовала себя глупой школьницей, которую наказывают за очевидное нарушение правил, а ей и сказать нечего. — Капитан, я старалась, честно, но… — Нет, нет, нет! — перебил он ее, поднимая руку перед собой, что означало всем остальным лучше замолчать. — Никаких оправданий, Голдштейн. Хватит! У меня уже от них нервный тик появился, после каждого: «Но, капитан, я» или «Извините, сэр, я не хотела». Лучше бы поймала мне преступника, а не кормила очередной дозой оправданий! Кабинет погрузился в тишину. Мужчина, тяжело вздохнув, потер переносицу и закрыл на секунду глаза, собираясь с мыслями и успокаивая дыхание. — Что случилось, Тина? Его голос пробудил девушку, которая уже успела придумать себе надпись на надгробие, если начальник решит ее убить. — Сэр? — Ты болеешь? Или кто-то умер? Может, бросил парень, и ты переживаешь? — продолжил он, устало смотря на нее. — Может, что-то произошло в последнее время и из-за этого ты сама не своя? Просто иначе я не могу объяснить, что за последний год у тебя не было ни одного удачно… Нормально законченного дела. Даже такой энтузиаст как Ковальски, не хочет быть твоим напарником. А мы все знаем, какой он неуклюжий и неунывающий офицер, и то боится с тобой работать. Что случилось, Тина? Услышав фамилию коллеги, она пробурчала что-то себе под нос отдаленно напоминающее «предатель» и нахмурила лоб, начиная вспоминать, что могло произойти за этот промежуток времени. Тут в дверь постучались, и появилась Миранда Джонс — секретарша Грейвса и самый осведомленный человек в участке. Она узнавала все всегда первой и с такой скоростью, что, пожалуй, Гуглу стоило у нее поучиться. — Можно, сэр? — спросила она и направилась к столу начальника. Ее пышные формы были обтянуты светло-розовым свитером, который красиво сочетался с шоколадным цветом кожи, а волосы, карамельного оттенка, были завиты в большие кудри и при хождении подпрыгивали, словно пружинки, за чем было очень интересно наблюдать. Намного интереснее, чем вспоминать все события этого года и пытаться понять, почему Тине так в последнее время не везет. Миранда была красивой и ухоженной женщиной, и ни у кого язык не повернулся сказать, что ей уже сорок, хотя это и была правда. И она была единственной в участке, кому удавалась остудить пыл Грейвса и отвлечь от желания убить всех и сразу за невыполненные задания, недописанные отчеты и все то, что они должны сделать, но по какой-то причине у них это не получилось. — Ваш кофе и сегодняшняя доза аспирина, сэр, — произнесла женщина звонким голосом с легкой хрипотцой. Тот лишь кивнул, не сводя с девушки взгляд. — Я не болею, сэр. Да и не умер никто. И парня у меня нет, сэр. На это просто нет времени и сил, — ответила Голдштейн, потирая подбородок и задумчиво смотря в окно. — Что изменилось? Хм… Около года назад я нашла котенка, и теперь он живет у меня. Стал большим и красивым котом! Мужчина закатил глаза и покосился на вожделенную порцию горячего напитка и болеутоляющего от ставшей привычной мигрени. — Может, это из-за той цыганки, которую я задержала летом прошлого года? Она сказала, что если я ее не отпущу, то она проклянет меня. И вышла лишь спустя два дня и только под залог. — Это точно проклятие, — подала голос Миранда, ставя поднос на стол начальника и поворачиваясь к Тине. — Подруга моей бабушки, упокой Господь ее душу, как раз занимается тем, что снимает такие вещи. Тебя точно прокляли, поэтому ты все еще одна с такой-то милой мордашкой. — Думаешь, мне стоит к ней сходить? — Конечно! Я дам тебе номер ее телефона и адрес. Правда, предупреждаю сразу, что женщина она специфичная. Аккуратнее там. Грейвс, наблюдая за разговором двух своих подчиненных, стал тоже задумываться, а не проклял ли его, часом, кто-то? Ведь это же было просто смешно! Они живут в двадцать первом веке, а не во времена святой инквизиции. — Миранда, — произнес он спокойно, но, по всей видимости, слишком тихо, потому что она просто не обратила на это внимание. — А это дорого? — Не волнуйся. Просто скажи, что тебя прислала внучка Джеки, и она все поймет. Работает всегда безукоризненно! Все снимет, почистит тебе карму, и не успеешь оглянуться, как уже будем гулять на твоей свадьбе, дорогая. Тина улыбнулась, кивая и думая, что стоит сходить к этой женщине. Свадьба, не свадьба, а вот с работой что-то делать надо. — Поверь