Инфернальность. Отражение в маске

Save my love for you There's a beating inside of me, Open up we can take it slowly. Let's dissolve our humanity, You found the beat of my heart, my heart beat (Monarchy feat. Dita Von Teese «Disintegration») Их позвали участвовать в ледовом шоу. Обоих. Явно надеясь развести на «Будь ближе» в парном исполнении. - Ага, и камер будет в три раза больше, - посмеялся Никифоров. Что ж, обломитесь. Волшебство два раза не повторяется, а кому очень хочется – вперёд и с песней на ютуб, ставьте запись на повтор и, пожалуйста, дро… то есть, любуйтесь, конечно же. Идей было по нулям, и Виктор на правах всё-ещё-тренера насоветовал Юри катать «Эрос». - Я даже знаю, что нам нужно, чтобы чуть оживить номер. - Выйдешь в паре со мной? - Нет, не в этот раз. В темпе «Эроса» мы вдвоём либо разобьём головы, либо засосёмся под финал, не знаю, в чём больший скандал. - А что тогда? - Угадывай, душа моя. - Так. Голым я не выйду, - серьёзно сообщил Юри, думая, в общем-то, просто пошутить. Виктор на это неожиданно завис. – Витя? – Юри пощёлкал пальцами. - Прости… - Ты серьёзно это обдумывал?! - Да. Нет, конечно нет. - Всё, сдаюсь. Виктор улыбнулся многообещающе. - В своё время Яков мне запретил, а теперь-то я наконец оторвусь! Юри поёжился, потому что вид у Никифорова стал прямо-таки угрожающим. *** Юри сидел перед ним хмуро и покорно опустив голову, словно ожидая бог весть какой расправы. Он несколько раз сказал «нет», но Виктор, которому до этого только в радость было его сопротивление, на этот раз стоял на своём. «Я тебе буду должен, хорошо? Вот всё, что захочешь, можешь начинать фантазировать прямо сейчас». По-видимому, этим Юри и придётся заниматься, потому что быстро это не закончится. - Юри, окрой рот, пожалуйста. Ну, это по крайней мере ему не внове. Опустил взгляд, когда губ коснулись смазанные пальцы. Поднял глаза, горящие упрямством: - Но только никакой туши. И никакой помады. И никаких консилеров! Виктор тут же надул губы и стал таким смешным и милым, что весь драматизм, державший всех за горло секунду назад, разлетелся в клочья. - Ну, Юри-и-и! Я чуть-чуть… Юри смотрел снизу вверх и отрицательно качал головой: - Главное – никакой «Russian Red». Георгий уже пошутил. - Конечно, нет! – горячо воскликнул Виктор. Юри облегчённо вздохнул. – Тем более, тебе не пойдёт… - проворчал Никифоров, выдавливая из тюбика основу под макияж. - То есть как это – не пойдёт?!! – в свою очередь ещё более горячо взвился Юри и аж соскочил с крутящегося табурета. Виктору пришлось его усаживать обратно, крепко удержав за плечи. - Пойдёт, пойдёт, я пошутил… И не то чтобы я прямо хотел тебе красить губы… В общем-то, хотел, но не сейчас… Юри! Это будет просто грим. Воспринимай это так. Часть представления. - Ты уже во вкус вошёл меня презентовать… И творчески реализовываться за мой счёт. - Юри. Я понимаю, что тебе не нравится. Но дай уже дохнуть спокойно душе поэта! Радуйся, что это не соревнования и получай удовольствие. Сложно, когда ты с одной стороны вдохновляешь человека и при этом являешься проводником его идей в мир. Юри поднял глаза к потолку и вздохнул, подставляя лицо. Виктор взялся за дело. От тонкого слоя крема кожа сильнее чувствовала прохладу воздуха, но прикосновения пальцев Виктора отвлекали от этого ощущения. - А тебе Яков, получается, в своё время запретил использовать грим, ты говорил? Виктор кивнул. - Да. У меня были такие планы. Как раз для этого костюма. Но Яков сказал, что все мои