Наказание

Он не понимает, в чём таком провинился, но у Ильи настолько тяжёлый взгляд, что хочется зажмуриться, не видеть этого. Всё хуже, чем могло бы быть, и Миро это прекрасно понимает. Ему грозит наказание и чёрт его знает, что придёт в голову этим троим. Это только кажется, что тот же Ваня — милый тихий пассив. Он на себе прекрасно знает, что фантазия у него нездоровая, и сильно. — Готов? — от размышлений отвлекает Илья, смотрит, а глаза его словно чёрные дыры, и Фёдоров теряется в них, оставляет всю свою волю, кивая. Он только сейчас замечает верёвку, продетую сквозь одно из «декоративных» колец в потолке. — Вставай лицом к кровати, — знакомый властный голос не оставляет ни малейшего шанса на сопротивление, и он встаёт, заворожённо глядя на Порчи, жадно целующего Ваню. — Руки. Миро сводит запястья за спиной, а у самого в голове только звенящая пустота и эти двое, которым явно плевать на всё. Запястья привычно оказываются скованными, он ведёт плечами, чтобы было удобнее. Порчи уже без футболки, и избавляет от неё Охру, который надломленно вздыхает и обнимает его за шею, притягивая к себе для очередного поцелуя. — На колени. Фёдоров вздрагивает и покорно опускается, охнув от неприятных ощущений в руках, оказавшихся поднятыми. Он и рад бы увидеть, что делает Илья, да нарваться на ещё более серьёзное наказание уж очень не хочется. Верёвка обхватывает большой палец сначала одной, а потом и второй ноги. Он же не выдержит долго в таком положении, блять, это не смешно. — Будь хорошим мальчиком, выпей таблеточки, — на ладони Мамая до боли знакомые капсулы. Три. Его с одной-то выносит так, что от стояка сносит крышу и хочется тереться обо всех, словно мартовскому коту, а сейчас что будет? Но он покорно слизывает с ладони таблетки, делает несколько глотков воды. — Умница, — в чужом голосе удовлетворённое урчание. Время отдаётся собственным судорожно колотящимся сердцем. Он теряется, не в силах оторвать взгляд от Порчи и Вани. Дариу пошло лижет член Охры, не беря в рот, и тихие стоны смешиваются с тяжёлым дыханием Мирона. Ваня прекрасно знает, как возбудить их, всех троих, а потому обхватывает губами свои пальцы, сосёт с завидным усердием и пошлыми хлюпами, ниточкой слюны, тянущейся от губ к подушечкам. Собственное возбуждение уже на грани, и он отстраняет Порчи, заставляет его лечь на спину. Мирон понимает, что ему пиздец. Сознание накрывает пелена сжигающего дотла желания быть хорошенько выебанным, но приходится только смотреть на то, как Ваня смазывает член португальца, пошло улыбается, коротко повернув к нему голову и подмигнув. Мирон дышит глубоко и сипло, и сам стонет в унисон с Охрой, опустившимся на член до предела. Пошлый чужой поцелуй, от которого перед глазами плывут цветные круги и безумно хочется присоединиться; собственный стояк мучает, хочется прикоснуться, снять напряжение, но Илья стоит где-то за ним, и его присутствие ощущается затекающей постепенно спиной. Боже правый. От напряжения начинают дрожать мышцы ног, а взгляд прикован к тому, как красиво Ваня скачет на члене Порчи, сопровождая каждое движение пошлым громким стоном. Блять. Если бы не ёбаная гордость, он бы уже просил, чтобы его выебали, блять, да от этих таблеток и без связывания безумно хочется почувствовать в себе что-нибудь, желательно побольше. Миро стонет громко и отчаянно, ощущая пальцы Ильи на лопатках, и рефлекторно подаётся к его рукам, желая большего, но прикосновений больше нет, и громкий отчаянный хнык вырывается сам собой. Боже, блять, Илья, пожалуйста, хоть порку, да что угодно, лишь бы пылающей кожи касалось хоть что-то кроме жёсткой верёвки и колкого ковра. Он