мне. Я тебя не обманываю. — Дамы! — крикнул Грейвс, и холодок от его тона достиг их, заставляя обратить на себя внимание. — Спасибо, миссис Джонс. Вы свободны. Миранда, подмигнув девушке, пошла к двери, бубня себе под нос, что все мужчины ужасно несдержанные. — Я устал, Голдштейн, — продолжил он, как только дверь закрылась. — Я чертовски сильно устал от этих оправданий, провалов и от тебя в том числе. Поэтому я даю последний шанс: последнее дело, которое ты должна раскрыть. Если провалишься, то переведу тебя… — Конные, — со страхом в глазах произнесла Тина. Конечно, после расследования убийств, краж и других опасных дел переход в конный отдел был сродни пересаживанию с американских горок на карусель для маленьких детей, где несколько резных лошадей бегают по кругу, а из колонок звучит веселая музыка и ржание этих самых животных, чтобы все поверили, что они настоящие. — Кое-кто слишком невелик для лошадей. Я переведу тебя в эвакуаторщики. Хотя нет. Расчесывать гривы лошадок, чувствуя себя почти что принцессой, и рассказывать о том, что ее жизнь - не такой уж и сахар, с таким-то начальством, не было такой уж плохой идеей в отличие от эвакуации штрафных машин, где тебя «полюбят» еще больше, чем сейчас. — Надеюсь, ты все поняла. Свободна. Он сел за стол и стал перебирать документы, переставая обращать внимание на недовольную гостью в своем кабинете. Подумаешь, разбила машину и не поймала какого-то воришку одежды из очередного бутика. Все можно починить, а тот клептоман еще объявится и не раз, так что она успеет его задержать. А вот с переводом будет сложнее — бумажная волокита, колкости коллег, и от чувства собственной ненадобности так легко не избавишься. — Я с детства мечтала быть полицейским, сэр, — сказала Тина, сжимая от злобы кулаки и чувствуя, как ногти впиваются в кожу ладоней. — А мой прадед мечтал о лучшей жизни. Поэтому он отправил беременную жену из Ирландии в Америку, обещая приехать к ней через пару месяцев. А погиб во Второй мировой войне где-то в западной Европе. Не всем мечтам суждено сбыться. Свободна. Сощурив глаза и желая убивать одним взглядом, девушка повернулась и, выйдя из комнаты, с силой хлопнула за собой стеклянную дверь, не беспокоясь, что та может рассыпаться на мелкие кусочки. — Сволочь! — Перед тем, как обзывать своего начальника, убедись, что дверь закрыта, Голдштейн. Тина обернулась и заметила, что автоматический замок не сработал, и из приоткрытой двери было видно макушку мужчины, склонившегося над рабочим столом. — Да, капитан. Убедившись, что теперь все закрыто, под соболезнующий взгляд карих глаз Миранды она направилась к своему месту, по дороге пройдя мимо Ковальски и процедив: «Брут». Сев за стол, девушка взяла в руки карандаш, начиная им барабанить мелодию собственной злости и раздражения, когда из «берлоги» вышел Грейвс и кинул желтую папку на стол секретарши. — И переделай отчет, Голдштейн. Моя крестница в начальной школе и то пишет лучше. И постарайся это сделать в этом десятилетии. Карандаш в ее руке треснул пополам от той силы, с которой она сжала его. — Ненавижу, — прошептала одними лишь губами, как только фигура капитана скрылась из виду. — Не расстраивайся, Тина, — сказала Миранда, подходя к ней и передавая папку. — В большинстве своем все мужчины такие: они что-то требуют только от нас, женщин, а сами считают себя совершенством. — Ты посмотри на него, — ответила ей девушка, забирая отчет. — Он и есть совершенство. Его репутация безупречна, он один из самых молодых капитанов в полиции, внешний вид — выше всяких похвал, голос — божественный. Он и есть совершенство во плоти. Правда, хотела бы я наблюдать за этим совершенством где-нибудь подальше, а не на работе, когда он кидает в меня очередным делом и говорит «убью» таким голосом, что жалеешь, что не успел написать завещание. Секретарша, улыбнувшись, пожала плечами и вернулась на свое место, пока Голдштейн пыталась собраться с духом и перенаправить всю энергию на исправления ошибок. За этим делом она не заметила, как настало время обеда и к ним пришла Солнышко. Именно так называли Куинни Голдштейн, младшую сестру Тины, ее коллеги, ведь как только она появлялась в участке, все сразу начинали улыбаться, настоящее солнце выходило из-за туч, если оно, конечно, там было, птички, появившиеся из ниоткуда, петь прямо