Забота о пострадавшем

Это был несчастный случай. Именно так Юра всем и говорил: несчастный случай как он есть, и никто не виноват, кроме того пидораса, который на коньках устоять не в состоянии. То ли Паша, то ли Женя, то ли Вальдемар, неважно вообще, Юра этих новеньких не запоминал, и все они были ему на одно лицо, и своё он делал как мог посложнее, чтобы не приставали. Если бы что-то в той ситуации зависело от Юры, то никогда случившемуся было бы не произойти. Юра на коньках с малолетства чувствовал себя ещё увереннее, чем без них. А что удивительного? Весь день! Весь день в них: на льду, в туалет, пожрать, всюду не расшнуровываясь, прям так, потому что сто раз переобуваться задолбаешься. Сколько раз его дергали у раздевалок: ничего не забыл? Юра хлопал себя по карманам, поддергивал рюкзак, и тут доходило, что тот пустой, что не переобулся в обычное. И при таких исходных разве можно подумать, что Юра мог бы травмироваться по собственной же вине? Нет! А вот по чужой случилось. Он как раз заходил на разгон перед лутцем и был потому спиной. Когда поворачивался секунду назад, пространства было хоть для мирового рекорда по прыжкам в длину, а ещё через одну его как трамваем сшибло. Прям по спине. Как кинуло к бортику, как втиснуло в него, вообще непонятно, как там вмятины в форме Юрия Плисецкого не осталось. Раз — и столкновение до звона в ушах и черноты перед глазами, хотя не ударился головой. Дядя Яша стоял, как гора, которую таки принесло к Магомету, и глаза у него были, как у дедушки, когда Юра в шесть лет сорвался на даче с подоконника, с высокого окна. — Юра! Юра, слышишь меня? Юра потряс головой, притянул ногу ещё ближе, замолк на мгновение и опять заорал. Не от боли. От злости. Блядь, что ж теперь будет-то? А если не пронесет? Он согнул ту ногу, которая не занемела, оттолкнулся ей от бортика и на боку, почувствовав, как собирается на футболку ледяная крошка, проскользил к этому мудаку, то ли Жене, то ли Вальдемару, с намерением вцепиться зубами и вообще на хрен всё ему оторвать. Урод! Дядя Яша предотвратил смертоубийство. Схватил Юру за плечи и усадил. — Покажи. Юра выпрямил ногу и зашипел. Сквозь онемение стала проступать боль, как постепенно разгорающаяся внутри свечка. — Вроде не перелом. Травматолог вы, дядь Яша, недоделанный, спрятал в мычании Юра, когда его подняли, дай вам бог здоровья, если правы. Он оказался прав. Ушиб. Плохой, сильный, от которого всё колено было красное, но Юра заранее знал, что скоро посинеет, потом почернеет, а потом цвет будет сходить кусками, желтыми островками, пока кожа снова не станет белой. Ради страховки даже сделали МРТ, проверить, цел ли мениск. Юра лежал в комнате за стеклом, под здоровенной дурой с магнитом, и в ушах у него отдавались какие-то индейские ритмы, которым он подстукивал пальцами в такт. Хорошо бы, чтобы был цел. Страшного, в общем-то, ничего. Половина спортсменов без этого чертового мениска, не считается за серьезную травму, но это значит, нужна операция, время на восстановление. Долго. А он только начал тренировать новую короткую программу, хореография сложная даже для двукратного чемпиона. Мениск оказался цел, и только тогда Юра рассказал обо всем дедушке. Еле потом его успокоил, что не надо приезжать. Что он же не один, и дядя Яша рядом, и Лилия — которая, узнав, первым делом предложила переехать к ней, но Юра отказался по тысяче причин, которые невозможно было озвучить, начиная с того, что он собирался спать до обеда, кончая тем, что запланировал заказать здоровенную пиццу со всеми добавками сразу, и в одну морду сожрать, — а Милка так вообще живет поблизости и будет забегать утром и вечером, её ещё поди выгони. Дедушка вроде успокоился, хотя и названивал, и они болтали так много, как редко случалось в последний год. Отабеку решил вообще ничего не говорить. Прощался с ним утром в скайпе, будто уходил на тренировку, не палился днем, заходил куда надо с телефона, а потом опять объявлялся в скайпе, как только что вернулся. План работал отлично, а на третий день Отабек возник на пороге. — Ну и кто меня