Оставь надежду всяк сюда входящий

Дина на части рвёт от собственных потребностей. Не желаний, нет - всё, чего он хочет, это забыть Ад. Порой, перебирая оружие, он, как зачарованный, долго рассматривает лезвие ножа, представляя, как здорово было бы выскрести из себя Ад вместе с кровью и внутренностями. Вот ты целый, без единой царапинки, а в следующую секунду тебя словно высасывает изнутри, и ты видишь собственные кишки под ногами. А после приходит боль. Хочется закричать, но нечем - страдай молча, сука. Дин приходит в себя, когда рана на животе уже достаточно глубокая, но не опасная. Это ведь всё глупости, Ад - он в голове, и от него не избавиться, даже если вышибешь себе мозги. Хорошо, что Сэм не видит, как его порой клинит... Кстати, надо бы остановить кровь, пока брат не вернулся. Дин смотрит на своё отражение в мутном зеркале мотельной ванной, вглядывается в медленно расширяющийся зрачок, а пальцы, которых Дин не чувствует, растягивают края раны. Он даже стона не издаёт, лишь выдыхает долго, молча. Одна рука сильнее сдавливает порез, оттягивая кожу, вторая сжимает ширинку. Дину кажется, что он бы сейчас подставился кому угодно, хоть самому Люциферу. О, это было бы интересно - у того наверняка фантазия побогаче, чем у Аластара. Терпеть становится просто невозможно. Дин поворачивает защёлку на двери, скидывает перепачканную кровью одежду и становится под душ. Сэм убьёт его за горячую воду, но сейчас ему так похуй на Сэма. Из шланга льёт кипяток - вот ведь удача! - и в первую секунду Дину кажется, что он сорвётся и закричит. Но нет, воспоминание о схожем ощущении находится быстро, и Дин лишь опирается на стену напряжёнными руками, подставляя спину под струи. Он уже не чувствует своего тела, превратившегося в один пульсирующий болью кусок плоти, который не то пламя облизывает, не то кислота разъедает. В голове кристально чисто, мыслей - ноль, только ощущение приближающейся агонии. Смерть в Аду - это как оргазм, пытки - как секс, снова и снова, по кругу, без обеда и выходных. Это была его, Дина, вечность, в которой приходилось существовать, к которой он приспособился. Потом привык, подсел, как чёртов мазохист. Это сначала были крики и проклятья, бессильная злоба, попытки вырваться с дыбы. Но осознав, что выхода отсюда нет и не предвидится, Дин разобрал себя по кусочкам. Пока Аластар кромсал его душу, Дин перестраивал сознание, меняя минусы на плюсы, находя кайф там, где его быть просто не могло. Тогда и родилось это сравнение с сексом. Короткая прелюдия в виде порезов по всему телу, после - взрывная по ощущениям процедура вырывания костей из ещё живой оболочки, и кульминация - предел, за которым становится плевать уже на всё. Несколько секунд свободы для разума. Чистое наслаждение для истерзанной души. Расчерченный клетками кафель смешивается перед глазами в непонятную бурду, руки сводит от напряжения, зубы, кажется, вот-вот рассыплются в крошку. Горячая вода вдруг резко сменяется ледяной, мир вокруг переворачивается, и следующее, что видит Дин - размытое лицо брата, он словно смотрит через мутное стекло. Сэм кричит что-то, но звук во всей вселенной остался лишь один - стук крови в ушах. От пощёчины голова мотается в сторону так резко, что шея хрустит. Дин со всей силы вцепляется сведёнными судорогой пальцами в плечи брата, не то отталкивая, не то притягивая, а тот сжимает его в объятьях за обожжённую спину. Запах пота Сэма ввинчивается в мозг раскалённой спиралью, шарахает по всем нервам разом, Дина пробивает крупная дрожь, и не отпускает, кажется, целую вечность. - Да ты чёртов псих... Слова не имеют смысла, как и всё остальное вокруг. Дин просто обмякает в руках Сэма, а тот