happy new spring

Гарри учится на одни «А», и часто посылает кроткие взгляды из-под опушки ресниц на Луи – он вечно одет не по погоде, пропускает лекций больше, чем может позволить себе самый отчаянный хулиган, а еще вечно таскает с собой этот зефир. Постоянно. От кармана Луи так маняще потягивает то клубникой, то лимоном, то ванилью… Гарри не может этого выносить. Он с грустью прячет учебники в нежном голубом переплёте в сумку и удаляется из школьного коридора под досадливые вдох-выдох мальчика в полосатых подтяжках. Гарри – человек Весны. Или почти человек. Это непросто объяснить… Мир наделяет каждого определенным, подходящим только ему, амулетом – будь то грациозная лань, или пушистая норка, или блестящая ящерка. И Гарри до сих пор не решил, как сильно ему повезло или как ужасно его подвела судьба – он не слишком часто перевоплощается, а если и делает это – то не на людях, а если на людях – то… Честно сказать, он больше не хочет повторения давней истории. Поэтому Гарри такой скромный и полузакрытый. Он нежный и хрупкий, и когда он поблизости, в воздухе витает запах весны и чего-то невыразимо свежего, светлого, тайного!... Но он всё ещё так кроток и так колюч. Наверное, он всё-таки ужасный невезунчик… - Будешь? Луи с улыбкой протягивает ему два нежно-розовых кусочка зефира на согретой осенним солнцем ладони. Осенним – потому что на макушке Луи венок из листьев, а в глазах застыли синие лужицы. «Человек Осени…» - думает про себя Гарри и притворяется. Притворяется, что его это вовсе не задевает. Он гордо ведёт носом – мол, не надобно ему ничего – и шаг за шагом удаляется всё дальше от растерянного Луи. Интересно, а в кого перевоплощается он? Наверное, он юркий хорёк или рыжий лис. Точно! Кто-то пушистый и непременно надоедливый. На уроке Гарри грустно ковыряет взглядом парту – как будто ему даже стыдно. Его кудри овевает нежный розоватый ореол, и Луи, тепло улыбаясь, думает, что Гарри, должно быть, внутри – самый красивый зверь. - Ну что ж, друзья, - мистер Гуднесс, их преподаватель по Истинным сущностям, великодушно закрывает рабочий журнал, что значит – сейчас будет то, за что не собираются оценивать, но не значит – не осуждать… Гарри ерзает на собственном месте. Видно, как неуютно становится ему в один момент. – Настало время вновь обнажить свои зверинцы, да? – он хихикает, снимая с носа стёклышки-очки, и по-доброму обводит взглядом класс. – Ну-с, кто первый? Или по журналу пойдем? Ребята улыбаются – знают, что это абсолютно добровольная пытка – выставить напоказ свою истинную сущность, своего зверя, или птицу, или какую амёбу – Кит с задней парты, скорее всего, таковым и является, когда саркастично замечает: - Тогда Стайлсу здесь нечего делать, - а пара учеников поддерживает его глупыми смешками. Все взоры класса единовременно обращаются к Гарри. - Гарри, - мистер Гуднесс с грустью глядит на мальчика. – Не волнуйся, просто побудь здесь и посмотри, как с этим справляются остальные ребята. Гарри кивает, его губы сжимаются от досады. Он ничего не может с собой поделать… Он не желает, чтобы его одноклассники смеялись над ним до конца его жалких дней. Луи наблюдает невеселую картину со второй парты крайнего ряда, и его кулаки чешутся надрать Киту задницу, а заодно и его верной свите. Он хочет поддержать Гарри теплым взглядом, но Стайлс даже не смотрит в его сторону. Ребята начинают друг за дружкой перевоплощаться. Гарри вдруг вспоминает самый первый урок в начальной школе, когда и начался его Великий Позор… Тогда его друзья впервые стали – кто-то совой, кто-то волком, а милая Мэг была счастлива, когда обнаружила себя дикой рысью с симпатичными кисточками на ушах. Но когда настала очередь Гарри… Класс замер. Дети с выпученными глазами смотрели на нечто странное, нечто совершенно невероятное, но в то же время небывалое, непривычное, уродливое… И Гарри сбежал с урока, роняя на жилетку крохотные капли обиды. А потом - когда стал чуть