сдал? — спросил Юра, опершись о стенку. Ни сумку, ни куртку Отабек ему не отдал, сам вошел, сам повесил, сам взял его за подбородок и посмотрел в глаза. — Я обещал этого не говорить. Хотя, что тут было думать, полный каток народу, наверняка же разболтали по всем соцсетям, вот и до Отабека дошло аж в этот его солнечный Казахстан. Который он тут же бросил и примчался в этот Юрин пасмурный Питер. Хотя он, вообще-то, не Юрин, просто у них повелось вот так, что один тут, другой там, у черта на рогах в масштабах планеты. — Я могу войти… — начал Отабек. —…или нет? — закончил за него Юра. Он уже дышал влажным воздухом, налипшим на шарф по дороге из аэропорта, и тем теплым и странным, чем пах сам Отабек там, где особенно ярко пахнут люди, у нагретой под шарфом шеи, прямо под ухом. Он ответил, что да, но из прихожей не отпускал, и они так и стояли, как два валенка у двери, пока Юра не вспомнил, что Отабек вообще-то с дороги. Мало ли, может, в туалет человеку надо или попить. — Ты ходишь? — спросил Отабек, когда Юра от него отлепился, утянув заодно и шарф. — До двери ж дошел. Отабек поглядел тяжело, тем взглядом, который Юра не любил, чрезмерно серьезным даже для привычного Отабека Алтына. — Хожу, — буркнул он и задрал штанину, ногу охватывала фиксирующая повязка. — Сказали не снимать днем, только если лежу, а так в ней. Ты зря… В общем, я через пару недель буду в норме, серьезно. — Я прилетел не посочувствовать, — парировал Отабек, — а помочь. Подцепил сумку и ушел в комнату. Кошка соскочила с дивана и кинулась ему под ноги. Предательница. Полюбила прям сильнее Юры, который её, между прочим, кормит, стрижет ей когти и на прививки возит. Отабек наклонился, погладил между острых ушей. Кошка сразу рухнула на пол лапами кверху. Актриса. — Из поесть у меня пельмени, — сказал Юра, остановившись в проеме, садиться не стал, чтобы потом не вставать. — Котлеты ещё замороженные, Милка вечером обещала чего-нибудь принести. Ты б сказал, я подготовился бы, пирожков напек с бешбармаком. Отабек выпрямился уже с домашними штанами и майкой в руках, повел плечами, оценил работу центрального отопления и полез в сумку за чем-нибудь потеплей. — И ты бы мне сказал сидеть и не рыпаться. Ну сказал бы, подумал Юра, а что, я ж не инвалид. Но что приехал — всё равно здорово. И совесть чиста, что не звал и не дергал его, Отабек сам решил и сам приехал. Юра вдохнул глубоко, а потом ещё глубже. Вот прям взял и аж из Казахстана. Юра представил, как Отабек скачет на коне сквозь ветры и вьюги, которым неоткуда взяться в ноябре, через леса и степи, и останавливается, потянув за поводья, у парадной, а Вера Петровна, консьержка, падает в обморок от охренения и восторга. Отабек прошел мимо, коснулся губами у виска. — Я помоюсь, а потом схожу в магазин. Ты позвони Миле, скажи, что не надо ходить, я теперь с тобой. Мила, конечно же, всё равно заявилась. Зашвырнула из прихожей в кухню пакет с апельсинами и повисла у Отабека на шее. — Сломаешь чемпиона, корова ты жопастая, — рявкнул Юра и отвернулся. — Ревнует! — восхитилась Мила и ткнула Отабека раскрытой ладонью в грудь. — Приятно, а? Отабек не ответил, почесал нос, заслонив рот ладонью, как будто Юра не понял, что он улыбается, и пригласил Милу выпить хорошего чая, они как раз заварили, а потом он её проводит, потому что уже темно. Джентльмен казахский, ещё на коне её отвези! Юра, стараясь не сильно опираться на ушибленную ногу, проковылял за ними. Не смешно. Не потому что ревнует, какого черта вообще, Отабек целиком его и никто ему больше не нужен, вон примчался как, и в магазин сбегал, и еды накупил, и успел приготовить суп, гарнир и натушить мяса, а потому что шутка устарела. Актуально было несколько лет назад, когда Юре ещё не стукнуло восемнадцать, и вообще он весь из себя был надеждой российского фигурного катания. И вся эта дружба, от которой Юре то и дело хотелось сунуть голову в морозилку, чтоб перестали кипеть мозги, а правая рука грозилась стать втрое сильнее левой, была совершенно не тем, чего ждал от него спортивный комитет и дядя Яша, который