Commentarii de Bello Panemine (Записки о Панемской войне)

— Пройдёт ещё минута-другая, участники Квартальной Бойни займут свои стартовые места и начнётся обратный отсчёт. О чём они думают в эти мгновения? Там, во чреве стартового комплекса… Думают они о победе? О смертельной опасности? О своих друзьях и родных? Кто способен прочесть их мысли, может быть, вы попытаетесь, мои дорогие зрители? Да… наверное, вы задаётесь вопросом, кого вы видите на экране? Расскажу вам историю. Когда-то в незапамятные времена люди верили, что над полем битвы, где владычествует смерть, летает валькирия, сопровождая павших героев в сияющий небесный дворец, как эскорт сопровождает ваших трибутов в Капитолий. Может быть, кто-то из вас сам верит в валькирий?.. Так или иначе, сегодня и в ближайшие дни валькирией буду я… смотрите уникальное и неповторимое шоу Фиделии Оптимы, вашего корреспондента с арены, специально для Бойни Победителей! Оставайтесь с нами! И смотрите, смотрите, смотрите широко открыв ваши глаза. Как смотрят на потоки воды наши победители прошлых игр, ещё запаянные в свои подъёмные капсулы. Пожелайте и им удачи, и берегите в небесной чистоте ваши хрустальные души!       Завершив свой спич, Труде с радостью выдохнула. Хотя бы здесь, на крыше Рога, всё прошло без ставших уже привычными накладок.       Последняя случилась накануне, когда корреспондентку должны были представить зрительской аудитории. Задумано было так, что она появится, лишь только Цезарь завершит свои интервью с трибутами. «У меня для вас потрясающая новость. За семьдесят четыре сезона вы привыкли видеть на Арене двадцать четыре участника. Только один раз, четверть века тому назад, их было вдвое больше. А сейчас (здесь полагалась театральная пауза) их буде-ет — двадцать пять! Кто же он, таинственный Двадцать Пятый в кадре? Встречайте его аплодисментами!» Они репетировали этот выход, даже набрасывали какие-то черновики финального интервью, в котором, впервые в истории шоу, Цезарь должен был поменяться местами с пионером (1) и ответить на вопросы Труде, позволив ей предстать перед зрителями настоящей пираньей от журналистики…       Всё было сорвано выходкой Мелларка. Когда после его выступления раздался свист, понеслись гневные выкрики об отмене Игр, Победители взялись за руки, и в зале погас свет, продолжение стало невозможно. О Фиделии и её особой роли на Арене трибутам было объявлено через менторов и эскортов, а зрителям она представится сама, выйдя на свою позицию не синхронно с остальными двадцатью четырьмя, как задумывалось прежде, а с небольшим гандикапом. — Что она делает? — тревожный возглас Плутарха заставил вздрогнуть персонал центра управления. На экране было видно, что Труде покинула свою комментаторскую трибуну, и начала спускаться к жерлу Рога Изобилия, между тем, как стартовые круги с трибутами ещё не успели подняться в исходное положение, — стой! Там же мины! Взорвёшься! — Отлично, Эйрик! — голос девушки, кричащей в «муху», заполнил собой всё пространство ЦУПа, — выруби сектор четыре или закончим поганые игры прямо сейчас! — Виталий! Сектор четыре, мины у Рога! Ты оглох что ли? — орал Хэвенсби.       И в тот самый момент, когда ноги корреспондентки, обутые в ярко-оранжевые, в тон платью, сандалии, коснулись земли, распорядитель с облегчением вытер холодный пот. — Чему ты аплодируешь, алкоголик! — бросил он соседу, — ты хоть понимаешь, что сейчас могло быть, сдетонируй всё разом?! Тонны воды, а что под водой?! Три роты миротворцев. Генерал Кассий. Два планолёта в подземных ангарах! Четыреста человек персонала стартового комплекса. Оборудование! Высоковольтные провода! Препараты! — Да-а, знатный вышел бы фейерверк! — Тебе смешно?! — Мне грустно… А девчонка молодец! Живая ртуть! — весело отозвался Хеймитч, — не то, что наши овцы… И верно одна из этих овец придумала минировать Рог… я прав? — Тварь! Своевольная варварка, хуже Эвердин! — не унимался Хэвенсби. — Только вера двигает горами, только смелость города берёт, однако, — многозначительно произнёс Хеймитч, — значит, человек играющий, немного поплясав под её рожок, ты перестал считать её безголовой амёбой… Смотри, Плуто, выбирает себе оружие…       На экране было видно, как Труде без лишней торопливости, но и не раздумывая особенно долго, подхватила одноручный меч с удобной перевязью и перекинула за спину небольшой арбалет с набором болтов (2). Стрелять из такого оружия, если честно, она почти не умела — в Валльхалле оно ценилось уж как-то совсем не высоко. Ничего лучшего, впрочем, на глаза всё равно не попалось, и она, не задерживаясь, полезла наверх, пожертвовав неудобными сандалиями. — Простите меня, дорогие зрители, валькирия может быть босой, но она не может быть безоружной, — шутливо объяснила она свою эскападу, поправляя неизменную белую розу на своей причёске, лишь только, аккурат к середине обратного отсчёта, вернулась на своё комментаторское место, возвышающееся над будущим полем битвы. Пронеслась и тут же исчезла мысль, что её друзья и знакомые из гау, особенно те, с кем она скрещивала клинок во время разминок, сейчас в голос смеются над нелепым нарядом, к которому никак не вязалась взятая на земле смертоносная добыча — легким оранжевым платьем (хорошо, что довольно коротком и свободным) с белым широким поясом, в который была вмонтирована гарнитура и сумочка для сценического микрофона. Капитолийские коллеги называли его «поясом шахида»(3), но так и не смогли объяснить Труде смысл оного словосочетания. — Ты часом не знаешь, в их земле все такие, как твоя Фи-Фиделия? — ехидно спросил Плутарха Эбернети, — если так, то я очень хочу к ним… — В добрый путь, Хеймитч, там тебя быстро отучат от выпивки. В снежной яме. — На экран смотри. — А что там? Варварка опять что-то откалывает? — Нет, Плутарх, она произносит речь, слышишь? Да скажи, наконец, своим подручным прибавить звука! — в завершающих словах было раздражение, грозившее перерасти в ярость. -…на наши подмостки выходит актриса по имени Смерть. Она уже здесь. Она рядом, её чёрное дыхание проникает в наши лёгкие, её иссушенные руки тянутся к нашему горлу. Вы слышите её гулкие шаги. К кому и в чей дом она идёт? Кого она возьмёт себе. Чья жизнь будет прервана раньше времени, вместо того, чтобы продолжаться еще долго-долго. Вы скоро всё узнаете, — звучал над Ареной спокойный, немного печальный голос Труде, — вы любуетесь ею, вы наслаждаетесь ею, вы восторгаетесь ею. На Экране. Будет ли в вас тот же восторг, если мы поменяемся с вами местами? Подумайте над этим. А пока — Цезарь — да будет исполнен ритуал! — Она ещё хочет читать нам нравоучения, Хеймитч. — Почему ты ждал чего-то другого? Была твоя идея. Радуйся и наслаждайся…