художества либо для показательных оставить, либо забыть, как страшный сон. Мол: «Попрётесь с Гошей и Крисом на Хэллоуин – тогда да, хоть в костюме Мэрилин Монро иди, хоть Мэнсона». А на соревнованиях все эти блестяшки с тебя послетают, и вообще не стоит отвлекаться. Зато теперь Гоше можно целую палитру на себя извести для одной только короткой программы, и грабануть костюмерку театра для создания образа, а мне уже ничего нельзя, ибо несолидно пятикратному чемпиону ударяться в декор. Юри ничего не сказал, но погрузился в раздумья: а что ещё Виктор компенсирует своим тренерством, и где ждать подвоха? - Нет, - сказал только, отследив задумчивый взгляд Виктора в сторону тональных средств. - Пудру? - Можно. – Юри прикрыл глаза. Пуховка мягкая, а пудра очень светлая. Да, а в гениальном мозгу Никифорова светлые образы и страшные вещи. Открыв глаза, Юри глянул в зеркало: лицо показалось бледным, но на маску не похоже. Согласился добавить нейтральных теней вокруг глаз. Виктор красил кисточками и явно от души наслаждался. - Плакала по мне школа искусств. Пришлось через костюмы реализовываться. - Мне казалось, что ты такой Боуи от фигурного катания и тебе всё можно. А тебя вот как контролировали, оказывается. - Всё можно, но в жёстких рамках хорошего вкуса. А представления о хорошем вкусе у меня и Якова не совсем совпадали. Поэтому вот он я, а вот Крис с прозрачными вставками на боках. А вообще – спасибо за комплимент, ты знаешь, как ко мне подкатить. Юри взглянул удивлённо. - Сравнил с Боуи, - пояснил Виктор, взмахнув кистью. – Но это слишком шикарно. Пока мои костюмы не в музее Виктории и Альберта. - Так, - кивнул Юри. – Нет, не надо подводку. - А как же вижуал-кэй? Юри не знал, как ему уворачиваться от всех Викторовых творческих идей. Потом нашёлся. - Витя, это уже не смотрится драматично. Не знаю, какие у тебя сложились представления о нашей музыкальной индустрии… Виктор поднял брови, а потом усмехнулся добродушно: - Это ты так вежливо пытаешься ткнуть меня в то, что мои взгляды на эстетику устарели? Типа, «Витя, на дворе 2017-ый, а у тебя вкусы десятилетней давности». Ну что ж, резонно, резонно. - Нет, Витя. Я просто не хочу, чтобы мне глаза подводили. - Ладно. Уговорил. – Виктор взялся за какой-то мелкий тюбик, и Юри настороженно покосился на него. - А это что? - Клей для ресниц… - НЕТ, Виктор, ты!.. - Спокойно, Юрочка, я просто пошутил… Ресницы никто клеить и не собирался. Вместо этого Виктор сосредоточенно и вдохновенно, внимательно разглядывая Юри со всех сторон, десять минут клеил на его лицо стразы. По правой стороне, строго придерживаясь стиля костюма, создавая отсылку к его декору. Юри не сопротивлялся только потому, что именно на это его и уговорили. Упросили, умолили, пообещали потом выполнить любой каприз. Виктор иногда отходил на пару шагов, чтобы посмотреть издали, что получалось; улыбался довольно. Гордился своим творчеством и своей красой: ишь как смирно сидит, губки поджала, а в глазах нескрываемая гроза. Вот сейчас вскочит, швырнёт в лицо ему эти стекляшки и тюбики, отдерёт с лица весь этот боди-арт… ар-деко, блядь, - и выкатится так. Со следами на лице и бешенством в глазах. И это будет лучшее выступление вечера… Но то, что так легко разворачивалось в воображении, не имело отношения к реальности. Юри сидел, сложив руки, и пока Виктор смотрел на дело рук своих, в свою очередь рассматривал его. - Когда я впервые увидел тебя по телевизору, ты был в этом костюме, - произнёс Юри, и