как в диснеевских мультиках, и вокруг все оживало, наполняя привычное яркими красками. Многим полицейским хотелось провести тест ДНК на проверку родства Тины и Куинни, ведь плохо верилось, что у такой красивой, привлекательной и удивительно доброй девушки сестра - их сослуживица: угрюмая, слегка замкнутая и явно «на любителя». Это было бы как сравнивать котика и морского котика: вроде и того, и того называют «котиками», но виды разные. Сияя белоснежной улыбкой, Куинни, в приподнятом настроении, как и всегда, подошла к столу сестры и поставила на самый край белый бумажный пакетик с красивым пончиком, повернутым в ее сторону. Девушка работала секретаршей в транспортном департаменте дальше по улице и всегда приходила к сестре на обед, перед этим забегая в булочную по дороге, покупая ее любимые пончики в шоколадной глазури. — Угадай, что там? Тина, тяжело вздохнув, подняла взгляд на сестру, потом на пакет и снова уткнулась в отчет. — Без понятия. Улыбка с милого личика исчезла, плечики в легкой кофте цвета спелой сливы опустились, а руки забрали вкусный подарок назад. — Это был пончик в молочно-шоколадной глазури, но так как ты не угадала, ты его недостойна. Девушка, что постарше, усмехнулась, откидываясь на спинку стулу и устало поглядывая на сестру, когда краем глаза заметила вездесущего. Ее сестра проследила за этим взглядом и понимающе кивнула. Теперь понятно, что случилось и почему у Тины такое настроение. — Добрый день, сэр, — как можно веселее произнесла Куинни, когда он проходил мимо них. — Он будет добрым, когда твоя сестра, наконец, начнет нормально работать. Отчет, Тина! — ответил Грейвс и тихо, но им было слышно, добавил: — Голдштейны в моем участке размножаются, как саранча. Подойдя к Ковальски, он стал что-то ему говорить, а когда тот стал отнекиваться, то его сильная рука показала на девушек, и мужчине пришлось сдаться под напором начальника. — Теперь все ясно. Ладно, я пойду, пообедаю на свежем воздухе одна. Ты будешь поздно? Девушка лишь кивнула и, проводив младшую сестру взглядом, снова стала перечитывать отчет, исправляя фразу за фразой, приводя более вразумительные доводы и ставя факты в нужной последовательности. Когда со всем было покончено, часы в телефоне уже показывали без пятнадцати десять. Потерев виски, чтобы отогнать усталость и начинающуюся головную боль от напечатанных строчек, Тина собрала в папку листы и, сказав себе слова поддержки, направилась к кабинету капитана. В отделе остались лишь она и Кит с Куртом — полицейские-близнецы, дежурившие сегодня в ночь. Если честно, то Тина никогда не могла их различить, вечно путая, как и все остальные. Кроме Грейвса. Он мог сразу определить, кто перед ним стоит, чем явно удивлял братьев Ли, и те даже пытались обмануть капитана, но тот все равно отличал одного от другого. После этого и еще пяти дежурств подряд, парни решили больше не играть с огнем. — Удачи, Голдштейн! — крикнул один из них и помахал девушке. — Ей конец, — сказал второй, как только она скрылась за большой стеклянной дверью. — Это точно. Мужчина сидел за столом в одной лишь белоснежной рубашке, повесив пиджак на спинку стула и, подперев рукой голову, читал что-то с явным интересом, иногда поглаживая свой гладко выбритый подбородок. Все знали, что капитан уходил с работы самым последним из участка и приходил одним из первых. Что происходило между двумя этими событиями каждый день — для всех было загадкой. Капитан Грейвс не любил распространяться о своей личной жизни, но по разговорам они знали, что у него есть крестница, его предки — выходцы из Ирландии, и, наверное, из-за этого он так горяч по словам всех женщин, которые его видели, но с ним не работали. Была ли у него пара? Она сомневалась, ведь если бы кто-то ждал его дома, то навряд ли мужчина так допоздна задерживался на работе. — Сэр, — привлекла девушка его внимание. — Я принесла отчет. Он, не поднимая на нее взгляда, махнул головой на пустой край стола, где всегда лежали папки с делами других полицейский, дотошно проверяемых им. — Приятного вечера, — сказала гостья и собралась покинуть кабинет, когда ее остановили. — Тина, — его голос был спокойным и абсолютно бесцветным. — Наш разговор о мечтах. Я не хотел тебя обидеть или унизить. Ругая вас, я не получаю никакого удовольствия и мне это совсем не нравится, как