Commentarii de Bello Panemine (Записки о Панемской войне)

            Вторая половина дня Жатвы прошла для сотрудников пресс-центра в нервной обстановке. Всё было совсем не так, как обычно, когда в фокусе камер оказывались никому не ведомые подростки. Сейчас выбор делался из тех, кто многие годы держался на виду, оставляя за собой тут и там многочисленные следы, которые сейчас надо было подобрать, суммировать и проанализировать в кратчайшие сроки. Для готовившейся к своей роли Труде, у которой ради такого дела была своя небольшая команда, тоже составили несколько обзоров. Небольшой командой шумная свора из полсотни размалёванных секретарей, референтов, консультантов, стилистов, гримёров и прочих бездельников была, конечно, по местным меркам. В Хауптштадте, где даже у самого известного ведущего бывало от силы три помощника, её хватило бы на половину всего вещания. Команда, за исключением самой будущей спецкорреспондентки, была ещё накануне заперта на территории центра вещания, чтобы секретная изюминка главного распорядителя не вылезла на поверхность и не стала достоянием любителей сенсаций.       Сводку итогов Жатвы Крессида принесла Труде согласно порядковым номерам дистриктов, и вначале будущая спецкор просматривала нарезку с полнейшим равнодушием — надо, разумеется, изучить участников, подготовиться к интервью, впрочем, она со своим обычным высокомерием подумывала, что ничего нового и неизвестного ей выудить из набора официальных кадров уже не удастся.       Вот репортаж из номера Один. Блеск и Кашмира. Как можно их воспринимать всерьёз? Блеск? Добавьте ему лет двадцать, похожую на вилы бороду и сделайте его чуть пошире в плечах, и получится оберландрат Торвальдссон, тот самый, что в глаза насмешливо и ехидно звал её «премудрой девой», а за глаза — «Чёрной Пяткой», притом, как передавали ей друзья, говорил о ней в её отсутствие вполне уважительно. Ну, а Кашмира — вылитая Ингрид, та, что гоняла её несколько лет, пока Труде была её ассистенткой на студии, заставляя по несколько раз переписывать консервы: «Так! Переговорить со слова «программа»! Повтори слово «дистрикт»! Что за акцент! Здесь тебе не Капитолий! Нет! Не пойдёт! Ещё раз!» Но Ингрид не знала языка Панема, в услугах Труде очень нуждалась, не упуская, однако, случая показать её полное, по сравнению с собой, профессиональное ничтожество…       «Почему мы так похожи на них, или они на нас», — иногда думала девушка о Первых, прекрасно осознавая и своё собственное сходство с Диадемой, так напугавшее Кэтнисс во время их встречи. Именем хорошенькой трибутки, пока та не погибла на Арене, Труде поддразнивали многие — от оператора Стена до родного брата Торлейфа. Наверное, приходило в голову переводчице, что-то связывало два народа когда-то до Катастрофы или в первые годы после неё, но в этом разбирался разве что приснопамятный Улоф Торвальдссон, за что и получил прозвище Запутанный Мозг…       Энобарию она отметила. Очень сильная женщина. И умная, но умеет хорошо скрывать свой ум, прикидывается недалекой фехтовальщицей. Может быть, она совсем не жестокая сама по себе. Но когда у неё есть цель, она не останавливается перед жертвами и умеет ни о чём не сожалеть. С ней говорить будет не очень интересно… Бити и Вайресс — ещё та загадка. Очень закрытые и необщительные. Поищем, как подступиться к ним позднее. Вдруг сами на чём-нибудь раскроются. Красавчик Финник выглядит болтуном. Почесать языком он никогда не откажется, а публика только того и ждёт. Отлично… Поболтаем… А вот с бабулькой, у которой отнялась речь, поговорить и не получится. Улыбка у неё светлая. Если успеем встретиться — дадим крупный план… Энни, та, в игры которой Труде пришла на телевидение, хорошая актриса. Сыграла сумасшествие очень убедительно. Хотелось бы её встретить там и обсудить вопросы сценографии, но, в конце концов, пусть живёт, спасибо Мэггз… А вот с этой девкой было бы интересно помахаться топорами. Её легко можно будет подначить и разыграть сцену: «Нападение на корреспондента в прямом эфире, переходящее в смертоубийство напавшего». Рейтинг определенно будет зашкаливать, а сцену будут показывать неоднократно, довольно думала про себя Труде, почему-то уверенная в том, что Джоанну уделает при любых