Виктор тут же накосячил: приклеил кристалл слишком далеко. – Это был чемпионат мира среди юниоров. Ты выиграл. - В Болгарии? - Да. Мне тогда показалось, что вот таким должен быть белый лебедь из балета, о котором рассказывала Минако-сэнсэй. Виктор смотрел с интересом и слушал внимательно. - А потом у тебя был номер с костюмом лебедя: такие тёмно-синие перья из ткани и сетка на руке… - Да, я знаю, о чём ты говоришь. - И я так удивился, что мой ход мыслей оказался правильным. Виктор наклонился к нему. - А твой ход мыслей порой полностью совпадает с моим. Иначе смог бы ты «Будь ближе» исполнить как я? Лучше меня. Виктор выпрямился. Принялся переклеивать свой косяк. - А Минако хорошо тебя пригрузила тогда, с балетом-то. Пётр Ильич – не хухры-мухры. - Виктор, я не понял последнее предложение. - Непереводимая игра слов… Постой-ка. Переводимая. «Пётр Ильич – не какой-нибудь средний композитор, а гений с мировым именем». Как-то так. - Минако-сэнсэй говорила, что русский балет – это что-то особенное. И что таких рук в балете нет нигде во всём мире. Я долго пытался понять, что она имела в виду. Когда сам стал больше у неё заниматься – прояснилось. - Фигуристам бы такой отзыв. - Виктор, ты напрашиваешься на комплимент? - Нет. Что ты! Я клею и стразы и ни разу… - Витя. У тебя прекрасные руки. На тебе тоже сказывается близость к вашему недосягаемому балету. - Вот что ты наделал? Я теперь сижу довольный, не могу не лыбиться. Сейчас тебе на ухо наклею. У тебя и так кольцо на пальце блестит, будет блестеть ещё и ухо. – Виктор подался вперёд и быстро коснулся губами пресловутого уха, обладатель которого начал краснеть ещё до того, как он это сделал. - Знаешь… - Никифоров осматривал его и параллельно рассказывал: - Хочешь прекрасную историю из мира балета? Когда-то Нуриев, уже за границей, уже в возрасте, пришёл в театр, когда там должны были выступать русские. Он прошёл по залу. Ему весь зал аплодирует. Он, не обращая внимания, скидывает шубу… - Виктор изобразил небрежный жест, - и садится на пол. Виктор сиял. Видно было, как ему это всё нравится. - Видишь, как всё непросто? А говорят: русские мужчины, русские мужчины... - Тебе тоже хочется так? Ну, в целом… Манера поведения. - Может быть. - Он засмеялся. – Но фишка с шубами уже забита Джонни, русским душою, мне остаётся только сесть на пол. - Слушай… а ты всегда был таким? - Таким? - Виктор задумался, ответил так, словно бы не захотел делиться своими мыслями по этому поводу: - Возможно. Проявилось с возрастом. - Русские и правда очень странные, - тихо проговорил Юри. - Ой. А японцы не странные, да? Я даже о вашей эстраде и телешоу говорить не буду, у меня есть ты, чтобы подтвердить, что вы странные. - У меня твой ход мыслей, забыл? Я как пример не подхожу. Виктор усмехнулся, довольный. Потом озабоченно осмотрелся. - Юри. - Что? - А зафигачить чуток блёсточек можно? - Нельзя. - А чуть-чуть? - Нельзя. - А если я скажу, что это тренд, что один раз, и всё равно скоро это из моды выйдет, ну пожалуйста, а? - Тогда я скажу, что ты со мной потом не расплатишься. Даже если будешь… - Буду что? Юри покраснел и даже хотел закрыть лицо руками, но опомнился и отвёл их. Нужно было беречь творчество Виктора до начала представления. - Мне нравится ход наших с тобой мыслей. – Виктор улыбался. Юри смотрел на это и думал: «Вот сейчас ещё мне на колени сядет… Нет. Не сел. Странно». – Давай вот тут. Под глазом. Как будто вся эта красота потом рассыпалась на костюм, м? - Ладно. Но