неверяще глядит на капли спермы, перепачкавшие его рубашку. *** Сэм носится по комнате, матерится жутко, перетряхивает аптечку и матерится снова - Дин поразился бы его способности составлять столь цветистые выражения, если б ему не было насрать. Он лежит пластом на койке, подмяв под себя подушку и прикусив уголок. Не помогает - челюсти всё равно сжимаются так, что дёсны уже кровоточат, и вкус этот тошнотворный застревает в горле, от него тянет блевать. Дин, может, и отплевался бы желчью, но двигаться не хочется совсем. Ощущение такое, будто сверху присыпали медленно тлеющими углями. Спина, ноги и задница - один сплошной ожог, и Дин держится на одной ему известной грани между шоком и сознанием. Он расслабляет мышцы, позволяя боли свободно циркулировать по телу, падает в неё, как в воду. Кажется, каждая клеточка в его теле вибрирует, они резонируют, и скоро разорвут его на части - это состояние нравится Дину больше всего. Спину придавливает тяжеленным горячим камнем - по крайней мере, именно так ощущается ладонь Кастиэля на пояснице. Дина будто переламывает пополам, выгибая на постели, глаза широко распахиваются, но он всё равно не видит ни черта кроме разноцветных вспышек. А потом всё заканчивается. Словно пелена спадает с глаз, ощущение реальности возвращается. И Дину хочется сдохнуть. Он сворачивается на боку, дыхание срывается сипло, а в комнате пиздецки холодно. - Дин-Дин-Дин, - бьёт по башке голос Сэма, но нет сил даже попросить его заткнуться. Губы потрескались, горло пересохло так, что дышать неприятно, и веки тяжёлые опускаются сами собой. Он так устал, Господи, так устал, можно отдохнуть хоть десять минут? Всего десять минут... *** Дин открывает глаза, но темнота не рассеивается. Пространство вокруг сдавливает и душит, и Дин пытается врываться из этого кокона, в панике отпихивая ткань руками и ногами. Удушье всегда было самой ужасной пыткой. Он рывком садится на кровати, одеяло медленно сползает с края на пол. Сердце отбивает такой ритм, что Майку Манджини и не снилось, и больше всего сейчас хочется содрать с кожи грязную липкую плёнку. От мысли о дУше прошибает холодный пот. Дин знает, что ожог исчез, но всё равно проводит рукой по спине - гладко. Чувство такое, будто у него украли что-то важное. Дин с трудом поднимается, едва не падая обратно на кровать, и бредёт в ванную. Сначала выкручивает кран с холодной водой, после добавляет горячую - только рецидива ему не хватало. Бездумно смывая с тела пену, чище он себя не чувствует. Сэм не спит, сидит на постели, зажав ладони между коленями, смотрит исподлобья. Отвертеться от разговора не получится, и Дин садится напротив на свою постель. - Ну, и? - Чего? - устало спрашивает Дин. На конкретные вопросы он ещё может отвечать, а вот сам рассказывать ничего не собирается. - Что это было? У Сэма голос едва заметно срывается в конце фразы. Чёрт, напугал мелкого до усрачки, идиот. - А что ты хочешь услышать? Что у меня крыша поехала? Так это ты и сам заметил. - Ты прекрасно знаешь, о чём я! - срывается младший, подаётся вперёд, и Дин невольно отшатывается, но тут же снова выпрямляется. Он знает, но что может сказать? Что, выбравшись из прогнившей деревянной коробки посреди ёбаного поля, не сразу понял, куда попал, что происходит, и вообще не помнил, что у него где-то есть брат? Что на Земле прошло четыре месяца, в Аду сорок лет, а в голове у Дина - вечность? Аластар говорил, что приходил к нему с предложением взять в руки нож в конце каждого дня, но это не правда - между его визитами были сотни агоний, смертей и воскрешений. А может Сэм спрашивает более конкретно, и ему интересно узнать, что ни с одной из девушек, с которыми Дин после