ещё не успел отойти от выходки Виктора. Собственно, дядя Яша этот выход и предложил: вот есть подходящего возраста фигуристка, которая тоже творит со всякими итальянками совершенно не то, скооперируйтесь ради общего блага и поделайте гетеросексуальный вид. До сих пор разгуливают по инету фотки, где Мила целует Отабека, будто он реально из золота, а Отабек её эдак придерживает под лопатками — сплошное дрочилово на традиционные ценности. Юру аж передергивало. Но всё это было давно. Юра вырос и плевать хотел, что там и кто о них думает. К тому же с Отабеком они ничего такого на людях себе и не позволяли, во-первых, потому что это Россия, а во-вторых, потому что это Отабек Алтын. — На Новый год еду в Прагу, — объявила Мила, усевшись. — Приедут Сара и Мишель, Эмиль подготовил культурную программу, ждет. — Вчетвером ебаться будете? — поинтересовался Юра. — Ну, чтоб сразу по полной программе: и гейство, и инцест. Отабек молчал, Мила выдохнула: — Какой ты, Юрочка, ещё глупый, — подперла щеку и погладила пальцем чашку по краю, как приласкала. Юра сделал такой глоток, что чай едва поместился в рот, так что сидел, проглатывая по чуть-чуть, молча, пока Мила рассказывала о сегодняшних новостях. — Они собираются пожениться, — сказал Отабек, вернувшись с провожаний, — так что не нужно, наверное, так шутить, Юр, хорошо? Юра успел задремать на диване, вскинулся, уронил на пол плед и чуть не уронил кошку. — А? Кто там женится уже? — Сара и Мила. Только не рассказывай пока никому, она оказала мне большое доверие. — Пиздец. Куда ни плюнь, сплошные гейские свадьбы. Скорей бы уже дядя Яша с Лилией опять поженились, хоть никуда ехать не надо будет. Куплю им во-от такой, — он показал руками, как показывают рыбаки, когда врут об улове, — букет, и открытку подпишу, мол, дорогие мои, любимые, спасибо за всё, чтоб они всю брачную ночь прорыдали от умиления, какого человека воспитали. Отабек посмеялся, поцеловал его в лоб, проходя мимо за оставленными на стуле домашними штанами. Потом вымыл руки и спросил: — Ужинать будешь или попозже? Юра полежал, ожидая пока сон совсем выветрится, и сказал: — Буду. Только посуду не хочу мыть. — Я сам помою. Затем и приехал. — Посуду мыть? — Помогать, — напомнил Отабек. — Чтобы ты быстрее поправился. Так что старайся. Когда Юра добрался до кухни, Отабек уже всё разогрел и резал хлеб. — Два куска или один? — Один, — довольно сказал Юра, принял свежий хлеб из теплой руки и саму эту руку схватил за пальцы и потянул на себя, и смотрел на Отабека, задрав голову, волосы залезли под воротник и щекотали. — Кормишь меня? — Отабек кивнул. — Заботишься обо мне? — Отабек кивнул снова. — Любишь меня? — Отабек наклонился, поцеловал его в щеку, в нос, в губы и так стоял, пока у Юры не затекла шея. Перед сном пришло время мазать колено. В первый день оно страшно распухло, ногу было вообще не согнуть, но потом мази и пакет со льдом сделали своё дело, так что теперь всё было не так уж страшно. Отабек всё равно качал головой, и рот у него стал, как нарисованный, полоской. Он сидел, подтянув под себя ноги, и перебирал тюбики в аптечном коробке. — Какие мази? — Вот эти две. Он вытащил, посмотрел названия и одобрил. — Я сам, — сказал Юра, отнял тюбики. — Сам лучше чувствую просто, где болит. — Очень болит? — Не, я ж таблетки пью. Нормально. Просто бесит, что так… Ну, так… Детский сад просто, лет десять меня не сшибали на льду. Отабек смотрел, как Юра мажет колено, и рот у него становился нормальный. Он спросил: — Значит, было всё-таки? Сшибали? — Ну! Когда мелким был, говорю же. Но дядя Яша ругал, шугал, что пальцы коньком отрезает запросто. — Так бывает, — подтвердил Отабек. — Я не знаю, что ли! Он отвел предплечьем волосы со лба и держал руку на отлете. — Детская травма просто. Смешно. Дядь Яша на нервах весь, давление подскочило, аж бордовый стал. И Вальдемар этот пересрал, наверное, до жути. Звезду российского спорта уронить, а! — А ты не испугался? От боли. Мне сказали, что ты кричал. Юра сглотнул и зацепился языком за зубы, чтобы не ляпнуть плохого, а то он может, хотя