закусывает губу, пытается произнести хоть что-то, но из горла вырываются только жалобные всхлипы. Порчи кончает глубоко в Ваню, насадив того на член полностью, а у Мирона одна мысль в голове: «Пожалуйста, выебите меня, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста». Но язык словно закостенел, гортань скована спазмом. Охра соскальзывает с члена Порчи, «случайно» показывая судорожно сжимающуюся дырочку и вытекающую оттуда сперму. Мирон рычит, а потом скулит, ощутив пальцы на плечах. Пожалуйста, блять, Илья! Он всё ещё не способен на то, чтобы произнести это вслух. Ваня подходит совсем близко, Фёдоров и рад бы сейчас отсосать ему, но тот лишь дрочит себе так близко, что ему только и остаётся, что жадно следить за ладонью, скользящей по члену, и тихо поскуливать. Евстигнеев кончает ему на лицо, притянув к себе за подбородок одним движением. Руки и ноги отзываются острой болью, а собственное возбуждение усиливается от одной только мысли: «Блять, как же пошло должно это выглядеть». Мирон облизывает губы, ощущая знакомый вкус спермы, и урчит довольно. Прикосновение к чувствительному боку тёплых пальцев, и он выгибается, не выдерживая: — Илья-а, — стон взлетает к потолку комнаты, — пожалуйста, умоляю… Он вздрагивает всем телом, ощущая зуд меж ягодиц, максимально показательно прогибается, выставляя задницу, не обращая внимания на боль в связанных руках. — Что «пожалуйста», Миро? — знакомый низкий голос около уха, он вздрагивает и тянется к нему ближе. — Трахни меня, — решимости хватает на то, чтобы договорить полностью пришедшую в голову фразу, — чтобы потом ходить было больно. Он знает, что Мамай может многое придумать, что на этом наказание вряд ли закончится, но сил терпеть это издевательство уже нет. У него до сих пор стоит перед глазами, как Ваня прыгает на члене Порчи, запрокинув голову. Илья развязывает руки и буквально кидает его на кровать, входя сразу, без всякой подготовки или предупреждения. Резко и до конца, и Мирон кричит, срывая голос, выгибается от боли и наслаждения, скулит и подаётся назад, к каждому толчку, полубезумно вскрикивая. К члену присоединяются пальцы, это приносит боль и невероятное наслаждение. — Илья-а, — тянет он, чуть хрипя, и насаживается до предела с громким стоном. Господи ж боже, насколько приятно чувствовать себя принадлежащим Мамаю полностью, до кончиков пальцев. Новой феерией ощущаются губы на члене — однозначно Ваня, только он умеет настолько мягко заглатывать до конца. От наслаждения сжимается всё внутри, он зажмуривается и пропускает момент, когда в губы утыкается головка. Мирон поднимает взгляд на Порчи, подмигивает и начинает сосать в том же темпе, в котором его самого трахает Илья. Он ощущает себя абсолютно подчинённым им всем, и это, чёрт возьми, прекрасно, прекрасно настолько, что пульсирующее возбуждение концентрируется в паху. Быстрее, жёстче, до боли и остервенения. Первым кончает Мамай, войдя до предела, и Мирон давится, сглатывает несколько раз подряд, доводя до оргазма Дариу, громкий стон которого становится последней каплей. Он с отчаянным, хриплым стоном долго, мучительно и почти болезненно изливается Ване в рот, крупно дрожа. Мелкий тремор в мышцах никак не проходит, даже спустя двадцать минут, когда он уже лежит, обхватив Илью всеми конечностями, и ощущает прижавшегося сзади Ваню. Тот целует в шею, заставляя иногда вздрагивать от тёплого дыхания и тихо жмуриться, подобно коту. — А я, похоже, связки надорвал, — тихо хрипит Миро и на уровне голоса буквально видит, что Илья улыбается: — Вот и закрой рот, а то я найду, чем его занять. Они тихо смеются и вскоре засыпают, накрывшись одним большим одеялом.