своего возвращения проводил ночи, он ни разу не кончил? Просто не хватало маленькой пикантной детали - раскалённой кочерги в заднице, например. - Понятия не имею, Сэмми, - отвечает Дин, глядя ему в глаза. - Дин, ты же чуть не угробил себя! Если бы не Кас... - Я не могу, ясно? - это всё равно, что объяснять слепому от рождения человеку, что такое цвет. - Сорвался. Больше это не повторится. Вопрос закрыт, - категорично отрезает Дин. Сэм смотрит упрямо, и Дин знает этот взгляд - с такой же решимостью он искал способ расторгнуть его сделку с демоном. Ладно, пускай делает, что хочет - зарывается в свои книжки, шушукается с Бобби и ставит Дину диагнозы, лишь бы с вопросами больше не доёбывался. *** Дина это уже даже не злит, только утомляет. Сэм следит за ним, как за человеком, который встал на костыли и может упасть в любой момент. И делает это не только из желания поддерживать, он хочет поймать с поличным, чтобы Дин не смог уйти от объяснений. - Ладно, сегодня мы всё равно ничего нового не найдём, - говорит Дин, отпихивая в сторону стопку газет. Поднимается из-за стола, накидывает куртку и почти успевает удивиться, почему Сэм молчит. - Ты куда? - ну вот, началось. - Проветриться, Сэмми. Можешь ложиться спать, меня не будет до утра. Дин подмигивает, ухмыляется, давая понять, что ночка у него будет весёлой, но Сэм только поджимает губы. - Ты ведь в бар сначала пойдёшь, я с тобой, - и тоже тянется за курткой. Ну всё, это уже переходит все границы! - Сэм, мне нянька не нужна, я уже большой мальчик, - нужно быть глухим, чтобы не расслышать едва сдерживаемую ярость в голосе. - О чём ты, Дин? Я не... - Ах, вот как? - перебивает Дин. - Ладно, бар недалеко - прогуляешься пешком. И выходит из номера, направляясь к Импале. Сэм догоняет его на стоянке, дёргает ручку, но дверца не поддаётся. Объезжая брата, что-то выкрикивающего ему вслед, Дин даже не смотрит в его сторону. Он просто сбегает от Сэма. Охуеть, дожили. *** Дин обещал держаться, и он держится. Не выпадает из реальности, завороженный блеском стали или языками пламени, делает вид, что тем вечером ничего странного не произошло и тактично соскакивает с опасных тем. Все мысли и потребности замыкаются внутри, бьются в голове навязчивым метрономом, сводят с ума, но Дин молчит. Даже оставшись наедине с собой он не может патетически вопросить у неба "За что?!", выплеснуть в ноосферу всё, что нагноилось на адских ожогах - потому что Небеса услышат. Или ещё хуже - ответят. Может, стоило бы спросить у Каса, почему он выжег только половину его сущности, когда доставал из Ада? Со временем Дин вспомнил, как это произошло: как потерявшегося в боли и ненависти демона охватил свет ангельской благодати, как будто вырывал куски из чёрной души, оставляя огромные дыры, и было страшно и больно так, как никогда ещё не бывало в Аду. А потом эту истерзанную душонку запихнули в новенькое, без единого шрама тело - только клеймо ангельской длани осталось на плече. Напялили нимб Праведника, отпустили гипотетические грехи и выпнули в поле сражаться во имя Господа. И - ах, да! - он должен был быть благодарен за это. Хотя, Дин уже давно сомневается, что же хуже - когда душа в Аду, или когда Ад в душе. Единственное, что удержало его от дерзости, когда Кастиэль пригрозил возвращением в Ад - это Сэм. Дин просто не сможет снова бросить его одного. Вокруг тихо, как в зимнем лесу, когда снег впитывает все звуки. Даже сверчки не стрекочут, только в отдалении иногда слышно проезжающие по шоссе машины. Капот Импалы тёплый, Дин лежит на нём, раскинув руки в стороны и глядя в чистое небо. Бутылка быстро пустеет - он всё же заехал в бар за виски, - а звёзды кажутся такими близкими... Дин