Жара

Май такой жаркий, как будто лето уже наступило. Юра вытирает лоб ладонью, высовывается в открытое окно, подставляет разгоряченное лицо ветру. Как же сильно пахнет сирень! Он зажмуривается на секунду, вдыхает поглубже. Перед глазами вспыхивает комната в отеле Парижа. Лицо Отабека совсем близко. «Вот, это тебе». Брелок — Эйфелева башня. «Фигня какая-то», — отвечает Юра, Отабек пожимает плечами, наклоняется и целует его. Там тоже было жарко, Юра точно помнит, хотя кондиционер работал. Губы у Отабека такие мягкие, они прихватывают Юре то нижнюю губу, то верхнюю, то трогают языком и толкаются между зубами. Юра гладит Отабеку щеки, гладит по волосам, жестким, густым, прижимается. Ему кажется, что он горит, кажется, что если Отабек снова уйдет, он умрет. Следующие часы, словно кадры из дурацкого фильма. Юра пытается расстегнуть его пряжку. Отабек снимает его футболку. Джинсы летят куда-то на пол. Отабек жадно целует его живот. Потом Юра кончает. Потом ласкает Отабека, скользя рукой от головки до основания. «Не уходи! Ну пожалуйста!» — зло шипит он Отабеку на ухо, когда тот, расцепив руки, выпускает его из объятий и отстраняется. Юре хочется провести с ним всю ночь, но Отабек садится на кровати. Даже когда Юра пинает его в бедро. «Ну ты и придурок!» «Слушай, тебе надо выспаться». «Нет!» Отабек одевается, а прежде чем уйти, оборачивается: «Я позвоню». Юра открывает глаза, ныряет в комнату, оставляя окно приоткрытым. — Хватит, куда ты? — он пытается схватить кошку, но она вытекает у него из-под локтя и быстрой молнией взлетает на шкаф. Дедушка бы не одобрил, но его нет, он на даче на все праздники. Юра вытирает мокрые ладони о джинсы, оглядывает комнату. Вроде бы все чисто, он думает приготовить что-нибудь. Но вместо этого ложится на диван, прижимает к груди подушку в тигриную полоску и лежит, глядя в потолок. Внутри все сжимается от волнения и страха. Часы тикают, отбивают минуту за минутой. Осталось еще пять. Четыре. Скоро приедет Отабек. Он знает, что дедушки не будет. Он знает, что Юра тут один. У них есть три дня. И Юра уже не знает, как объяснить ему, что все серьезно. Серьезно с того самого дня, в Москве, когда Отабек первый раз поцеловал его. Они стояли в темном дворе, прижавшись друг к другу, Отабек расчесывал пальцами его волосы, и Юра не мог оторвать взгляда от его лица. Такой красивый! Тогда им было так весело вместе, что Юре даже не надо было пить, он и так был как пьяный. И когда Отабек смотрел на него на тренировках, как будто видел только его — на расстоянии ли десяти метров, или на противоположной стороне катка — Юра не мог не смотреть в ответ. Ему было хорошо тогда. Юра вздыхает, прислушивается к звукам на лестнице. Прислушивается к ударам собственного сердца. Кошка, как будто почуяв его страх и волнение, прыгает на диван и устраивается у него на животе. — Отстань, — вяло цедит Юра и треплет ее за ухом. Кошка урчит, как хорошо смазанный моторчик. Юра вздыхает снова. Что же потом? Что не так? В Питере они до одурения целовались в номере, они гуляли и ждали, пока сведут мосты. В Питере они обжимались в проходном дворе, Отабек исцеловал его губы так, что на следующее утро они были красными как вишни, а Юра кусал его, обнимая за шею. Прохладные пальцы за ремнем, несколько движений, и готово. Молчаливая прогулка до дома. Сколько же можно! Шаги по лестнице, потом у двери. Дом старый, без лифта. Юра резко садится на диване, так что кошка сбегает от него с недовольным мяуканьем. Юра несется открывать дверь. Отабек шагает через порог. — Ну привет. — Привет, — немного ворчливо отвечает Юра. Запирает за ним дверь. — Как добрался? — Быстро. Отабек скидывает с плеч рюкзак и сжимает лямку