многие из вас считают. Но тут я все же перегнул палку. Его длинные пальцы перевернули страницу очередного отчета, бегая глазами по длинным и мелким строчкам. — Ты правда в последнее время слишком много разрушила и испортила, а какое бы дело не попало в твои руки, то сразу становится обреченным на провал. Я сначала решил, что у тебя проблемы и старался понять и подождать, пока ты их не решишь, но это тянулось неделями, потом месяцами и вот почти год. И, наверное, только сейчас, пару часов назад, я понял, в чем причина. Он поднял на нее темно-карие, а при тусклом освещении кабинета они казались почти черными, глаза и внимательно посмотрел на нее. — Ты больше не рада быть полицейским, Тина. У тебя нет того самого стремления помогать людям, как когда ты только поступила на службу или хотя бы год назад. Я вижу перед собой разочарованного человека, девушку, которая просто устала от этого всего и ей явно нужно что-то другое. Нет того блеска в глазах, тех попыток сделать все за всех, того энтузиазма и легкости в работе. Я понимаю, мы все устаем, но посмотри на Ковальски: он тут уже семь лет, но, черт возьми, он убьет любого за дело о серийном убийце или экстравагантном воришке и доведет его до раскрытия всеми путями. Да, он неуклюж, и многие не воспринимают его всерьез, но он хочет помогать людям, хочет, чтобы они спокойно жили и ничего не боялись, хочет делать свою работу. А в тебе я не вижу этого. Ты погасла, Голдштейн. И как бы его слова не были обидны и болезненны, все же они не причиняли столько боли и страдания, как его взгляд на нее — пустой. Раньше он был злой, если шло что-то не так, удивленный, когда он не верил, что ей удалось сделать что-то по ее сумасшедшему, но действенному плану, легкую заботу и нежность в моменты ранения или просто ужасной неудачи. Теперь же во взгляде была лишь пустота. Не разочарование, усталость или ненависть, а пустота. Такая большая и засасывающая, утягивающая и убивающая прямо на дне темной радужки, не давая и шанса на помилование. Ему было все равно, и это вонзило нож прямо ей в сердце. — Ты еще молодая девушка, и я уверен, что сможешь найти себя в чем-то другом. В том, что поможет тебе снова загореться и не дать потухнуть той Тине, что я знал раньше. Подумай над этим. Она лишь кивнула, сдерживая слезы, что уже скопились в уголках ее глаз. — Да, сэр. — И тебе приятного вечера, Голдштейн, — произнес он, когда девушка закрыла за собой дверь, и, отложив папку, устало потер переносицу, смотря на большую стеклянную дверь и удаляющуюся фигуру девушки, устремляющуюся к выходу. Выйдя на теплую, особенно для начала марта, вечернюю улицу, она стала жадно ловить ртом воздух, стараясь унять дрожь в теле и глухое биение сердце. Ее начальник только что посоветовал искать ей новую работу. И это, пожалуй, было страшнее, чем когда он просто орал на нее, припоминая все косяки за последнее время. На трясущихся ногах Тина перешла дорогу и медленно поплелась домой, давая волю чувствам и ощущая, как холодные слезы оставляют мокрые дорожки на ее щеках. Зайдя в круглосуточный магазин и купив целый килограмм фисташкового мороженого, лучшего антидепрессанта и антистрессового лекарства в мире, она села на самую ближнюю лавочку, что находилась на соседней улице и, открыв его, загребла ложкой, которая находилась в качестве подарка в ведерке, начала есть, не обращая внимания на поздний час. Анализируя его слова и поедая вкуснейшее в мире мороженое, Тина начала немного успокаиваться. Возможно, капитан и был в чем-то прав: да, она угасла, как и ее вдохновение к работе и помощи людям, особенно, если почитать, что те пишут на форумах о городской полиции, но все же не потухла. В ней еще остались силы и желание пусть и не спасти всех подряд, но уж точно доказать Грейвсу, что тот не прав и ей самое место в полиции и в его участке. Прикрыв крышкой мороженое и спрятав его в сумку подальше от глаз Куинни, ведь та все сразу поймет, что что-то случилось, и начнет расспрашивать, девушка встала со скамейки и, полная решимости доказать всем, что быть полицейским — ее жизненное призвание, стала морально готовить себя к завтрашнему рабочему дню. Пусть капитан и выразил сомнение насчет этого, но он был человеком слова — у нее был единственный шанс утереть нос, как и ему, так и остальным. И Тина Голдштейн его не упустит.