не глядя достаёт из кармана пачку сигарет, которая валяется в бардачке ещё с тех пор, как в Сэма вселилась Мэг. Прикуривает, затягивается - в горле першит, и голова кружится. Интересно, куда теперь он попадёт после смерти? Ад или Рай - оба варианта пугают одинаково. Было бы здорово после всей этой херни умереть насовсем. Чтобы без всяких реинкарнаций, чтобы никакая мразь не потревожила бы его посмертное существование. Вечность в космосе - вот так было бы лучше всего. Сигарета истлевает до фильтра, Дин ловит падающий уголёк в ладонь. Он тлеет, медленно прожигая кожу. Звёзды становятся ещё ярче. *** Дин просыпается от первых лучей восходящего солнца - он бы назвал такое пробуждение сопливо-романтичным, если б не сушняк и помойка во рту. Так что нормальное пробуждение. Он потягивается, рывком садится на остывшем уже капоте и встаёт. Машина амортизирует под его весом, вниз-вверх - как верная собака тычется носом в ладонь загрустившему хозяину. Дин улыбается - абсолютно искренне, для разнообразия - и гладит холодный металл. Вчерашняя бутылка валяется в траве у колеса, Дин поднимает её, вытирает горлышко и вливает в себя остатки виски. Сначала полощет рот, потом сглатывает - и зубы почистил, и опохмелился. Остаётся только надеяться, что по пути в мотель ему не встретятся копы. Сэм встречает его двумя стаканчиками кофе и хмурым взглядом покрасневших глаз. Дину даже не стыдно - кто кого из них сильнее заебал за последнее время, это ещё вопрос. Сам он улыбается так, словно действительно провёл незабываемую ночь в компании прекрасной незнакомки. - Видишь, ничего со мной не случилось. А ты чем занимался? - Дин отпивает кофе и поворачивает к себе лэптоп брата. Улыбка, предназначенная показать всем вокруг, что Дин Винчестер доволен жизнью, будто приклеивается к лицу. Дин нажимает большим пальцем на ожог в середине ладони, расцарапывая его до крови. Он держится. *** Информацию-то они нарыли и ведьму вычислили, вот только она оказалась совсем не ведьмой. А чего ещё они ожидали от пригорода Нового Орлеана? Чернокожая колдунья неведомым образом сочетала ведьмовские ритуалы с игрушками вуду, что делало её в разы опаснее. В общем, они толком не подготовились и оказались в незавидном положении. Сэм гусеницей извивается на полу, - на столе Дин замечает куклу, перетянутую верёвкой - а самому ему повезло меньше. Из второй куклы торчат две длинные толстые иглы. По идее, магия вуду не подразумевает прямой взаимосвязи куклы с человеком, но здесь, видимо, сыграла роль ведьмовская сторона, и Дина пришпивает к полу словно огромными гвоздями. Он беспомощно дёргает руками, чувствуя фантомные штыри, протыкающие кисти насквозь, и с ужасом понимает, что сейчас снова накроет. Потому что вот оно, ощущение беспомощности перед надвигающейся мучительной смертью, затапливает тело, начиная от рук, поднимается по нервам огненной дрожью, туманит взгляд, и чётко видно только лицо палача. Тёмные глаза, вьющиеся длинные волосы, шоколадного цвета кожа и модельная фигура - его Смерть прекрасна как внешне, так и в своей беспощадности. Она с интересом оглядывает Дина, не обращая внимания на изворачивающегося Сэма, берёт его куклу в руки и проводит острым ногтем от шеи до паха. Дин выгибается на полу, пытаясь ещё больше подставиться фантомному ножу, раздирающему плоть. Чтобы лезвие вошло глубже, проскребло по грудной клетке и утонуло в животе по самую рукоять. Чтобы рука невидимого мучителя погрузилась в живое тёплое нутро, раздвигая комки плоти, забралась под рёбра, сжала острыми когтями хрупкое, бьющееся, несущее жизнь по венам... Выдох-почти-стон удивляет Дина настолько, что он разом сбрасывает с себя пелену мучительных