старше - сбежал в другую школу, туда, где его по сей день задевают едкие комментарии, но никто – совершенно ни одна живая душа! – не знает, каким уродцем он является на самом деле. Гарри, не поднимая головы, слышит со стороны то кошачье мяуканье, то птичий говор, то вой волчицы… Он удосуживается, наконец, взглянуть на класс лишь тогда, когда подходит очередь Луи. Луи расслабленной походкой шагает в центр класса, вытягивает руки в стороны и плавно ведет ими вверх… После чего происходит нечто, сродни хлопку, и… Луи исчезает. То есть… так кажется первые две-три секунды. Ведь потом выясняется, что на месте Луи появилась крохотная, разноцветная птичка. Колибри! Гарри в изумлении улыбается… Не может быть! Луи – колибри! С ума сойти. Класс смеется и хлопает, мистер Гуднесс одобрено кивает. А Луи… Луи стремительно подлетает к Гарри, кружится вокруг него, вынуждая того любопытно вертеть головой туда-сюда, а совершив пять полных кругов, приземляется к кудрявому на плечо. И весь класс вдохновенно ахает. - Выбор колибри Луи пал на тебя, Гарри, - спокойно, но с нескрываемыми искорками беспокойства, произносит учитель. Гарри совершенно не понимает, что это значит. – Птичка выбрала твое животное, поздравляю. Гарри хмурится, а вышесказанная мысль медленно впитывается в его подкорку… Луи не знает, что он выбрал. Это глупое и абсолютно ненужное ему решение! Гарри боязно поворачивает голову в сторону колибри – та крохотными бусинками-глазёнками нетерпеливо на него поглядывает. Гарри тяжело вздыхает и… тихо-тихо, чтобы больше никто его не услышал, произносит: - Это неверное твоё решение. Непросто вести важные переговоры, пока все умы помещения поглощены этой полунемой сценкой. Но Гарри говорит, что думает, а Луи делает, что ему приказывает его крохотное сейчас сердечко: он взмывает в воздух и добродушно клюёт Гарри в макушку. - Ай! – Гарри подскакивает, и, не помня себя от злости и непонимания, потирает ушибленное место, с упрёком глядя на колибри. Та дразняще машет крылышками и внезапно клюёт Гарри в плечо. - Эй, прекрати! – класс уже начинает смеяться над забавной сценкой, пока мистер Гуднесс, сложа руки на груди, с благоговением вспоминает, что дома на ужин сегодня запеченная куриная грудка, а колибри… Луи уже почти за пределами класса, гонимый полуразгневанным взглядом Гарри и удумавший кое-какую шалость. Гарри покидает рабочее место и гонится за Луи. Последнее, что он слышит, это доносящийся из класса переливчатый смех. И только спустя минуту погони Гарри замечает, что он уже за пределами класса, школы, здорового разума… Он, запыхавшись, обнаруживает себя и своего крылатого беглеца на заднем дворике школы – тихом и уютном местечке. Колибри вновь совершает «хлопок», и перед Гарри вмиг вырастает потрепанный Луи. Они оказываются друг к другу нос к носу, и упрёк во взгляде Гарри вынуждает Луи объясниться. - Почему ты стесняешься себя, Гарри? Стайлс фыркает и обиженно отворачивается, желая сдержать рвущуюся наружу истерику. Луи не понимает… Ему, красивому, легкому и грациозному существу никогда не понять! - Я стесняюсь не себя, а своего животного, - наконец, его голос хриплый и натянутый, точно гитарная струна. - Но твой зверь – и есть твоё отражение! – восклицает Луи. Он прав. - Не твоё колибрье дело. Стайлс скручивает руки на груди и смотрит в землю. Позади он слышит усталый вздох. - Но… знаешь… - Луи начинает говорить тихо-тихо, так, что даже колышущаяся от легкого ветерка листва кажется на фоне его голоса громогласным криком, - я искренне верю, что ты – самое красивое животное у себя внутри. – Гарри, в желании возразить, напрягает спину и открывает было рот… - Ты можешь спорить, сколько угодно, но я чувствую, что ты – очень необычный, Гарри. Самый необычный из всех, кого я видел. Сердце Гарри сжимается до микроскопической точки. Луи не знает, о чем говорит, но… Говорит это до боли нежно и искренно. А Гарри такой упёртый. Ему, вероятно, больше подошел