только это и всё, хватит. Я и так уже как с танцпола. - Таков мой замысел… - Виктор пошарил среди баночек и тюбиков. – А ты знаешь, что мы будем клеить это счастье на вазелин? Косметический. Такая вещь полезная… - Он полез кончиками пальцев смазывать кожу Юри под правым глазом. – Многофункциональная. Замолчали оба. Обдумывая. Юри уже устал краснеть. Вовремя всплыла тема с вазелином, ровно за пятнадцать минут до выхода Юри в свет прожектора, самое оно, чтобы настроиться на «Эрос». Ещё чуть-чуть, и эрос развернётся здесь, прямо на этом столе, и на лёд ни один из них не выйдет, потому что его костюм восстановлению подлежать не будет, а Виктор спину сорвёт. «Ты такой эксплуататор, Виктор. Ну почему именно так надо: с вызовом, с международным заявлением?» Юри стало стыдно. Да, Виктор эту игру начал, но он же рад был подхватить. «Да, Витя, давай сделаем наши гармоничные отношения достоянием общественности. Вот на лёд выходит фигурист Кацуки из Японии, взявший серебро в финале Гран-при, и у него стоит. Полюбуйтесь». Виктор орудовал кисточкой, накладывает блёстки. Смесь крупных и мелких, серебристых - дорого, красиво. Всё лучшее для лучшего, как и всегда у них. Кольца – самые дорогие, высшей пробы, костюм для пресс-конференций – на грани произведения искусства. Галстук – детка, ты не сумеешь выбрать, дай я, во мне пропал художник. Ещё когда Юри осознал цену бальзама для губ, которым ему Виктор губы мазал, то ли для эстетики, то ли для фансервиса – уже тогда хотелось таращиться на любимого тренера и интересоваться, а не перебор ли это часом? Что ж ты до сих пор не в мехах, инфернальный ты мой? Никифорову для того, чтобы блистать, как будто ничего не было нужно. Виктор мог дать интервью, и двадцать журналистов не дыша смотрели, как он снимает с себя одну перчатку. И их клинило, матёрых работников телевидения и прессы. Вдох. Глубокий вдох и выдох. Ты когда-нибудь всё поймёшь, Юри. А сейчас успокоишься, выйдешь на лёд, забудешь о всех артистических замашках своего милого и выступишь, словно так всегда и было: и этот грим, и эта резкость, нетерпение в движениях. Если Виктор хотел его настроить, то, что ж, он его настроил. - Готово. Виктор довольно осмотрел дело рук своих, ловя собственное отражение в кристаллах на лице. Ну да, кому тут первому отразиться, как ни создателю? Юри не хотелось смотреться в зеркало. Если Виктор сказал, значит всё, блеск, можно идти на свет божий – выплясывать. - Хочу тебя поцеловать, - заявил Никифоров тоном, каким дитя просит мороженое. Юри смотрел рассеянно, мимо его лица. - Тебя что-то останавливает? Смешок. - Да всё. «Ну да. Если нет преграды – нарисуем. Нам же просто - неинтересно». Юри встал, подошёл к дорогому тренеру, обнял за плечи. - Сам виноват. Виктор обнял аккуратно, чтобы неосторожным жестом ничего не помять и не нарушить безукоризненную красоту. - Жестокий, - засмеялся он ему в висок. - Разве? – Юри завёл руку назад, на несколько сантиметров расстегнул молнию. Подставил оголённую шею. Поймал сумасшедший восторг в глазах Виктора. И потом терпеливо ждал, млея в его объятиях, дожидаясь, пока тот успокоится и перестанет терзать его и зацеловывать. – Витя… Пора. Нет, не выше… Или осторожней. – Запустил пальцы Виктору в волосы, мягко высвободился из его рук. – Идём. Я думаю, сегодня тебе будет на что посмотреть. *** - У меня для тебя новости, Юри, - Виктор говорил это уже глубокой ночью, на пороге квартиры, скидывая с плеч пальто и смотря на то, как Юри разувается