грёз. Колдунья стоит над ним, улыбается, её туфелька упирается Дину между ног - острый каблук прижимается под яйца, подошва давит на твёрдый член. - Какой интересный мальчик, - низким завораживающим голосом тянет она, перенося весь вес на одну ногу. Дин глухо стонет через сжатые зубы и широко разводит ноги. Ощущения ошеломляют, настолько всё ярко и пронзительно-больно. Дин уже на своей тёмной стороне, где инстинкт самосохранения меняется диаметрально. Вместо того, чтобы закрыться, сжаться, он подставляется и чуть ли не скулит, как последняя проблядь. Потому что так - хорошо, так - правильно, так - навсегда. Колдунья садится на его бёдра, заглядывает в глаза, и ей, судя по всему, нравится то, что она в них видит. А вот Дину вовсе не нравится отсутствие болезненного пресса на члене. Он подкидывается вверх, ища контакта, а чернокожая бестия заливисто смеётся, сдавливая его бока коленями. Дин дёргает руками, но они всё так же надёжно пригвозжены к полу. Колдунья берёт одну иглу, торчащую из куклы, медленно проворачивает её по кругу, наблюдая, как Дин сжимает пальцы, пытаясь обхватить несуществующие штыри. Она не догадывается, как ему сейчас мало этих ощущений, как хочется большего, чтобы вынесло, вышвырнуло на волне сильнейшего оргазма за все мыслимые пределы. Не успевает понять, как он одной силой воли перебарывает древнюю магию и освобождает руки. Дин бьёт с замахом, и не думая рассчитывать силу, девушка скатывается с него, отплёвывается кровью и осколками зубов - и жертва с охотником меняются местами. Последнее, что успевает сделать колдунья - кинуть куклу Дина в открытый камин, а после его пальцы смыкаются на её горле. Дина простреливает жаром сразу по всему телу. Он снова горит заживо, чувствует, как кожа лопается, как кровь кипит, даже ощущает запах горящей плоти. Пальцы, ноги, руки: всё сводит судорогами от адской боли, огонь добирается до внутренностей, и Дин хочет кричать, но не может - лёгкие обуглились, воздуха нет, он задыхается-задыхается-задыхается... - Дин! Боже мой, Дин, дыши, умоляю, дыши! Раз, два, три, четыре, пять - с силой по выжженной грудной клетке. Нажмёт чуть сильнее - проломит этот пустой каркас. Раз, два, три, четыре, пять - чужое дыхание врывается в изжаренное горло и уходит в пустоту. - Не смей умирать, с-с-сука! Мокрая капля на щеке. Но он не может чувствовать её, у него и щёк-то не осталось. - Дин... Всхлип. Знакомый голос. Родной. Брат. Сэм. Сэмми. - Сэмми, - голос хриплый и глухой, похожий на перестук камушков в закрытой деревянной коробке. Сэм плачет, баюкая его голову у себя на коленях. Дин медленно приходит в себя, вдыхает полной грудью, кашляет. Смотрит на свои целые руки, ощупывает лицо. Вспоминает, что только что произошло. Откуда на пальцах правой руки кровь - он даже не придушил эту сучку, он ей в пищевод вцепился. Пальцы на полфаланги ушли в плоть, и если бы Сэм не остановил его, он выдрал бы ей глотку голыми руками. Сэм рыдает уже в голос - от облегчения. У Дина тоже глаза на мокром месте, он прикусывает костяшки пальцев, но это не помогает. Он тихо воет и сжимается в комок у Сэма на коленях. Такими их и застаёт Кастиэль. Разбитыми, изломанными, и всё ещё отчаянно цепляющимися друг за друга. *** Дин не боится, ему уже нечего бояться. Треск собственных костей впивается в уши, разрывая барабанные перепонки. Это тело восстановится вновь, как только его останки прогорят до конца, рассыпаясь в золу. Дин не двигается - каждое сухожилье оборванно. Он висит на крюках, словно кукла с обрезанными ниточками. Дин не молится, это просто слова. «Господи, пожалуйста, пусть всё это закончится, пожалуйста, пожалуйста, господи» - нескончаемым речитативом на обрыве