в руке. Несколько секунд они просто смотрят друг на друга. А потом пальцы разжимаются, рюкзак падает на пол, Юра стискивает руки у Отабека на шее, а тот цепляется за его футболку. Губы к губам, крепко, как обычно, будто Юра задохнется, если Отабек не закроет его рот своим. — Дедушки нету, — зачем-то уточняет Юра после, хотя уже сказал по телефону. Отабек кивает и улыбается, не отпуская его. — Пойду умоюсь. — Ага. Щеки у Отабека порозовели, Юре тоже хочется прижать руки к лицу, так оно горит. Он нехотя отпускает Отабека и идет за ним в ванную. — Ты есть хочешь? — Нет. — У меня все равно нет ничего, — прислонившись к дверному косяку, Юра наблюдает, как Отабек плещет в лицо водой и моет руки. — Ну и ладно. Они возвращаются в комнату, ложатся на диван. Сердце уже колотится так, что невозможно думать, кровь шумит в ушах, когда Отабек берет его за руку и прижимает пальцы к губам. По телу прокатывает дрожь, снова становится нестерпимо жарко и тесно в футболке и джинсах. — Ты такой красивый, — шепчет Отабек. Юра отчаянно ухмыляется и лезет целоваться. Глубоко, так чтобы дышать стало нечем, до изнеможения. Прерывается он, только чтобы скинуть наконец неудобную одежду, чтобы помочь раздеться Отабеку, ведь тот такой медленный! Ему кажется, что Отабек бормочет на ухо: «Я скучал», — но, может, это просто шум в ушах. Потому что Юра уже ничего не понимает. Они катаются по кровати, Отабек ловит его губы, целует шею, плечи, гладит бедра и между ними. Но когда Юра разводит колени и стискивает его ягодицы, прижимая, Отабек отстраняется. Ложится рядом, касается пальцами его члена, поглаживает. — Нет! Стоп, давай не так. Юра так ждал, что уже не может терпеть. Сколько можно тупить? Жалеет он его или бережет? Или что еще? Юру достало. — Я хочу по-настоящему. Хочу и точка! — выдыхает он Отабеку в губы. Смотрит глаза в глаза, так что не отвертеться. — В чем дело? Отабек хмурится, его руки замирают на пояснице. Воздух густеет, плотный и влажный, как желе, тиканье часов бесит так, что хочется швырнуть в них тем, что под руку попадется. Волосы липнут ко лбу, и Отабек убирает их пальцами. Улыбается и кивает. И в следующее мгновение переворачивает Юру на живот. Юра знает, что может быть больно, но от желания его уже мутит, и ему насрать на боль. Он сам как желе, готов на все, безвольный и тупой как пробка, потому что мозги ему вышибло еще минут пять назад. И он стонет, когда Отабек целует его между лопатками, он ерзает и раздвигает ноги, когда тот поглаживает его между ягодиц. — У меня там, под подушкой, — говорит он, надеясь, что Отабек поймет. И тот все понимает правильно. Скользкие пальцы чувствовать в себе необычно и совсем не больно. Отабек тяжело дышит ему в шею, двигает ими внутри, от чего от паха по всему телу волнами разливается желание. Может, у кого-то в первый раз и получается херня, но только не у них. Юра уверен. Потому что они — это они. Он пока не может облечь чувства в слова, от предвкушения сводит живот, в паху ноет и пульсирует. Отабек поднимает его на колени и, когда Юра опирается на локти и утыкается головой в покрывало, медленно входит. Стон рвется наружу, и удержать его нереально. Юра вскрикивает, подается назад. Наслаждение острее и ярче скручивается внутри, сворачивается тугой пружиной. Отабек придерживает его за бедра, словно пытается остановить. — Не тупи! Давай! — чуть не орет Юра. — Тише, — шепчет Отабек, дует ему на макушку. — Тише. Юра зажмуривается. Он знает, что сейчас что-то меняется, и дело тут не только в ебле. Он перешагнул рубеж, обратной дороги нет. Кровати в отелях, летние ночи под темным небом, прогулки — все вело их сюда. Юра не смог бы объяснить, откуда он все это знает. Но