обстоятельствах, лишь бы раздобыть оружие… Тягомотное настроение продолжалось до репортажа из Дистрикта 8, где на экране показалась та, чьё имя с детства валльхалльская гостья произносила с придыханием. В итоге, остальные репортажи она почти не смотрела, и только уже в самом конце, глядя на жатву в Двенадцатом, едва ли не вслух произнесла: «Ребята, простите меня… Мне жаль, но я не с вами… Я — с Цецелией…»       Когда на следующее утро, утро дня парада, Ялмар передал ей сообщение, содержавшее просьбу Твилл, Труде была в таком настроении, что хотелось всех поубивать. В том числе, подопечную учительницу-беженку. Впрочем, нет, её можно было бы всего лишь хорошенько отхлестать в бане веником. За то, что она всё время, пока она вместе с Бонни была приставлена к Труде, ни единожды не обмолвилась о том, что Цецелия была из ее компании. Ведь тогда между ними всё пошло бы иначе… — Допустим, у тебя получится… — откровения переводчицы Ялмар встретил с очень мрачным видом, — думаешь, Бьорн скажет тебе спасибо? — Я хотела бы плевать на мнение Певца Мировой Скорби… — резко возразила переводчица. — Ты, надеюсь, помнишь: лучница-сероглазка ему явно симпатична. — Повторю, Ялмар, мне плевать на симпатии и антипатии Акессона! И вообще, он рад каждому, кто, как Кэтнисс, готов слушать его унылые песни, но никогда не будет переживать о судьбах его слушателей… — Согласен, пусть так, но если можно не обижать командора, который сейчас носится где-то здесь рядом со своим огромным арсеналом… — И как прикажешь его не обижать? — Слушай, тебя что, просили добыть этой злосчастной бабе корону? Речь шла разве не о том, чтобы её оттуда вытащить? — Ялмар! — едва не закричала Труде в полной досаде от слов непонятливого воина, — без короны оттуда не выходят. — Ты уверена? — придурковато произнёс Биргирссон. — Ты что, совсем тупой! Так было всегда… — удивилась вопросу переводчица. — Возможно, ты права. Не могу уразуметь, почему и в этот раз все должно быть так, как раньше? — Не поняла… — Если на арену можно войти, значит с неё в любой момент можно и выйти. Нужно только соответствующее распоряжение. Ты ведь у нас дружишь со Сноу, — тоном не признающим возражений говорил Ялмар, — так попроси его провернуть подмену живой Цецелии на труп какой-нибудь умершей тётки её возраста и комплекции. — Ты думаешь, у меня есть что-то, чем я могу настолько обаять президента? — Ты и так его… — Ялмар, этого мало… — Труде не позволила ему договорить. — Ну… Тогда давай так… — Биргирссон немного помялся, — сама как думаешь, что, например, нашёл в твоей училке Хольгар? — А что у него с ней, Ялмар? — Ничего такого. Просто вчера утром он дал ей имя… И она больше не Твилл. Теперь её полагается звать Фрейдис Хольгарсдоттер. Наш Одинокий Водолаз стал отцом. — Ага. Сразу отцом тридцатилетней тётки, да на своём шестом десятке… — Так или иначе… — хмыкнул он с недовольством, — а ты ведь её, как мне известно, хорошо знаешь… — Да. Она умная, гордая и упёртая… — Как Урди… — покачал головой Ялмар, — тебе ведь не надо объяснять, кто такая Урди. — Погибшая давным-давно девушка Хольгара? — Да, Труде, она выбрала не свою Авантюру. Урди бы науками заниматься, а её потянуло на приключения… — И что, она была похожа на Твилл? — Лицом нисколько. Но такая же неисправимая и упёртая отличница… насколько я могу судить, конечно. — Что ж, порадуемся за штатгальтера. — А ты, я вижу, совсем не рада получить просьбу от его внезапной дочери… — ядовито ухмыльнулся Биргирссон. — Да что ты понимаешь! — закричала она с негодованием, — За Цецелию я всех убью без чьих-либо просьб!.. Она же кумир моего детства… это из-за Цецелии я выбрала себе Обет… Я каждый раз смотрела её Игры, перед тем как… — Ялмар, пожалуй, никогда не видел Труде такой взволнованной, и не подозревал, что речь её может быть настолько сбивчивой. Она как будто спотыкалась на каких-то словах и перескакивала на что-то другое, — И когда я увидела, как ее уводят со второй Жатвы, я… — Не надо продолжать, прости тупого головореза, — он попытался прекратить её излияния.       