сознания. - Ты можешь прекратить свои страдания в один миг. Просто встань на моё место, возьми нож, будь как я... А с обугленных губ снова и снова срывается твёрдое «нет». С тихим шипением плавится кожа. «Господи...» Дин не кричит. *** - Да как он, мать твою, будет спасать мир, если даже сам себя спасти не может?! Сэм в последнее время слишком много матерится. - Дин? - в голосе Каса неприкрытая тревога - удивительно. Постель мягкая и тёплая. Дин измучен настолько, что даже голову повернуть не может, лишь открывает глаза. Сэм сидит на постели напротив и смотрит на него, как на смертельно больного. Дать бы ему сейчас подзатыльник... Матрац пружинит под весом чужого тела - Касу, видимо, тоже не терпится получить по роже. Его счастье, что Дин не в состоянии. - Ну, чего уставились? - хотелось бы, чтобы вопрос прозвучал грозно, но получается едва слышный шёпот. - Что, Сэмми, в дурку меня запрёшь? - Дин! Сэм корчит свою фирменную рожицу, как на допросах с плачущими безутешными барышнями, и это можно интерпретировать как угодно: от «Как ты мог подумать?!» до «Так всем будет лучше». Откуда только силы берутся, чтобы сжать простыню в кулаке до треска ткани? Сэм опускает взгляд и отходит к окну. - Дин, я не могу понять, что с тобой происходит. И не могу помочь, пока не пойму, - Кас заглядывает ему в глаза, и слава богу, что взгляды его можно читать без запинки. Переживает. Сочувствует. Действительно хочет помочь. Дин знает, ради чего ангел старается, но на секунду так хочется поверить, что ему не плевать на него, на Дина Винчестера. Теперь хоть понятно, чего он жмётся так близко - пальцы уже тянутся к виску, чтобы разворошить этот гадюшник его подсознания. Первый порыв - отпрянуть, убежать, зарыть воспоминания и кошмары ещё глубже, чтобы никто не смел узнать, как на самом деле мало осталось от прежнего Дина. Но холодные пальцы разглаживают глубокую морщину на лбу. Кастиэль не отрываясь смотрит в глаза, не вмешивается в мысли - спрашивает разрешения. И это подкупает круче любых слов - Кас считается с его мнением. Что ж, раз так не терпится заглянуть за кулисы - пускай. Может, и вправду из этого выйдет толк. Дин согласно прикрывает глаза. Казалось, и пары секунд не прошло, как Кастиэль коснулся, и тут же отдёрнул руку, словно обжёгся. Дин невесело усмехается. - Что, не нравится? Ты ведь уже видел это всё. Кас смотрит на него огромными глазами, и в них плещется шок, настоящий ужас. Губы едва заметно шевелятся - наверное, на автомате зачитывает какую-нибудь молитву, подходящую случаю. - Через призму человеческих эмоций и ощущений всё по-другому, - неловко объясняет Кастиэль. - Дин... «Как ты живёшь с этим?» - незаданный вопрос повисает в воздухе. «Молча». У Дина сухие впалые глаза с полопавшимися капиллярами, обкусанные губы и обветренные щёки. Веснушек не видно, словно стёрлись. Кастиэль осознаёт, насколько же Дин устал - столько времени сдерживать в себе Ад, который преследует постоянно, даже во сне. Каким сильным нужно быть? Кас не может не восхищаться этим смертным. Но даже Дину нужен отдых. Прохладная ладонь снова ложится на лоб, и Дин ничего не успевает сказать. Веки опускаются, дыхание выравнивается, тело расслабляется... *** Капли дождя разбиваются о кожу, скатываются по телу, щекочут нежно. Небо похоже на чёрную вату, мягкую, как высокая трава, в которой лежит Дин. Дождь тёплый, травинки под пальцами гладкие, а воздух пахнет так, как пах лишь однажды. Дин не помнит, когда именно ощущал этот запах, но, почувствовав, сразу узнаёт его. Озон и свежескошенная трава. И так хорошо сейчас, так спокойно... - Спасибо, - едва слышно выдыхает он в пустоту. Капли воды попадают в рот. Дин улыбается.