ему и не надо. Потому что он прав. Отабек поглаживает его по пояснице, а затем толкается первый раз. Юра утыкается лицом в сомкнутые замком руки, кусает костяшки пальцев. Еще движение, и еще. Он начинает подаваться назад, ловить их, ловить вспышки мучительного удовольствия, сначала краткие, потом все длиннее, и вот остается только возбуждение, напряжение, раскаленное красное марево под веками. Юра не знает, кричит он или стонет в кулаки. Он понятия не имеет, что происходит следующие несколько минут. Он тает, растекается, исчезает. И оргазм, который накрывает его, совсем не такой, как раньше. Они соединяются, склеиваются, двигаясь в унисон из последних сил. Навстречу друг другу. Жаркая погода очень быстро уступает место прохладе. Все-таки май на дворе. Три дня проходят как в тумане. Ночью Отабек лежит рядом с Юрой на его диване, накрывшись его одеялом, и ровно дышит во сне, а Юра смотрит на него, злится, ненавидит и думает, как сделать так, чтобы Отабек остался. Еще на день. Может, на неделю. Может, навсегда. И все его планы разбиваются, когда он просыпается однажды утром, а Отабека рядом уже нет. Вода шумит в ванной. А в паспорте у него билеты на самолет. — Скоро увидимся, — говорит Отабек, уже одетый, с рюкзаком за спиной, и хмурится, поймав Юрин взгляд. Юра даже не причесался. Только шорты нацепил. Стоит, скрестив руки на груди, привалившись к стене. Говорить мешает ком в горле. В груди все бурлит, как будто он подхватил легочный грипп и вот-вот сдохнет. — Юра, я правда не хочу уезжать. — Пиздишь, — цедит Юра, пихая его в плечо. — Давай уже проваливай. Скоро дед вернется. Уголки губ Отабека ползут вниз, он пытается посмотреть Юре в глаза, ухватить пальцами за подбородок, но Юра мотает головой. — Все, до скорого! Глаза щиплет, и он ненавидит Отабека за то, что тот все топчется и никак не уйдет. — Я позвоню. Как только приземлюсь, — говорит Отабек. Юра ругается и, вытолкав его из квартиры, захлопывает дверь. Долгие проводы — лишние слезы, произносит он вслух. Но одна слезинка все-таки скатывается, соленая и горькая. Юра слизывает ее, сползает на пол, прислонившись спиной к двери. Вроде бы все получилось, как он хотел. От воспоминаний ноет в паху, вот только зачем? Когда еще они встретятся. Юра поднимается, плетется в комнату, падает на диван, утыкаясь лицом в подушку, на которой спал Отабек. Телефон вибрирует, но Юра не берет трубку. Он лежит, не двигаясь, у него нет ни сил, ни желания говорить с кем-то. Даже пошевелиться. Может, он даже засыпает ненадолго. И просыпается от новой вибрации. Теперь это сообщение в фейсбуке. Он на автомате проводит пальцем и читает. «Я люблю тебя. Возьми трубку». Юра спихивает телефон на пол. К черту. Словами его не убедить. Он снова зарывается под одеяло, закрывает голову подушкой. Надеется, что снова уснет и забудется ненадолго. Но из дремы его снова выдергивает какой-то шум. Сначала он даже не понимает, что это. Потом уже слышит, что в дверь звонят. Дед приехал. Наверное, забыл ключи. Ну пиздец. Придется теперь еще с ним говорить. Юра любит деда, но сейчас по нему как будто проехал асфальтоукладчик. Ему больно, и он хочет быть один. И все же плетется открывать. — Ну как на даче, — начинает он, распахнув дверь, и замирает с открытым ртом. На пороге стоит Отабек с рюкзаком. — Ты трубку не берешь. Так что я вернулся, чтобы поговорить. Юра молча закрывает за ним дверь, впуская в прихожую. Солнце за окном снова выходит из-за туч, а может, так только кажется. Но Юре плевать. — Ну ладно, давай говорить, — улыбается он и удивляется, почему до сих пор стоит на полу, а не взлетел под потолок. Тиканье часов больше не раздражает. А дед, ну а что дед. Дед поймет.