бы образ барана. Но даже единственный рог даёт о себе знать. Гарри медленно оборачивается к Луи. Тот смотрит на него с небывалой надеждой, с чистой воды благоговением, точно Гарри – икона какая, или корзина, набитая ягодами. - Ты не знаешь, кто я на самом деле. - Так покажи мне! – взмаливается Луи. - Я не могу, - горько качает головой Гарри. – Я не хочу, чтобы ты взял все свои слова назад. Я не хочу, чтобы ты надо мной смеялся… - Прекрати это, - Луи накрывает своими ладошками понурые его плечи. – Я никогда в жизни не буду смеяться над тем, кто ты есть. – Гарри с опаской ведёт своим взглядом от воротника рубашки Луи вдоль по шее, подбородку, налитым солнцем губам… И вновь возвращается к глазам-лужицам. – Ты мне веришь, Гарри? Луи носит в кармане разноцветный зефир. Конечно, он ему верит! Он кратко кивает, но Луи видит и знает, что это даётся Гарри очень непросто. Луи ласково обнимает мальчишку, кладя свою голову ему на плечо. Пускай Гарри почувствует, что у него теперь есть защитник. Пускай даже с крохотную колибри. Широкие ладони Гарри скользят по его спине. Пальцы неловко цепляются за подтяжки, но Гарри не обращает внимания на пустяки. Вместо этого он в сладком покое прикрывает глаза и… чувствует что-то очень родное к этому странному мальчику, так неожиданно воспылавшему к Гарри этой нежностью. Будучи в трогательных объятиях, окруженные цветом весны и запахом голубой сирени, Луи замечает не сразу, как вместо теплых рук теперь его обнимают пушистые крылья. В неожиданности, он слегка дёргается, и Гарри вновь закрывается от него в страхе перевернуть свою жизнь перед Луи с головы на ноги, а в итоге снова остаться ни с чем, но Луи отчаянно шепчет «Гарри, Гарри, покажи мне, боже мой, покажи», и мальчик верит во всё, что Луи сказал ему ранее. Гарри разрывает объятия и отступает на пару шагов. Вместо рук у него и впрямь выросли крылья – причём вовсе не белоснежные, а переливающиеся всеми нежными оттенками розы, сирени и вишни… И пока Луи поглощает это необычайное зрелище, пока размышляет, сколько пёрышек на вскидку собрано в одном крыле, его вдруг ослепляет. Ослепляет огромная белая вспышка, и в голове Луи проскальзывает мысль, что этот мальчишка – существо совершенно неземное… Его думы подтверждаются, стоит Луи, наконец, увидеть Гарри насквозь. Перед ним возвышается великолепный белоснежный конь. Копыта блестят серебром, а из гладких боков вырастают те самые руки-крылья, с чьим теплом Луи уже знаком – огромные, пушистые, мохнатые, точно перина. Грива коня в цвет оперению – длинная, пышная, и на концах завивается в кольца, а хвост – изгибается в вопросительном знаке и достигает самой земли. А меж двух очаровательных ушек Гарри носит длинный серебристый витой рог. - Боже мой… - только и может вымолвить Луи, внимая этому дикому, невероятному, волшебному образу. Глаза единорога застенчиво опущены, но, кажется, любовь и нежность Луи к такому существу можно почуять, просто вдохнув воздуха. Вспышки света гаснут, и вот уже Гарри, как самый обыкновенный жеребец, подходит к всаднику, сложив крылья по бокам, и преклоняет перед ним голову. Луи восторженно глядит на подаренное ему место под солнцем, и, честно сказать, даже если бы захотел, он всё равно не боялся бы высоты. Мальчик бережно перебирается на спину коня, и Гарри понимает, что ноши прекрасней он в жизни не видывал. И на своей сильной спине не носил. А сейчас он медленно взмывает в воздух, чувствуя спиной осторожную хватку, глубоко вдыхает розовый воздух весны и летит подальше от школы, от города, целого мира – ближе к облакам, к Луи, к свету… А потом оказывается, что Луи и целует так, точно Гарри – самое прекрасное в мире сокровище. И насыпает для него зефира полный карман, и любит нежно и преданно – как тогда, в душном классе, посреди смеха и непонимания… Теперь Гарри забыл, что это такое. Теперь Гарри знает лишь бесконечную преданность и вечную весну в своем любящем – и любимом! – сердце.