и одновременно пытается погладить Маккачина, вышедшего их встречать. – Больше никакого «Эроса». Я придумаю для тебя… - Мы вместе. - Хорошо, мы придумаем тебе новую программу, и забудем эту порнографию, как страшный сон… - Виктор двинул куда-то вглубь квартиры, похоже, в кухню. - Виктор. Ты же её сам придумал! - Вот именно! – подтвердил Виктор, вернувшись с бутылкой. – Господи, прости! – и хлопнул из горла основательный такой глоток. - А что? – У Юри вид был ангельский. Стекляшки всё ещё поблёскивали на щеке. Встав на колени, он теребил довольно льнущего к нему пуделя. - Так. Ты мне тут не строй… вот это вот всё. Отпусти собаку, иди дуй в спальню, раздевайся и ложись. - Ещё скажи, как. - На своё усмотрение. - Витя, что ты так завёлся? - Это ты мне объясни, что это был за стриптиз на глазах общественности, а?! - Ах, а ты значит до дома терпел, чтобы взбучку мне устроить? - Представляешь, сколько радости было б журналистам, если бы я там на тебя накинулся? Что на тебя нашло, не понимаю… - Я просто расслабился. Сам же сказал: не соревнования, получай удовольствие. Я получил. А ты? Виктор пару раз изменился в лице. - Я-то получил. И все, кто там были. И скоро получат несколько миллионов зрителей. Скажи мне, вот скажи: зачем надо было, раскланявшись, шлёпнуть себя по бедру? Откуда это в тебе вообще?! Юри с удовольствием размял шею. - Не знаю. Из-за этого… - Он показал на правую часть лица. – Такое ощущение, будто я в маске. Что меня не узнают. И можно делать, что угодно. - Ах, что угодно?! Твоё заявление идеально для спальни. Пошли. – Виктор зажал бы его в коридоре, но Юри выпутался из объятий, как шёлковая лента из рук. - А ты сегодня нетерпеливый. – Сбросил с плеч кофту. Его плавная походка гипнотизировала Виктора, и он двинулся следом за ним, как привязанный. Смотрел, как Юри на ходу, сильно заворачивая руки за спину, расстёгивает молнию. Почему-то эти жёсткие изломы гибких рук напоминали о фотографических изображениях связанных тел. Вот ещё национальный колорит, привезённый в качестве приданого. По пути Юри выпростал руки из рукавов: они белели голой кожей в полумраке. Следом показались плечи, изящный перегиб спины, поясница. С бёдер он потащил костюм уже в спальне, так неспешно и равнодушно, как не могла ни одна красавица столь же узкое вечернее платье. Отбросил в сторону. - В костёр? – с надеждой спросил Никифоров. - В музей, - парировал Юри. Присел на кровать, скользнул по покрывалу дальше, опёрся на отставленные локти. – Раздевайся. Я буду смотреть. *** - Ааааа! Аааа! Боже! Соседи явно были не рады. Да будет, будет им звукоизоляция, что уж… Под пальцами – кожа Юри, ягодицы, бёдра. Не впиваться не получалось, хотелось терзать и натягивать глубже, на себя. Юри двигался на нём, грудь измазана серебром и посыпавшимися блёстками, губы раскрылись в лихорадке, но кричал почему-то Виктор. Вот же жесть-то. - Ю… ри… Юри откинул голову назад, а потом выпрямился. Опустил руки, цепляя его лицо, пальцами по губам, в рот. Молча. И казалось, будто стоило ему произнести слово, раздался бы чужой, страшный голос, лицо бы пошло трещинами, и их игра в маскарад превратилась в оживший кошмар. Юри накрыл его рот губами, а потом прислонился к груди и тихо стонал, позволяя вбиваться в себя жёсткими, лихорадочными толчками. Когда он приподнялся, у него между ног текло, Юри жмурился, устало вздыхая. Провёл по шее и груди – кожа разгорелась алым… Слез, скользнув коленом по бедру, глядя почти равнодушно; мимолётно и