Как ни странно, но на девушку эти его слова подействовали. Видимо, ей удалось не утратить окончательно контроль над собой. — Считай, что ты прощен, особенно, если поможешь… — Помогу, только вот выторговать голову этой неведомой мне дамы у Сноу — это по твоей части. Подумай, что такого есть ещё у тебя кроме твоей белой розы и сходства с мертвой трибуткой прошлого сезона? Может, какие-то воспоминания? Специалист по Панему, как никак, ты, и тебе лучше знать… — Воспоминания…? Воспоминания? — задумчиво сказала переводчица, — Тут мне рассказали одну историю. Послушай-ка…       И Труде пересказала Ялмару все, что на днях услышала от оператора Крессиды о Грации Белл. Лет двадцать тому назад она была популярной в Капитолии певицей, стилисткой и писательницей развлекательных книжонок и пьес. Еще она была известна феерическими нарядами, фантастическими разноцветными причёсками и огромной коллекцией самой причудливой обуви. Голос у девушки тоже был вполне приличным и часто звучал с экранов. Но одной ранней весной, накануне 58-х, самых коротких игр Цецелии, оказалось, что Грация была замешана в заговоре Викторина Пробуса, офицера дворцовых стражей. Беспечная певица, видимо, приняла неожиданный поздний визит за какое-то новое приключение и выскочила как была босиком, едва успев набросить себе на плечи короткую клетчатую блузку, первую попавшуюся ей под руку… Около полутора миль от роскошной виллы на Виа Смарагди до президентского дворца её волокли по ледяной каше, в которую превратился свежевыпавший снег. Всю дорогу молодая заговорщица верещала от страха, холода и боли, но ещё больше от нестерпимого стыда. Одна из первых красавиц и модниц Капитолия была в ужасе, что в новостях о разгроме врагов Панема её покажут зрителям растрепанную и босую, без ее коронных туфелек, непременного парика и обязательного макияжа… Впрочем, в своих ожиданиях Грация ошиблась сразу несколько раз. Она не знала ни о том, что ей ещё предстояло быть раздетой донага, прежде чем попасть к Сноу и проститься с жизнью, ни о том, что о раскрытии заговора никто громко не протрубил. С предателями расправились тихо и незаметно, без лишнего медийного шума. Собственно, она была единственным исключением в компании совсем не примелькавшихся на публике офицеров и чиновников, довольно ненавистных столичной богеме и безразличных обывателям. Никто не только не сочувствовал их несчастью, напротив, многие порадовались, что на зарвавшихся хозяев жизни президент нашел управу, когда смутно узнали про их ликвидацию. Лишь внезапное исчезновение известной светской львицы имело шанс вызвать хоть какой-то интерес у общественности. И оказалось, что когда через некоторое время по столице каким-то непостижимым образом разошелся маленький ролик, на котором было видно, как помятую старлетку гонят по лестнице президентского дворца, он был моментально разобран на десятки стоп-кадров. Публика оказалась восхищена зрелищем, немедленно окрещённым «последним перформансом Грации». Кто мог заранее предсказать капризы переменчивых вкусов Капитолия? Выход в «платье от Белл» на вечеринку надолго стал писком моды. Столичные золотые девочки, да и мальчики тоже, изощрялись в гриме, и за небольшую дозу морфлинга победители из Шестого рисовали им самые затейливые раны, ожоги и синяки, выглядевшие совсем как настоящие. Другие, не то потрясённые увиденным, не то в память о своём идоле, стали демонстративно отказываться от разноцветных капитолийских нарядов, ярких татуировок и вычурных экспериментов с волосами. И пусть далеко не все отваживались настолько наплевать на приличия, чтобы ходить по городу босиком, зато у каждого было при себе маленькое сердечко, такое же, какое носила на груди Грация, в виде значков, брошек или кулонов, за что, собственно, их и прозвали сердцемилами… Они были теми из числа капитолийской молодёжи, кто старались не смотреть Игры, украдкой называя их древним и бесчеловечным варварством.       Но сама неудачливая заговорщица ни о чём таком, естественно, не узнала. Шанс остаться в живых у нее был, если бы она его поняла и захотела повести себя так, как ожидал от неё Сноу. Но она не поняла… и не захотела. Её страх неожиданно сменился приступом ненависти, и она попыталась броситься на президента с кулаками… Мертвого тела мисс Белл не увидел никто. Поговаривали, что его сожгли, выбросив пепел в озеро.       Возможно, думала переводчица, это был ход: — Пожалуй, я пойду на свидание к Сноу в «наряде от Грации»…