учится сдерживаться, потом сказал: — Всё распиздели. Испугался. Очень. Что перелом, что разрыв связки, что пиздец какой-нибудь и пропущу сезон. А я в классной форме, серьезно, дальше ещё лучше буду. А орал потому что… Ну бля, я ж всегда ору, чему удивились? Ты поэтому прискакал? Думал, я тут от боли страдаю? — Нет, — пожал плечами Отабек. — Просто у нас никогда не было столько свободного времени. Он уснул, едва голова коснулась подушки, а может ещё и раньше. Юра предлагал ему поспать днем, но Отабек сразу принялся шуршать по хозяйству, готовить, мыть пол, встречать и развлекать Милу. Устал, конечно, после перелета. Ноутбук погас, стукнул о стол, Юра поморщился и замер, но Отабек не проснулся. Тогда он подполз ближе, натянул одеяло ему на плечо и ткнулся губами в колючий — точно, только ходил стричься на днях, он же говорил, — затылок и так лежал пока не уснул сам. Разбудил звонок. Юра нашарил телефон на столике, при этом уперся в кровать коленом и с шипением сказал: — Да! — Спишь? — грозно вопросил дядя Яша. — А вы не завидуйте. — Собьешь весь режим, засранец! Юра пробурчал, что имеет право, он несчастен и травмирован, и вообще. — Как колено? Вот так, подумал Юра, нужен только по запчастям. Не «как ты, Юрочка?», не «болит ли?», а как будто колено отдельно от него самого, и одно оно важнее его целиком как личности. Успокоив дядю Яшу и распрощавшись, Юра лег обратно и натянул одеяло на лицо, поворочался, угнездился и тут же вскинулся. Отабек! В квартире стояла тишина. Кошка спала в ногах и даже головы не подняла на все Юрины телодвижения. Он с силой выдохнул через нос. В Казахстане Отабек. Приснился. Обычное дело. Явится во сне, да ещё такой реальный, что хоть хватай и пробуй на вкус, а ты потом делай с этим, что хочешь, ходи разбитый до самого вечера. Отабеку расскажешь, а он в ответ: «Юра, приезжай насовсем. У нас хороший каток». Ага. Дядя Яша силой своего ора собьет самолет на взлете. Дядю Яшу бы увезти с собой, да как же. У него ж не один только Юра, ещё Милка с Гошкой, и этот Вальдемар, который Женя — точно Женя, Юра вспомнил потом, — и все эти юниоры, и малявки, которые двойных прыжков делать не умеют. Всех их, что ли, в Казахстан? Да Юра бы запросто, ещё и дедушку бы забрал, чтоб не быть от него слишком уж далеко. Но… Но… Три года у них это «но», чтоб его коньком перерезало. Воздух под одеялом нагрелся. Юра стащил одеяло с лица, потрогал колено, сравнил с другим — ушибленное горячее, плохо, но по утрам всегда так. Клацнул дверной замок. Юра попытался вскочить, выматерился, нога с утра, не расхоженная, болела сильно, но он упорно протащился в прихожую и вытаращился на Отабека с пакетом. — Прости, я думал, успею, пока ты спишь. Или сейчас разбудил? Испугал? Юр. Юра зевнул, закрыв рот кулаком, и так же, припадая на ногу, вернулся в разворошенную постель. Отабек заглянул было за ним, но тут же скрылся, зашуршал в кухне, и Юра по бумажному звуку узнал, что это горячие булочки, которые он любит, но либо ленится за ними ходить, либо не успевает, а они вкусные. Вкуснее только целовать Отабека. Тот заглянул в комнату, как услышал его мысли. — Юра, хочешь кофе с булочками или сначала нормальный завтрак? Юра сел, подтянул, извернувшись, подушку, раскрытыми ладонями стер с лица остатки сна. — Кофе с булками хочу. Сюда. В постель. Отабек покачал головой. — Сперва умываться и чистить зубы. Если хочешь, могу отнести тебя в ванную или принести таз. — Утку ещё принеси! Юра сходил умыться, заодно причесался и вернулся в комнату, разгладил простыни, взбил подушки. Когда вошел Отабек с подносом, Юра был уже образцовым больным, свежим и чистым. — Я думал, что ты мне приснился. Отабек не ответил, но посмотрел ласково. Поставил поднос на столик, подал Юре булочку с салфеткой на блюдце. — Остальные в пакете, чтобы не остыли. Юра кивнул, впился зубами в сладко пахнущий бок. С шоколадом — его любимые. Отабек сидел на краю и смотрел, а глаза были всё такие же, ласковые-ласковые, до дрожи вдоль позвоночника и в животе. Юра вывернул руку, дал ему откусить от места, где шоколада больше.