легко провёл по предплечью. Ушёл в ванную. - Юри! - Сейчас, смою этот… есть для этого русское слово. - Пиздец? - Да! Виктор, преодолевая накатившую слабость, пошёл за ним. Застыл в открытой двери, застав Юри вымывающего сперму. Щёки разгорелись, ударило в голову. Казалось бы, куда им ещё ближе, интимнее, теснее – было куда, теперь ещё эта почти порнографическая сцена. - Дверь закрой!.. – Виктор послушно притворил за собой дверь. - С той стороны закрой! – приказал Юри уже повторно. - Ни за что. – Виктор молчал. Сглотнул жадно. – Помочь? - Уже помог. Уйди, пожалуйста. - Не хочу. - Витя, моего русского хватит на то, чтобы послать тебя нахуй. Виктор сложил на груди руки, улыбнулся задумчиво. - Кто ты и что сделал с моим Хрюшей? – Юри изумлённо распахнул глаза. – Верните Кацудон обратно. - Виктор? – Юри смотрел на него, как на поехавшего. - Эрос, конечно, хорошо. Но кто меня так-то любить будет? Юри наконец засмеялся. Опираясь на Викторовы плечи и подставленные руки, ступил на плитку пола. Отвернулся к раковине, стал смывать с лица декор. Крупные стекляшки выстроились мерцающим рядочком капель на полочке. - Когда ты меня спрашивал про инфернальность… - начал Виктор, пока Юри умывался. - Спрашивал? А, да, точно. У нас же сегодня тема: «русские и инфернальность». - Ты спросил меня, всегда ли я был… ну знаешь. Такой. - А что мы всё-таки имеем в виду под этим словом? - Мммм… Мужчина-вамп? - Определились. Хорошо, рассказывай. - Я вспомнил. Это произошло, когда я был ещё в школе, на заре нулевых. Мне тогда четырнадцать лет было. На дискотеке ко мне подошёл один парень. Скорее всего спутал с девчонкой. То ли на танец хотел пригласить, то ли познакомиться. А вблизи понял, что я – пацан. И врезал. Вот так просто. По лицу, сходу. Началась кутерьма, сразу понабежали с криками, кто-то из моих одноклассниц... Драка была короткая, я мало что помню, только одно: думал не растить волосы дальше, обрезать нахрен. А они уже ниже плеч были. И вдруг один парень, на год старше, вмешался. Того мальчишку взашей прогнал. А меня отвёл на первый этаж в туалет, морду умыть. Всё чин чином… Но там он меня поцеловал. - Да ты что? – Юри повернулся, забыв выключить воду. - Да. - И что было? Виктор пожал плечами. - Ничего. Поцеловал, потом посмотрел на меня, выругался и убежал. - Испугался, наверное. Себя. - Наверное. Но знаешь… Этот дебильный поцелуй, сквозь кровь и воду, под эхо музыки с верхнего этажа, перебил мне весь неприятный осадок. Я больше не думал остричь волосы, за которые меня только что драли, не думал, что хочу сделать с тем, кто меня ударил. Знаешь, напрочь мысли в другую плоскость. «Вау. Меня поцеловал парень. Вау». - Тебе понравилось? - Да... Да, мне понравилось. - У вас потом с ним что-нибудь было? - Нет. Может, это у него был порыв. Или он просто не решился. Или ещё что. Но вот с тех пор… Как будто мир изменился. - Потрясающе. - А ты? Юри стряхнул с лица капли, закрыл воду. Промокнул полотенцем лицо, порозовевшее от трения и воды. - Я? Сложно догадаться? – Он улыбнулся. – Ко мне приехал русский тренер, пообещал привить демонизм и трахнул, стоило только дать слабину. - Юри? - А то, что мы с Пхичитом на спор записались на курс пул данса в Детройте, то это только счастливый случай. Для тебя счастливый. Так что да. Радуйся, все эти совершенства – всё для тебя. - И персональный демон, под видом булочки с корицей – это тоже для меня? Юри обнял. И выдохнул в губы: - Мои поздравления… «Звукоизоляция. По всей квартире».